Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

Конечно, данный экземпляр «Чайки» несколько отличался от серийного. Согласованный с дубликатором сверхмощный компьютер «Валгаллы» умел делать многое. Например, когда Воронцов ввел в него всю проектную документацию истребителя, а потом указал, какие элементы, как и на что следует заменить, то в монтажной камере возникло изделие, внешне абсолютно подобное прототипу. Однако вместо пятисотсильного двигателя «М-22» на нем стоял восьмисотсильный вдвое меньшего веса и настолько же более экономичный, деревянный набор фюзеляжа оказался заменен на титано-пластиковый, нервюры и лонжероны крыльев выполнены из профильного дюраля, а полотняно-перкалевая обшивка превратилась в пятислойную кевларовую. И без того уникально легкий, полуторатонный самолет стал весить на четыреста килограммов меньше, его скорость возросла с трехсот восьмидесяти до пятисот (а на форсаже и больше) километров, причем время виража осталось непревзойденным — восемь секунд. Радиус действия истребителя составлял теперь почти тысячу километров (с подвесными баками), а бомбовая нагрузка превысила семьсот килограммов. То же касалось и стрелкового вооружения. Вместо четырех пулеметов «ПВ-1» калибром 7, 62 стало четыре «БС-12, 7» плюс двадцатимиллиметровая пушка, стреляющая через вал мотора.

«И-153» и в своем исходном качестве был бы здесь сильнейшим истребителем мира, но Воронцов считал, что если уж делать что-то, так делать.

Губанов сразу запрыгнул на крыло и стал рассматривать непривычно перегруженный приборный щиток. Две трети циферблатов показались ему непонятными и явно лишними.

— Испытать в воздухе разрешите, господин капитан первого ранга?

— Рановато будет, — усмехнулся Воронцов. — Для начала с инструктором слетайте…

— Я?! — Штабс-капитан почувствовал себя оскорбленным. — Да я на любой машине без подготовки, хоть на бомбардировщике, хоть на истребителе! Я «Илью Муромца» с новыми моторами первый испытывал и на Москву на нем летал… — И словно непроизвольно покосился на белый Георгиевский крестик, приколотый над левым нагрудным карманом кожанки.

— Капитан! После посадки ставлю вам ящик коньяку. Или вы мне. Но полетите с инструктором.

Действительно, этот экземпляр самолета имел вторую кабину, то есть был учебно-тренировочной «спаркой».

Инструктор, очередной биоробот «Валгаллы», на сей раз принявший облик простоватого, чисто русского парня с короткими рыжеватыми усиками, одетый в замасленный летный комбинезон, козырнул Губанову и легко запрыгнул на крыло, оттуда — в заднюю кабину.

Несколько раз стрельнув выхлопом и лениво крутнув алым двухлопастным винтом, истребитель вдруг взревел совершенно непереносимо, так, что привычные к мягкому тарахтению восьмидесятисильных «Гном-Ронов» пилоты пригнулись от бешеной воздушной струи, зажимая уши ладонями.

«Чайка» медленно покатилась по полосе, виляя рулем поворота, за считаные секунды набрала огромную по здешним временам скорость — сто пятьдесят километров в час, слегка подпрыгнув, оторвалась от земли, будто подброшенная катапультой, и тут же устремилась в небо под практически прямым углом.

Оставшиеся на земле офицеры только недоуменно крутили головами, сглатывали воздух, чтобы прочистить заложенные уши, искали в небе мгновенно превратившийся в едва заметный крестик самолет.

— Ну ни… чего себе, господа! Как же на такой штуке можно летать?

— Кто-то же ведь летает, вон мой мичман, например, — резонно заметил Воронцов, угощая пилотов папиросами.

Губанов выбрался из кабины, спрыгнул на землю, растерянно улыбаясь. Его пошатывало. На бледном лице ярко выступили веснушки. Инструктор по приказу Воронцова специально продемонстрировал чересчур самонадеянному асу взлет на форсаже, подъем свечкой до шести тысяч метров, стремительный каскад полного комплекта фигур высшего пилотажа, о которых здесь еще и понятия не имели, отвесное пике до высоты в сотню метров, вывод из него с восьмикратной перегрузкой у самой воды и бреющий полет над морем.

— Итак, господин капитан, прямо сейчас полетите или лучше в город за коньяком?

— Простите, господин капитан первого ранга. Позвольте за коньяком отправить младшего по званию… А я бы хотел с инструктором побеседовать и машину внимательнее осмотреть.

