Генезис и структура квалитативизма Аристотеля - Виктор Павлович Визгин

которая организует конкретное протекание жизненных процессов, болезни и выздоровления тела.

Медицинский опыт устанавливает корреляцию гумора с элементарным качеством-силой: «Увидишь на опыте, – говорит автор, – что слизь наиболее холодна» (NH, 7). А «зимою увеличивается в человеке количество слизи, так как она из всех элементов, существующих в теле, наиболее подходит к природе зимы, будучи весьма холодна» (там же). Так прочерчивается корреляция гуморов и элементарных качеств через посредство четырех времен года: зима – слизь, весна – кровь, лето – желтая желчь, осень – черная желчь. Круговорот сезонов приводит к циклическому изменению и в соотношении гуморов: «Все эти элементы (имеются в виду гуморы. – В.В.) содержатся постоянно в теле человека, но только вследствие перемен года они то увеличиваются, то уменьшаются» (там же). Интересно, что двигателем гуморов выступает солнце с его периодичностью. Это положение мы найдем и у Аристотеля по отношению ко всем процессам становления в подлунном мире.

Элементарные качества ТХСВ являются динамическими началами: «Одно будет брать верх над другим, более сильное над более слабым» (NH, 3). Этот динамизм, очевидно, проникает и в гуморы. Однако здесь он приглушен «субстанциальным», вещественным мотивом: гуморы прежде всего выступают как вещественные компоненты, хотя и наделены силами-качествами и действуют посредством их. Качества содействуют рождению и в этом специфическом действии (теплое действует одним образом, холодное – противоположным) и состоит их сила, δύναμις. Теплое, холодное, сухое и влажное скорее обладают силами, проявляя их в действии порождения тел, чем сами есть силы. На это указывает основной текст для понимания смысла понятия δύναμις в NH: «Необходимо, – говорит автор, – …чтобы человек не был что-нибудь единое, но чтобы каждое из того, что содействует рождению, имело в теле такую силу, какой оно содействовало» (NH, 3). Это означает, что сила качества сохраняется после порождения организма: та сила, с какой оно содействовало вместе с другими качествами при рождении, та же самая сила сохраняется в порожденном теле, т. е. с какой силой начало со-действовало рождению организма, такую же силу оно имеет и после его порождения. Сила выступает, таким образом, как инвариантная характеристика начал-качеств. Инвариантность сил, видимо, обусловлена их взаимной поддержкой: они «питают друг друга взаимно» (NH, 7). Эту инвариантность динамического аспекта по отношению к изменчивости вещественного воплощения мы обнаруживаем в том, что силы остаются неизменными, хотя вещественное их представление меняется.

Действительно, описываем ли мы процессы в организме на языке гуморов врачей или на языке стихий философов (огонь, воздух, вода, земля), силовой аспект этого описания остается неизменным. Качественно-силовой аспект, таким образом, образует инвариантное ядро, независимое от своего вещественного представления (гуморы медиков или стихии философов). Эту инвариантность фиксирует понятие «силы» (δύναμις), описывающее систему действий (воздействий, содействий), которая на феноменологическом уровне анализа более устойчива, чем система «субстанций» – носителей этих сил. Именно это позволило Пламбёку предположить, что здесь впервые «понятие δύναμις используется для определения действия как такового и притом в рамках определенной теории» [111, с. 16].

Наконец, последнее замечание. Анализ текста NH и сопоставление его с текстами философов, в частности с фрагментами Эмпедокла, показывает достаточную независимость гиппократовского автора от теорий сицилийского натурфилософа. «Наш автор, – говорит Жуанна, – ничем не обязан медицинским теориям Эмпедокла; в отличие от него он не придает никакого значения сердцу и кровеносной системе и не разделяет убеждения Агригентца в том, что кровь, как привилегированный гумор, является источником мышления. Если космологические теории Эмпедокла, будучи перенесенными, дали нашему медику удобную схему, позволяющую связно организовать медицинские данные, то сами они исходят из другого источника: из гиппократовского наследия в широком смысле слова» [70а, с. 44]. Общая схематика элементов и качеств (четырехэлементная теория) наполняется новым медицинским содержанием, опирающимся на относительно независимую от философии медицинскую традицию, в частности гиппократовское наследие. Это несовпадение философии и медицины мы видели на примере трактата NН и увидим и в дальнейшем. Этот вывод существен, так как позволяет нам говорить, что наряду с философской традицией существовала и медицинская как один из возможных исторических источников аристотелевской концепции качеств-сил.

В отличие от автора NH автор трактата «О древней медицине» принадлежит, можно сказать, к воинствующим медикам эмпирического направления. «Эмпирическое» здесь не означает, что в его рассуждениях, всегда исходящих от медицинской практики, нет теоретических установок, схем и предположений. Однако их выдвижение сопровождается сознательным отталкиванием от натурфилософских гипотез, не согласующихся с повседневной практикой медицины, с накопленным ею «корпусом» наблюдений и приемов. Если автор NH принимает в качестве философского фундамента учение о четырех элементарных качествах ТХСВ, то автор VМ именно его и отвергает со всей весомостью своей медико-эмпирической аргументации. Действительно, говорит он, «не теплое имеет великую силу, а терпкое, безвкусное и все прочее, о чем я говорил, как в человеке, так и вне человека, среди тех веществ, которые поступают в пищу или питье, или снаружи втираются и прикладываются» (VМ, 15).

ТХСВ сами по себе не действуют, а действуют силы питья, пищи, притираний, в которых эти силы всегда выступают совместно. Опыт показывает, что самые сильные вещества не теплые (или холодные и т. д.), а терпкие, острые, безвкусные и т. д. Вместо основных тактильных пар ТХСВ автор VМ выдвигает набор качеств вкусового порядка, ближе стоящих как к практике врача, так и к практике повара. И в самом деле, если в трактате NH мы не находим понятий, ведущих свое происхождение от кухонного очага, сада и аптеки, то здесь эти понятия (πέψις и родственные ему) занимают очень значительно место. Именно с помощью этих понятий автор VМ побивает терапию, основанную на гипотезе ТХСВ как начал.

В гл. XIII автор трактата рассматривает терапию, основанную на этой гипотезе о ТХСВ. Она состоит в требовании лечить противоположным: «помогать теплом через холодное, холодному посредством теплого, сухому посредством влажного и влажному через сухое». Перевод несколько неудачен: имеется в виду, что человеку, которому вредит избыток тепла, нужно помогать посредством холодного (а не «помогать теплом через холодное»). Ниже автор так обобщает эту терапию: «В самом деле, если вредит одно из них (ТХСВ. – В.В.), то подобает облегчить противоположным» (ТХСВ). Но возьмем конкретный случай, говорит автор, «человека по природе не из крепких, но из более слабых; пусть он ест сырую и необработанную пшеницу… а также сырое мясо и пьет воду. Вследствие такого образа жизни, – продолжает автор, – этот человек… будет терпеть многие и тяжкие расстройства…» (там же). Как же лечить его? Теплым, холодным, сухим, влажным? Нет, отвечает наш врач, – «самое верное и очевидное здесь лекарство – это, отнявши те яства, которыми он пользовался, предложить ему вместо пшеницы хлеб и вместо сырого мяса