Бита за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

В октябре наступила очередь Филиппа руководить заседаниями Сената, поэтому в председательском кресле теперь сидел он, а не Секст Цезарь. В руках он держал документ, который не доверил даже своему помощнику. После того как формальности были завершены, он поднялся.

— Марк Ливий Друз, — холодно и отчетливо произнес Филипп. — Я намерен зачитать Сенату нечто более важное, чем отчет об инсценированном вторжении твоего друга Квинта Поппедия Силона. Но прежде чем я начну, я желаю, чтобы ты сказал при всех сенаторах, что ты присутствуешь и слушаешь.

— Я присутствую и слушаю, — сказал Друз так же отчетливо.

Гай Марий подумал, глядя на него, что выглядит Друз очень усталым, как будто делающим над собой усилие. За последнее время он страшно похудел, щеки его ввалились, глаза были окружены тенями.

«Почему я ощущаю себя как раб на галерах? — подумал в этот момент Гай Марий. — Отчего во мне это беспокойство и ощущение опасности? У Друза нет моей непоколебимой уверенности в своей правоте, нет моих железных нервов. Они уничтожат его — если не физически, то морально. Он слишком справедлив, слишком вдумчив, слишком объективен. Почему мне раньше не приходило в голову, что Филипп столь опасен? Почему я не видел и не замечал, как он хитроумен?»

Филипп развернул лист и теперь держал его перед глазами.

— Я не буду делать никаких комментариев, отцы Сената, — сказал он. — Я просто зачитаю это, а вы сделаете выводы. Прямо по тексту: «Клянусь Всемогущим Юпитером, Вестой, Марсом, Солнцем и Землею, всеми богами и героями, которые помогали народу Италии в его борьбе, что друзья и враги Марка Ливия Друза отныне являются и моими друзьями и врагами. Клянусь, что я буду верен Марку Ливию Друзу и всем, принявшим эту клятву, даже ценой моей жизни, жизни моих детей, моих родителей и ценой моей собственности. Когда я стану гражданином Рима, клянусь, что буду почитать Рим моей единственной родиной, что до последнего вздоха буду приверженцем Марка Ливия Друза. Я передам эту клятву столь многим, скольким смогу. Клянусь быть верным, и да принесет мне это справедливую награду. А если я нарушу клятву, пусть боги возьмут жизнь мою, моих детей, моих родителей и мою собственность во искупление. Да будет так. Клянусь».

Никогда еще в Сенате не стояла такая тишина. Филипп переводил взгляд с потрясенного Скавра на скорчившегося в скорбной усмешке Мария; со Сцеволы, сжавшего рот, на медленно краснеющего Агенобарба; с Катула Цезаря, застывшего от ужаса, на опечаленного Секста Цезаря; со смущенного Метелла Пия на открыто ликующего Цепиона. Он опустил левую руку, державшую лист; лист свернулся с громким треском. Половина присутствующих тотчас вскочила на ноги.

— Такова, отцы Сената, клятва, которую уже дали тысячи италиков. И вот отчего Марк Ливий Друз так много, упорно и неослабно работает над тем, чтобы дать римское гражданство каждому его персональному приверженцу в Италии! Не оттого, что он хотя бы на йоту печется об этих грязных италиках! Не оттого, что он так любит справедливость! Не оттого, что он хочет видеть свое имя занесенным в анналы истории! А оттого, что он хочет властвовать более чем над половиной Италии! Он связал их клятвой! Как только мы дадим римское гражданство италикам, Италия будет принадлежать Марку Ливию Друзу! Представьте себе масштабы: от Арна до Регия, от Тусканского моря до Адриатики! О, я поздравляю тебя, Марк Ливий! Какая награда за труды! За это стоит порадеть! В подчинении — более сотни армий!

Тут Филипп обернулся, встал с курульного кресла и направился четкими, мерными шагами к краю длинной скамьи, на которой сидел Друз.

— Марк Ливий Друз, правда ли, что вся Италия присягала тебе на верность? Правда ли, что за эту клятву ты пообещал каждому италику римское гражданство?

С лицом белее его тоги Друз встал, выставив руку то ли для защиты, то ли для отрицания, но губы его, силившиеся ответить, не успели произнести ни слова. Он во весь рост рухнул на мозаичный пол. Марий и Скавр склонились над ним. Филипп презрительно отступил.

— Он мертв? — спросил Скавр под нарастающий шум, тогда как Филипп распускал собрание до завтрашнего дня.

Приложив ухо к груди Друза, Марий покачал головой:

— Глубокий обморок, — и вздохнул с облегчением.

Лицо Друза посерело; конечности его несколько раз дернулись.

— Он умирает! — воскликнул Скавр.

