Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 3 - Александр Дюма

– Скажите ему, – попросил капитан, остановив лакея за край блюда, что я – Д'Артаньян, капитан-лейтенант мушкетеров его величества.

Лакей вскрикнул от удивления и исчез.

Д'Артаньян медленно направился вслед за ним. Он вошел в приемную как раз в то мгновение, когда слегка побледневший Пелисон выходил из столовой, чтобы узнать, в чем дело.

Д'Артаньян улыбнулся и, желая успокоить его, начал:

– Ничего неприятного, господин Пелисон; мне просто нужно получить деньги по чеку, и притом незначительному.

– Ах, – вздохнул с облегчением этот преданный друг Фуке.

И, взяв капитана за руку, он потянул его за собой и увлек в залу, где изрядное число близких друзей окружало суперинтенданта, сидевшего посередине в большом мягком кресле.

Там находились эпикурейцы, те самые, что совсем недавно, в дни празднества в Во, делали честь дому, уму и богатству Фуке. Веселые и заботливые друзья, они в преобладающем большинстве не бежали от своего покровителя при приближении бури и, несмотря на угрозы с неба, несмотря на землетрясение, были здесь, улыбающиеся, предупредительные и преданные в беде, как были преданны в счастье.

Налево от суперинтенданта сидела г-жа де Бельер, направо – г-жа Фуке.

Как бы бросая вызов законам света и пренебрегая обыденными приличиями, два ангела-хранителя этого человека сошлись возле него, чтобы поддержать его, когда разразится гроза, совместными усилиями своих тесно сплетенных рук. Г-жа де Бельер бледнела, трепетала и была полна почтительности к г-же Фуке, которая, касаясь своей рукой руки мужа, с тревогой смотрела на дверь, в которую Пелисон должен был ввести д'Артаньяна.

Вошел капитан. Сначала он был только самой учтивостью, но, уловив своим безошибочным взглядом выражение лиц и угадав, какие чувства владеют собравшимися, он преисполнился восхищения.

Фуке, поднимаясь с кресла, сказал:

– Простите: меня, господин Д'Артаньян, если я принимаю вас не совеем так, как подобает встречать приходящих от имени короля.

Он произнес эти слова тоном печальной твердости, испугавших его друзей.

– Монсеньер, – ответил Д'Артаньян, – если я и прихожу от имени короля, то лишь затем, чтобы получить двести пистолей по королевскому чеку.

Лица всех прояснились; лицо Фуке осталось, однако, таким же мрачным.

– Сударь, вы, быть может, также едете в Нант? – спросил он капитана.

– Я не знаю, куда я еду, монсеньер, – улыбнулся Д'Артаньян.

– Но, господин капитан, – начала успокоившаяся г-жа Фуке, – ведь вы уезжаете не так скоро, чтобы не оказать нам чести отужинать с нами?

– Сударыня, это было бы для меня великою честью, но я до того спешу, что, как видите, позволил себе вторгнуться к вам и нарушить ваш ужин, торопясь получить по этой записке причитающиеся мне деньги.

– И ответ на нее вы получите золотом, – сказал Фуке, подзывая к себе дворецкого, который тотчас же ушел с чеком, врученным ему д'Артаньяном.

– О, я нисколько не беспокоился об уплате; ваша контора – надежнейший банк.

На побледневшем лице Фуке обозначилась мучительная улыбка.

– Вам нездоровится? – спросила г-жа де Бельер.

– Припадок? – повернулась к нему г-жа Фуке.

– Нет, ничего, благодарю вас, – ответил суперинтендант.

– Припадок? – переспросил Д'Артаньян. – Разве вы больны, монсеньер?

– У меня перемежающаяся лихорадка, которой я заболел после празднества в Во.

– Ночная свежесть где-нибудь в гротах?

– Нет, нет; просто волнение.

– Вы вложили в прием короля слишком много души, – спокойно заговорил Лафонтен, не подозревая, что произносит кощунственные слова.

– Принимая у себя короля, невозможно вложить слишком много души, ее всегда мало, – тихо заметил Фуке своему поэту.

– Господин Лафонтен хотел сказать: «Слишком много жара», – перебил д'Артаньян искренним и приветливым тоном. – Ведь, право, монсеньер, никогда и нигде гостеприимство не было таким безграничным, как в Во.

На лице г-жи Фуке можно было явственно прочитать, что, хотя Фуке и поступил по отношению к королю выше всяких похвал, король, однако, не отплатил тем же своему министру.

Но д'Артаньян помнил ужасную тайну. Из присутствующих ее знали лишь он да Фуке; но один из, них не имел мужества выразить другому свое сочувствие, а второй не смел обвинять.

Когда капитану принесли двести пистолей и он собрался уже уходить, Фуке встал» взял стакан и велел подать другой д'Артаньяну.

