Банда 2 - Виктор Пронин

— До скорой встречи! — с подъемом произнес Пафнутьев, но дались ему эти слова. Из последних сил попрощался.

* * *

Вся Россия, все ее разношерстное народонаселение носится с сумками, чемоданами, авоськами и рюкзаками — вдруг чего-то удасться купить подешевле, вдруг повезет выменять, украсть, обдурить. То ли мешок картошки подвернется, который пьяница выволок из собственного подвала и отдает за бутылку водки, то ли моторчик с завода, то ли пачку пельменей через забор мясокомбината, то ли кусок сала у хохлушки.

А еще многотысячные челноки с безразмерными полосатыми сумками шастали по всему белому свету — в Польшу и Китай, в Арабские Эмираты и в непонятную страну Таиланд, известную маленькими, издалека кажущимися прекрасными и очень недорогими женщинами, которые даже наших мешковатых соотечественников, говорят, готовы приголубить, не замечая их сексуальной пугливости. Маленькие, как детишки, таиландки соглашались не замечать их шахтерских, металлургических, шоферских ухваток, не очень-то ценимых в международных борделях на берегах теплых морей и океанов. Они щебетали птичьими своими голосами, улыбались, струились темными своими тельцами и работали, работали, работали...

Но речь не об этом, речь о польских полосатых сумках, которые в сложенном состоянии помещаются в карман, а в наполненном вмещают неимоверное количество китайских пуховиков, населенных китайскими же косоглазыми блохами, польских и турецких одноразовых свитеров, пересохших и непригодных к употреблению немецких конфет, прочего хлама. Кто-то изловчился даже запихнуть среди этого барахла особенно полюбившуюся таиландку. И ничего, довез, ни одна таможня не обнаружила.

Таскают все это тряпье с международных свалок потные российские мужики, неизбалованные российские бабы, наслаждаясь свободой рыночных отношений...

Ну, да ладно, речь не об этом, речь о польских полосатых сумках, с которыми новые русские осваивают околосолнечное пространство. С такой вот сумкой, но не самого большого, конечно, размера, шел Пафнутьев на операцию — брать берлогу Байрамова на девятнадцатом этаже гостиницы «Интурист», где тот снимал целый этаж. Самого Байрамова в гостинице в данный момент не было — он проводил на телевидении гуманитарную акцию под названием «Коммерсанты — калекам». Из очередной поездки в Германию Байрамов привез никелированную инвалидную коляску и намеревался на глазах у всего города вручить ее какому-то особо выдающемуся инвалиду. Город захлебнулся от восторга и умиления, тогда Байрамов собственноручно выкатил сверкающее сооружение из-за кулис, подтолкнул к человеку, сидевшему на низенькой табуретке с приделанными шарикоподшипниками — на таких колясках разъезжали по стране безногие инвалиды сразу после войны. Оказывается, они до сих пор разъезжали на этих безногих табуретках с шарикоподшипниками по углам. Но вот появился Байрамов и привез нечто совершенно невообразимое. Пафнутьев вышел на операцию в тот момент, когда на экране телевизора Байрамов с широкой золотозубой улыбкой лобызал ошалевшего от счастья калеку.

— Пора, — сказал Пафнутьев и вместе с Андреем вышел в осеннюю дождливую ночь.

Конечно, затея Пафнутьева выглядела безнравственно, потому что шел он не только против коммерсанта, но и против общее! венного мнения, которое свято относилось к памяти героев войны. Но, погрустив и поколебавшись, Пафнутьев отменять операцию не стал.

Стемнело и в свете уличных фонарей было видно, как сверху сыпется мелкий дождь. Улицы были пусты — все сидели у телевизоров и слушали рассказ Байрамова о том, сколько мужества ему пришлось проявить, когда он тащил эту злополучную коляску через три границы, через три государства, тащил, не жалея ни сил, ни денег. Но пустота на улицах облегчала задачу Пафнутьеву. Он знал, когда передача начнется, знал, когда закончится, знал что в конце опять слово будет предоставлено Байрамову. Значит, и он, и вся его охрана будет на телецентре.

Пафнутьев шел не торопясь, изредка поднимая голову и подставлял лицо под мелкий холодный дождь. Чувствовались близкие холода. Андрей шел рядом и его сегодня невозможно было отличить от преуспевающих киоскеров — кожаная куртка, рябые зеленоватые штаны, мягкие туфли. Все дорого, все достойно и не стесняет движений.

Когда они подошли к машине, их уже ждал Худо-лей с сумкой, наполненной фотоаппаратами, объективами, вспышками.

— Проговорим еще раз, — сказал Пафнутьев, когда все расселись в машине.