Через пять дней Губанов впервые взлетел самостоятельно — все-таки он действительно был асом и имел больше двух тысяч часов налета. Неделей позже залетали и остальные. Подготовку летчики особого штурмового полка проходили по полной программе — фигуры высшего пилотажа, индивидуальный и групповой воздушный бой, дальняя разведка, стрельба из бортового оружия и бомбометание по движущейся морской цели, парашютные прыжки в море из падающего истребителя. Кроме этого, впервые в русской авиации для летчиков была введена физическая подготовка на уровне почти что отряда космонавтов, включая вращение на центрифуге с одновременным решением в уме навигационных задач и расчетом упреждения при атаке идущего полным ходом и маневрирующего эсминца.

Параллельно изучали материальную часть, аэродинамику, теорию устойчивости и управляемости, радиодело — все самолеты были оборудованы мощными радиостанциями и радиокомпасами, а на очереди была еще и радиолокация.

Трех человек из отряда пришлось списать по непригодности — вполне нормальные для полетов на скоростях 100–150 километров организмы не выдерживали перегрузок или не хватало реакции. Им на смену взяли других. Уже через месяц, как это раньше было с офицерами-рейнджерами, у пилотов изменились и внешность, и повадки, и стиль поведения. Чем-то каждый из них стал напоминать Воронцову образ Чкалова в одноименном фильме. Что и неудивительно — совершенно другие физические и эмоциональные нагрузки плюс ощущение принадлежности не просто к элите авиации, а будто бы даже к иной популяции человечества. Так отличается от спортсмена-перворазрядника мастер спорта международного класса или летавший космонавт от лейтенанта строевого авиаполка.

…Утром одного из февральских дней двадцать первого года, еще холодным и ветреным, но уже по-весеннему солнечным, Воронцов решил продемонстрировать комфлота успехи своих питомцев.

Вышли в море на двух наиболее быстроходных эсминцах типа «Новик» — «Пылком» и «Дерзком». В десяти милях от берега Воронцов с позволения Колчака дал команду «Самый полный».

Завибрировал под ногами настил мостика. Вырывающиеся из труб столбы черного дыма, сбиваемые встречным ветром, вытянулись за кормой длинными, быстро рассеивающимися шлейфами. Густая, издали темно-синяя вода, вспарываемая узкими форштевнями, вставала у бортов крутыми стеклянно-бутылочными на просвет валами. За кормой вспухла кипящая пеной кильватерная струя, перечеркнувшая почти штилевую гладь моря. Щурясь от брызг, долетающих до затянутого парусиновым обвесом крыла мостика, Воронцов с наслаждением подставлял лицо режущему соленому ветру. Как давно он не ходил вот так, тридцатиузловым ходом, на стремительном, узком, как клинок курсантского парадного палаша, кораблике! С мостика «Валгаллы», вознесенного выше клотика этого миноносца, скорость воспринималась совсем иначе. Разница почти такая же, как между гоночным мотоциклом и туристским автобусом.

Колчак, тоже, видимо, вспоминая свою флотскую молодость, а может быть, наоборот, вонючую тюремную камеру, стоял молча, вцепившись длинными пальцами в планширь.

Воронцов посмотрел на часы. Время… Он тронул адмирала за плечо и указал рукой на север, в сторону едва видного берега. Сквозь стекла сильного бинокля вдали блеснуло — солнечный луч отразился от лакированных крыльев. Колчак еще в бытность свою командующим Императорским Черноморским флотом, много внимания уделял авиации, лично разрабатывал планы совместных действий кораблей и летающих лодок «М-5» и «М-9» в блокаде Босфора, но то, что он увидел сейчас, его поразило.

Шесть пар «Чаек», повторяя отработанный следующим поколением летчиков прием, испытанный в боях над Халхин-Голом, подходили к цели с выпущенными шасси. Тогда это делалось, чтобы ввести в заблуждение японцев, изображая тихоходные, намного уступавшие в скорости японским «Зеро» «И-15», сейчас — чтобы «неприятель» до последнего принимал их за привычные «Ньюпоры». Приблизившись, они одновременно, по радиокоманде ведущего, поджали под нижнее крыло растопыренные колесные стойки и, сразу чуть не вдвое увеличив скорость, рванулись вверх. С километровой высоты эсминцы, развившие предельный, тридцатичетырехузловый ход, казались стоящими на месте, несмотря на пенные усы бурунов под форштевнями и стелющиеся над водой дымовые хвосты.

Истребители разделились на две группы и разом сорвались в пике, атакуя флагманский «Пылкий» одновременно с обоих бортов. Сухой треск холостых пулеметных очередей был едва слышен, перекрываемый ревом моторов. Выровнявшись почти на уровне мачт, истребители зашли с кормы и пронеслись над палубой, продолжая стрелять. В реальном бою, представил себе Воронцов, сейчас хлестнули бы по палубе, мостику, орудийным площадкам тугие струи разрывных и бронебойно-зажигательных пуль. Калибр 12,7 мм пробивает верхние листы танковой брони, а уж тонкую сталь эсминца располосует, как консервный нож банку с килькой. Тем более — снаряды двадцатимиллиметровых пушек.