– Сударь, – произнес он, – за здоровье его величества, что бы ни случилось!

– И за ваше здоровье, монсеньер, что бы ни случилось! – подхватил д'Артаньян и выпил:

После этих зловещих слов он отвесил общий поклон и вышел. Когда он прощался, все встали, и в настудившей тишине, пока он спускался по лестнице, были слышны его шаги и звон его шпор.

– Был момент, когда я подумал, что он явился за мной, а не за моими деньгами, – сказал Фуке, стараясь изобразить улыбку.

– За вами! – вскричали его друзья. – Но почему, господи боже?

– Не будем заблуждаться, дорогие мои друзья, я не хочу сравнивать самого смиренного из земных грешников с богом, которому мы поклоняемся, но вы, разумеется, помните, что однажды он созвал своих близких друзей на трапезу, и эта трапеза называется тайною вечерей. Это был прощальный обед, совсем как сегодня у нас.

Со всех сторон послышались громкие возмущенные возгласы.

– Закройте двери, – попросил Фуке.

Лакеи исчезли.

– Друзья мои, – продолжал Фуке, понижая голос, – чем я был прежде и что я теперь? Подумайте и ответьте. Такой человек, как я, падает уже потому, что перестал подниматься; что же сказать, когда он действительно падает? У меня нет больше ни денег, ни кредита, у меня лишь могущественные враги и драгоценные, но немощные друзья.

– Раз вы говорите с такой откровенностью, – молвил Пелисон, – то и нам тоже подобает быть откровенными. Да, вы погибли, да, вы торопитесь навстречу вашему разорению, так остановитесь же поскорее! И прежде всего – сколько денег у вас осталось?

– Семьсот тысяч ливров, – усмехнулся суперинтендант.

– Хлеб насущный, – прошептала г-жа Фуке.

– Подставы, подставы! – вскричал Пелисон. – И бегите!

– Куда?

– В Швейцарию, в Савойю, но уезжайте!

– Если монсеньер уедет из Франции, – вздохнула г-жа де Бельер, – начнут говорить, что он чувствует за собою вину и что он испугался.

– Скажут больше, скажут, что я захватил с собою двадцать миллионов.

– Мы начнем писать мемуары, чтоб обелить вас в глазах всего света, попробовал пошутить Лафонтен, – но мой совет: бегите!

– Я останусь, – сказал Фуке, – разве я в чем-нибудь виноват?

– У вас есть Бель-Иль! – крикнул аббат Фуке.

– И я, естественно, отправлюсь туда по дороге в Нант, – ответил Фуке.

– Поэтому терпение, терпение и терпение.

– Но до Нанта пройдет еще столько времени! – промолвила г-жа Фуке.

– Да, я знаю, – ответил суперинтендант, – но тут ничего не поделаешь!

Король зовет меня на открытие штатов. Мне отлично известно, что он это делает, имея в виду погубить меня; но отказаться ехать – значит выказать свое беспокойство.

– Отлично, я нашел средство все устроить! – засмеялся Пелисон. – Вы поедете в Нант.

Фуке удивленно взглянул на него.

– Но с вашими друзьями, но в вашей карете до Орлеана и на вашем судне до Нанта; вы будете готовы защищать себя силой оружия, если на вас нападут, и бежать, если над вами нависнет угроза: одним словом, на всякий случай вы возьмете с собой все ваши деньги, и ваше бегство будет вместе с тем исполнением королевской воли; потом, добравшись до моря, вы переправитесь, когда захотите, к себе на Бель-Иль, а с Бель-Иля вы умчитесь, куда вам будет угодно, как орел, взмывающий в просторы бескрайнего неба, когда его вынуждают покинуть гнездо.

Общее одобрение встретило слова Пелисона.

– Да, сделайте это, – обратилась г-жа Фуке к своему мужу.

– Сделайте так, – попросила г-жа де Бельер.

– Правильно, правильно! – вскричали все остальные.

– Так и будет, – ответил Фуке.

– Сегодня же!

– Через час!

– Сию же минуту!

– С семьюстами тысячами ливров вы можете восстановить свое состояние, – сказал аббат Фуке. – Кто помешает вам вооружить на Бель-Иле корсаров?

– И если понадобится, мы поплывем открывать новые земли, – добавил Лафонтен, опьяненный энтузиазмом и фантастическими проектами.

Стук в дверь перебил это соревнование радости и надежд.

– Курьер короля! – крикнул церемониймейстер.

Воцарилось глубокое молчание, будто весть, которую привез этот курьер, была ответом на только что родившиеся проекты. Все взоры обратились на хозяина, у которого лоб покрылся испариной и который действительно был в этот момент в лихорадке.

Чтобы принять курьера его величества, Фуке прошел к себе в кабинет. В комнатах и во всех службах была такая нерушимая тишина, что явственно прозвучал голос Фуке: