Наследие Чингисхана - Николай Трубецкой

Но надо сказать, что советы Костомарова были единодушно отвергнуты: украинские писатели ответили на предложение Костомарова сузить свою деятельность до пределов простонародных песенок и рассказов переводами на украинский язык Шекспира, Байрона, Гёте и других классиков, созданием украинской научной прозы и печатанием на украинском языке ученых монографий, конечно, вне пределов досягаемости российской цензуры — в Австрии и Швейцарии. Ни преследованиям со стороны русского правительства, ни убеждениям со стороны известной части русских писателей и публицистов (преимущественно из лагеря «Московских Ведомостей», «Нового Времени» и «Киевлянина») вперемежку с травлей и издевательствами не удалось отвратить украинцев от создания своей совершенно самостоятельной литературы и развития собственной национальной культуры. Революция 1905 г. послужила первой отдушиной для этих усилий с украинской стороны: достаточно было первого дуновения политической свободы, чтобы возникли в пределах России украинская пресса, крупные украинские книгоиздательства культурно-просветительные и научные общества. Еще в начале революционного 1905 г. категорически высказались за отмену всяких ограничений, тяготевших над украинским словом. Петербургская академия наук и университеты Киевский и Харьковский. Мало того на страницах возникших в Киеве научных украинских изданий мы видим появление на украинском языке трудов таких русских ученых, как академик А.А. Шахматов, акад. Ф. Корш, акад. В. Перетц, проф. Григ. Ильинский, не говоря уже об ученых-украинцах, таких, как проф. Н. Сумцов, проф. Гр. Павлуцкий, проф. В. Данилевич и целый ряд других.

Когда же в 1918 г. возникла Украинская Держава, то организатором Украинской академии наук явился член Петербургской академии наук В.И. Вернадский, а в числе первых академиков, равно как и в числе профессоров украинских государственных университетов, мы видим такие имена, как проф. М. Туган-Барановский, проф. Д.И. Багалий, проф. Н.И. Петров, проф. М.Ф. Кащенко, проф. С.П. Тимошенко, проф. Ф. Тарановский, проф. В.А. Косинский, проф. В. В. Зеньковский и длинный ряд других профессоров и ученых. Не страх и насилие привели их в украинские научные учреждения, ибо никакого насилия над русской культурой гетманское правительство 1918 г. не вроизаодило (украинские националисты упрекали его, наоборот, в русофильстве и из-за этого подняли даже восстание против гетмана); все они добровольно оптировали в пользу украинской культуры как культуры «верхнего этажа».

Достаточно кинуть хоть самый беглый взгляд на развитие украинской науки под советским режимом, на издания хотя бы одной только Украинской академии наук, посмотреть на состав ее членов и сотрудников, чтобы убедиться, что ставить в данный момент вопрос об оптации со стороны образованного украинского общества в пользу общерусской или украинской культуры, как это делает кн. Трубецкой, — значит ставить вопрос совершенно академический; для того чтобы решить его фактически в отрицательном смысле, нужно вычеркнуть из истории несколько десятков лет и вернуться к указу 18 мая 1876 г.

Население Украины уже оптировало в пользу украинской культуры, и эта культура, как видно, умеет приспособить свой «нижний этаж» к конкретному этнографическому фундаменту. Кн. Трубецкой высказывает опасение, что «верхний этаж» этой культуры не соответствует высшим запросам квалифицированной интеллигенции Украины и потому эта интеллигенция — наиболее ценная с точки зрения культурного творчества — не захочет в своем подавляющем большинстве оптировать за самостоятельную украинскую культуру. Пусть будет так, пусть большинство современной квалифицированной интеллигенции в душе (ибо фактически советская власть, проводя политику украинизации, заставляет эту интеллигенцию говорить, писать, преподавать, печатать по-украински) не сочувствует украинской культуре и верует в свои прежние общерусские идеалы; она воспиталась в прежних понятиях и взглядах, и переделать себя ей трудно; на ведь на смену ей нарождается и занимает места новая интеллигенция прошедшая украинскую школу от низшего народного училища до университета, интеллигенция, вышедшая из народа, иначе не мыслящая и не представляющая сама себя, как людьми украинской культуры. Через одно-два поколения эта новая украинская интеллигенция естественно займет место прежней интеллигенции общерусского толка, и вопрос разрешится сам собой.

Кн. Трубецкой опасается, что в случае победы украинской культуры понизится вообще уровень культуры на Украине; во-первых, — он не верит в возможность создания сносного «верхнего этажа» в здании самостоятельной украинской культуры: эта культура не будет обладать такой богатой традицией, как культура общерусская. На это могу заметить, что украинская культура строится не на пустом месте. Она восходит ко временам Владимира и Ярослава, она, по собственному признанию кн. Н.С.Трубецкого в ХVII веке была воспринята Московией и продолжала развиваться в роди общерусской культуры; украинцы прекрасно сознают, каков обширный вклад внесли они в течение хотя бы одного XIX века в эту «общерусскую» культуру и сколько способствовали выработке ее традиций, и не думают отказываться от своей доли: Д.Велланский, Лесевич, Остроградский, Костомаров, Потебня, Антонович, Кистяковский, М. Ковалевский, К. Ушинский, М. Тугай-Барановский, Овсянико-Куликовский — все те украинцы, которых кн. Трубецкой мог бы причислить к лику русских ученых (как бы в противовес украинской культуре) лишь на том основании, что они писали свои труды на русском языке[96] — это ведь продукт творчества украинского гения, украинского духа, и мы не думаем от них отказываться, как не отказывались и они сами от своей украинской национальности. Развивающаяся теперь с большей свободой — а отнюдь не созидаемая наново — украинская культура имеет в них достаточно надежную традицию.

Во-вторых, по мнению кн. Трубецкого, «оптировать за украинскую культуру может только человек, определенным образом предубежденный, или человек, свобода выбора коего стеснена». Из людей, добровольно приемлющих украинскую культуру, могут стоять за нее лишь бездарные или посредственные культурные творцы, желающие оградить себя от общерусской конкуренции, да «узкие и фанатичные краевые шовинисты, не доросшие до чистого ценения высшей культуры ради нее самой и способные ценить тот или другой продукт культурного творчества лишь постольку, поскольку он включен в рамки данной краевой разновидности культуры». Эти опасения кн. Трубецкого заставляют нас сделать замечания по существу той самой украинской культуры, которая внушает ему такое недоверие в такие опасения. Можно было бы, правда, просто указать, что имена упомянутых вами выше участников украинского культурного творчества принадлежат сплошь лицам, которых трудно упрекнуть в бездарности или узком краевом шовинизме, но вопрос о существе новой украинской культуры так интересен и так важен сам по себе, что стоит на нем специально остановиться.

Прежде всего, откуда берет наш уважаемый автор свое утверждение о том, будто «новосозданная специально» украинская культура «не имеет ничего общего с прежней общерусской»? Опять-таки, что он разумеет под «культурой» — исключительно ли область языка, литературы и искусства, как он высказывается об этом в начале своей статье? Если так, то не впадает ли он в противоречие сам с собою: ведь если прежняя общерусская культура является эманацией старой украинской культуры и в то же время культурой Украины до самого последнего времени (кн. Трубецкой к тому же допускает законность существования «нижнего этажа» общерусской культуры с украинским вариантом), то как же может новая, реформированная (а вся реформа, по кн. Трубецкому, сводится к переложению и переводу на украинский язык) украинская культура «не иметь ничего общего» с культурой общерусской? Даже если бы украинцы и поставили себе такую странную цель — искусственно отмежевать себя в области культуры от всего русского, этого достичь было бы совершенно невозможно, ибо узы общности происхождения, религии, векового сожительства дают и всегда будут давать себя чувствовать. Но кроме того, такое отмежевание было бы равносильно отречению от всего запаса культурных ценностей, накопленных при участии украинских сил и относящихся к украинской же истории, филологии, этнографии и т. д. Ведь всего не переведешь на украинский язык из того, что писали Максимович, Костомаров, Потебня, Антонович и бесконечное число прочих украиноведов на русском языке.

Но и помимо этих внешних и, так сказать, практических соображений, еще в большей степени действуют соображения и мотивы внутреннего характера. Украинская культура творилась и развивалась вовсе не из вражды и не из противодействия культуре русской; она преследовала самостоятельные положительные задачи: посредством национального перейти к общечеловеческому; и то, что было лучшего в русской культуре, прежде всего заимствовалось и усваивалось украинцами — и не только в силу принуждения: не по принуждению отстаивали украинцы перед российской цензурой право издавать украинские переводы из Пушкина, Лермонтова, Некрасова; не их вина, что в юбилейный, 1889 г., русская цензура не дозволила издать сборник переводов из Пушкина, составленный целым рядом украинских писателей; не их вина, что только за границей могли появиться украинские переводы целого ряда романов Тургенева, Толстого, Гончарова, Короленко, Мачтета, Горького, Гаршина и т. д. и т. п. Никто так много не способствовал насаждению знакомства с русским языком и литературой в Галиции, как Драгоманов. Тот же Драгоманов всегда самым решительным образом выступал против попыток со стороны отдельных украинских писателей перенести раздражение против русского правительства, русского режима на русское общество, на русскую литературу и русскую культуру. Нечего и говорить, что идеи Драгоманова о мирном сожительстве двух языков, двух литератур, двух близких культур — при условии свободы развития одинаковом для обеих — легли в основу взглядов всего образованного украинского общества на этот вопрос.