— Не думаю, — сказал Марий, всякое повидавший за долгую военную жизнь. — Когда человек долго находится без сознания, у него часто непроизвольно двигаются конечности. Он скоро очнется.

Филипп обернулся, чтобы издали поторжествовать над врагом:

— Вынесите собаку отсюда! Пусть умирает на грязной земле!

Марий посмотрел на него.

— Mentulam сасо, cunne, — произнес он во всеуслышание.

Филипп прибавил шагу: если и был на земле человек, которого он боялся, то этим человеком был Марий.

Среди тех, кто остался ждать, пока очнется Друз, был и Сулла. Это порадовало Мария.

Друз пришел в себя, но никого не узнавал.

— Я послал за паланкином Юлии, — сказал Марий Скавру. — Дождемся его. — Он был без тоги, которая сейчас служила подушкой Друзу.

— Я совершенно сокрушен! — признался Скавр, примостившись на краю помоста. — Честно говоря, я не ожидал такого от этого человека!

— Не ожидал такого поступка от римского патриция, Марк Эмилий? — Марий презрительно фыркнул. — Я не ожидал ничего иного от этой дряни! Вольно же вам обольщаться!

В глазах Скавра зажглись зеленые огоньки:

— А ты, италийский олух, снисходительно смотришь на наше ничтожество с небес!

— Это любому видно, старый трухлявый пень, — почти ласково ответил Марий, усаживаясь рядом с принцепсом и глядя на трех других оставшихся с ними: Сцеволу, Антония, Луция Корнелия Суллу. — Так что же мы будем делать дальше? — обратился он к присутствующим, вытягивая ноги и усаживаясь поудобнее.

— Ничего, — кратко ответствовал Сцевола.

— О, Квинт Муций, Квинт Муций, прости нашему народному трибуну его римскую слабость! — воскликнул Марий, смеясь вместе со Скавром.

— Может быть, это и римская слабость, Гай Марий, но уж не моя! — с важностью ответил Сцевола.

— О нет, конечно, поэтому ты никогда не будешь равен ему, мой друг, — сказал Марий, носком ноги указывая на лежащего Друза.

Сцевола скривился:

— Ты совершенно невыносим, Гай Марий! Что касается тебя, принцепс, то прошу, перестань смеяться!

— Никто из нас еще не ответил Гаю Марию на его оригинальный вопрос: что же мы будем делать дальше? — спокойно заметил Антоний.

— Вопрос касается не вас, а его, — впервые заговорил Сулла.

— Хорошо сказано, Луций Корнелий! — вскричал Марий, вставая при появлении знакомого носильщика паланкина, застенчиво протиснувшегося в огромную бронзовую дверь. — Давайте же, друзья, проводим беднягу домой.

* * *

«Бедняга», видимо, пребывал все еще в каком-то ином мире, когда его доставили под опеку матери, которая очень резонно отказалась от услуг лекарей.

— Они способны только пускать кровь и давать слабительное, а это последнее, в чем он сейчас нуждается, — твердо сказала она. — Он просто плохо ел. Когда он придет в себя, я дам ему горячего вина с медом, и он поправится. Особенно после того, как поспит.

Корнелия уложила сына в постель и напоила его горячим вином с медом, и вскоре Друз пришел в себя.

— Филипп! — вскричал он, пытаясь сесть.

— Не думай об этом насекомом, пока не поправишься.

Друз выпил еще глоток и сел в постели, запустив пальцы в свои черные волосы.

— О, мама! Это ужасно! Филипп все знает о клятве!

Скавр уже рассказал Корнелии о случившемся, поэтому ей не было необходимости задавать вопросы. Она кивнула:

— Ты не ожидал этого?

— Это было так давно, что я уже позабыл об этой проклятой клятве!

— Марк Ливий, это не имеет никакого значения, — успокаивающе проговорила мать, садясь поближе к кровати. — То, что ты сделал, гораздо менее значительно, чем то, почему ты это сделал, — вот закон жизни! Утешайся этим. А сохранить себя в добром здравии и душевном спокойствии — наилучший способ достичь цели. Так развеселись, мой сын! Твой брат здесь; он очень волнуется за тебя. Взгляни веселее!

— Они будут преследовать меня, ненавидеть за это.

— Некоторые — да, главным образом из зависти. Другие же, напротив, будут тобою восхищаться. Ведь друзья, которые привели тебя домой, не отвернулись от тебя.

— Кто они? — с живостью спросил Друз у матери.

— Марк Эмилий, Марк Антоний, Квинт Муций, Гай Марий, и… ах да, этот очаровательный мужчина Луций Корнелий Сулла! Ах, если бы я была помоложе…

Друз знал ее, и поэтому последнее замечание не задело его. Он улыбнулся:

— Как странно, что он тебе понравился! Именно он очень заинтересовался моими идеями.