Прокурор - Анатолий Безуглов

— Мы работали над двумя версиями — несчастный случай и покушение на убийство… Так вот, работники угрозыска вышли на одного человека. Некто Анегин…

— Как, как вы говорите? — подался вперед Авдеев.

— Анегин. Евгений Иванович. А он проходит по делу южноморской шайки.

— Да-да, — нетерпеливо перебил Владимир Харитонович. — Он что, был в тот день в Зорянске?

— Так точно, — кивнул Ермаков. — Анегин появился в нашем городе всего на несколько часов, но именно в эти-то часы стреляли в профессора Шебеко.

Он замолчал.

— Дальше?

— У Анегина под Южноморском имеется нечто вроде загородного поместья. Конюшня, тир с набором охотничьих ружей…

— Это точно: поместье, — усмехнулся Авдеев. — Прямо барин. Подпольный.

Ермаков положил на стол несколько коробочек, в которых лежали на вате сплющенные кусочки свинца.

— Вот смотрите, — начал объяснять Ермаков, — эта пуля ранила профессора. Ее извлекли из сиденья его «Волги». Оружие, из которого она выпущена, нарезное, калибр 5,6… Остальные пули, — указал Ермаков на другие коробочки, — из ружей и карабинов, принадлежащих Анегину. Их удалось добыть в его сарае-тире… По мнению специалистов, вот эта пуля, пододвинул он одну из коробочек поближе к Авдееву, — тоже калибра 5,6 и отстрелена из нарезного оружия… Нам также известно, что у Анегина имеется ружье ТОЗ, нарезное, калибр 5,6… У нас, в Зорянске, как вы знаете, провести баллистическую экспертизу нет возможности. Вот, привез, чтобы провели здесь.

— Понятно, — кивнул Авдеев. — Какие у вас затруднения?

— Сейчас объясню. Последнее слово, разумеется, за лабораторией судебных экспертиз, так как пока точно нельзя сказать, что эти две пули выпущены именно из одного ружья. Но все же я должен поставить в известность Гранскую. Как следователя, ведущего дело по Южноморску. А с другой стороны, тут же отстранить ее от ведения этого дела. Как лицо заинтересованное. Потому что в данном случае не важно: стреляли в нее или Шебеко… И что мне, по-вашему, делать?

Владимир Харитонович задумчиво произнес:

— Действительно, Гранская не может дальше вести дело. Как ни жаль. Следствие подходит к концу, и, прямо скажем, Инга Казимировна хорошо потрудилась…

— Понятно, что жалко. Но надо!

После некоторого размышления Владимир Харитонович сказал:

— Давайте подождем результатов экспертизы. Чтобы наверняка. Ну а уж если подтвердится, что в Шебеко стреляли из карабина Анегина… — Владимир Харитонович развел руками.

— Хорошо, — согласился Ермаков.

— А Гранской пока ни слова, — попросил помощник областного прокурора.

* * *

У Виктора Берестова выдался жаркий день. С утра повез режиссера и оператора в «Зеленый берег» — отснять последние кадры для передачи. Баринова настояла на том, чтобы показали Крутоярова и его образцовое хозяйство. Ассистент Лядова перепутал кассеты, и пришлось мотаться с ним в город и обратно. Затем надо было отвозить теледеятелей после съемок в Южноморск. Так что заскочил Виктор на фабрику лишь после обеденного перерыва. Зашел к директору — не будет ли каких распоряжений.

У Фадея Борисовича сидел Боржанский. Заремба нервно прохаживался из угла в угол.

— Как некстати пришли на фабрику работники ОБХСС! — сокрушался он.

— А когда они были кстати? — пошутил главный художник.

— Черт, телевизионщики еще здесь…

— Не волнуйтесь, — вмешался Виктор, — на фабрике у них нет больше дел. Осталось только посадить в поезд…

— А перед этим — прощальный ужин в ресторане, — улыбнулся Герман Васильевич. — Для закрепления, так сказать, хороших впечатлений…

— Да-да-да, — с облегчением произнес директор. — Я даже подготовил небольшую речь.

— Тост, — поправил главный художник, не переставая улыбаться.

— Послушай, Виктор, — вдруг обратился Заремба к Берестову, — ты, кажется, еще не обращался в дирекцию за материальной помощью?

— Так ведь работаю всего ничего! — удивился Берестов. — Да и не нуждаюсь…

— Это не имеет значения, — бросил Боржанский. — Твое дело — написать заявление.

— В связи с семейными обстоятельствами. — Заремба пододвинул шоферу чистый лист бумаги и авторучку. — Конечно, это не совсем по закону, смущенно оправдывался Фадей Борисович, — но надо же как-то оплатить банкет. Иначе через бухгалтерию не проведешь… Слава богу — недорого обошлось.

— А кому отдать деньги? — уразумел наконец Берестов, что к чему, хотя прекрасно понимал, что на банкет будет истрачено куда больше, чем ему причиталось.

— Нам, — сказал Боржанский.

Заявление Заремба оставил у себя и отпустил шофера.

Берестов отправился в дом отдыха. За Бариновой. В последний раз. Она уезжала со съемочной группой.

Журналистка всю дорогу была задумчива.

— Ну как, получится передача? — спросил Виктор.

Флора махнула рукой. Было видно, что она недовольна. Лезть с расспросами Виктор не стал. Баринова сама перевела разговор на Надю и Павлинку, просила передать привет.

— На свадьбу обещали, — напомнил Берестов.

— Приеду! — заверила Флора. — Обязательно дайте знать.

— На деревню дедушке? — усмехнулся Виктор.

— Ах да, простите, — виновато спохватилась Баринова и, вырвав из блокнота листок, написала свой адрес.

— Теперь порядок, — сказал шофер, пряча бумажку в карман.

Оставив журналистку в гостинице, он помчался на фабрику. Не терпелось узнать, чем кончился визит работников ОБХСС.

Только он поставил машину у административного здания, подошел Боржанский.

— Жми в бухгалтерию, — приказал он.

— Ну как? — не удержался шофер.

— Затем к Анегигну, — словно не слыша вопроса, сказал Герман Васильевич.

«Помощь», выделенная Берестову, равнялась пятидесяти рублям.

Когда он заглянул в СЭЦ, Евгений Иванович встретил Виктора с нескрываемой радостью.

— Все в ажуре! — сообщил он. — Ушли ни с чем. Еще и извинялись. Евгений Иванович довольно потер руки.

— Видите, значит, Мурадян…

— Т-с-с! — приложил палец к губам начальник СЭЦа. — Без фамилий.

Берестов положил на стол деньги, полученные в бухгалтерии.

— Что это? — удивился Анегин.

— На банкет телевизионщикам.

Евгений Иванович расхохотался.

— Ну, Витюня, ты даешь! Сколько тут?

— Пятьдесят.

— А банкет обойдется раз в пять дороже! — Анегин достал солидную пачку десятирублевок, приложил к деньгам на столе и пододвинул к Виктору: — Это тебе за… В общем, сам знаешь…

— Для чего тогда весь этот цирк? — недовольно пробурчал Берестов, загребая деньги. — Заявление, помощь…

Евгений Иванович откинулся на спинку стула.

— Герман трус, — презрительно процедил он. — Боится всего патологически.

— Глаз у него поэтому дергается, да? — поинтересовался Виктор.

— Хрен его знает! — в сердцах произнес Анегин. — Может, от психа. Как-то признался, что тик его еще в детстве мучил. И прозвище у него было — Моргунчик… В общем, псих и трус. Устраивает спектакли даже перед Племяшем…

— А почему нашего директора так прозвали?

— Говорят, Капочкин дядя в Москве занимал в свое время большой пост. В плановом отделе какого-то министерства. Ну и не давал Фадею Борисовичу тонуть. Завалит Заремба очередное вверенное ему производство — тут же звонок. Переводят на новое. Короче, опекал Фадея Борисовича по-родственному. Так и пошло: Племяш да Племяш…

Шофер понимающе кивнул, помолчал, потом преданно спросил:

— Пойду, или будут поручения?

— Будут, — серьезно сказал Анегин и, наклонившись почти к самому уху Виктора, шепнул: — Герман хочет встретиться с Мурадяном.

— Понял, — откликнулся Берестов.

А Евгений Иванович уже громче продолжал:

— Сегодня вечером есть работа. После проводов телевизионной гоп-компании.

— Годится, — весело произнес свое любимое словечко шофер…

…Проводы устроили в «Кооператоре», в малом банкетном зале, имеющем отдельный вход. Кроме официантов прислуживал чуть ли не сам директор ресторана, друг Анегина.

Отъезжающих накачали спиртным и обкормили деликатесами в рекордно короткий срок. Единственным человеком, кто ничего не пил, была Флора Баринова. На этот раз Евгений Иванович держался от нее подальше, хотя и предложил первый тост за журналистку. На банкете от фабрики были он и Заремба, разразившийся цветистой речью.

Режиссер Стариков и оператор Лядов вышли к поджидавшему автобусу и машине Фадея Борисовича очень нетвердой походкой. Не говоря уже об ассистентах и осветителях. Кое-кого Анегин и Берестов буквально вынесли на руках.

На вокзале Лядов, почти по-родственному лобызая Евгения Ивановича, сказал ему на ухо:

— Все будет тип-топ! — И, громко икнув, добавил: — Ты, Женчик, мужик что надо!