— Не надо, Павел Николаевич. — сказал Андрей, трогая с места. — Все ясно. Импровизация — мать успеха.

— А отец успеха — я, — заметил Пафнутьев. — Импровизируйте сколько угодно, но в рамках. А рамки очерчу. Двое, а то и трое телохранителей сейчас на телевидении, мне уже доложили.

— Там есть наши люди? — удивился Худолей.

— Наши люди есть везде, где в этом есть надобность, — заметил Пафнутьев. — Идем дальше... Они пробудут там еще не меньше часа. Кто-то споет, кто-то спляшет, Байрамов расскажет о своих планах по спасению города.. И так далее.

— В гостинице сечь наши? — спросил Андрей.

— Двое. Вся обслуга там наверняка куплена, но горничную и дежурную по этажу наши люди уже блокировали. Задача — проникнуть в номер, устроить хороший шмон и скрыться. Вопросы есть?

— Вопросов нег, приехали, — сказал Андрей, втискиваясь среди других машин, сверкающих влажными крышами, разноцветными отражениями рекламных букв.

Все трое некоторое время стояли прижавшись спинами к машине — мимо проходила стая возбужденных юнцов в кожаных куртках и великоватых штанах. Молодежь сбивалась в стаи, злобно-недовольные всем на свете, поскольку им по телевизору показывали роскошную жизнь на Багамских, Канарских, греческих островах, а у них этой жизни не было. Юнцы воспринимали это как вопиющую несправедливость и отправлялись на улицы сводить счеты с миром.

— Пронесло, — перевел дух Пафнутьев, когда стайка оказалась позади. — Вперед и с песней, — н он первым зашагал к гостинице.

Это было едва ли не самое высокое здание города и с верхних этажей «Интуриста» были видны все окраины до самого леса, до полей и озер. Наверно, Байрамову было приятно обозревать город, которым он намеревался овладеть, его окрестности, вплоть до туманных далей горизонта. Не зря же он выбрал именно девятнадцатый этаж, самый верхний Выше располагались только технические, лифтовые и прочие службы.

— Со мной, — невозмутимо проговорил Пафнутьев преградившему ему путь омоновцу в маскировочном костюме и с укороченным автоматом на груди. Тот отступил, пропуская решительно шагавшую троицу Пафнутьев знал расположение лифтов и сразу направился к кабинкам. Они успели проскочить в последний момент. Кто-то еще бежал к лифту, но Пафнутьев нажал кнопку девятнадцатого этажа и двери захлопнулись. Снаружи раздались вопли возмущения, но сегодня они только позабавили его.

Лифт остановился. Мало кто поднимался на такую высоту, этаж был почти полностью изолированным. Весь его арендовал Байрамов и уже сам распоряжался номерами — кому-то сдавал, кого-то поселял. Администрация гостиницы не вмешивалась, получая деньги, другие знаки уважения и признательности.

— Вам кого:

— поднялась дежурная с готовой улыбкой, поскольку сюда поднимались только добрые знакомые Байрамова, его люди.

Пафнутьев осмотрелся — в креслах развалились два человека в серых костюмах, — невродовские ребята. Они знали свою задачу — никто не должен покинуть этаж, пока Пафнутьев будет в номере Байрамова, никто не должен позвонить отсюда и, конечно же, никто не должен помешать Пафнутьеву заниматься своим делом.

— Байрамов у себя? — спросил Пафнутьев.

— Его нет... Что-нибудь передать? — дежурная мужественно перекрыла вход в коридор собственной грудью, неплохой грудью, как успел заметить Пафнутьев, явно предназначенной для других надобностей.

— Ничего не надо передавать. Кто у него в номере?

— Не знаю... Дело в том, что... А вы, собственно, кто? — спросила дежурная уже с холодком.

— Госбезопасность, — Пафнутьев вынул красную книжечку и, развернув, показал ее дежурной. И тут же снова сунул в карман, не дожидаясь, пока она прочтет там хотя бы слово. — Покажите его номер, — Пафнутьев легонько взял дежурную под локоток и подтолкнул в коридор. — Попросите открыть... Ясно?

— Извините, но я не могу...

— Придет Байрамов и мы все ему объясним. Эта дверь? Стучите.

Побледневшая дежурная с крашеными волосами и вздыбленной грудью была в растерянности. Она посмотрела на Пафнутьева, хотела было отступить от двери, но наткнулась на Андрея. Как ни странно, но наибольшее впечатление произвели на нее слова Худолея.

— Давай, цыпонька, давай, — проговорил он шепотом.

Женщина капризно передернула полноватыми плечами, поправила форменный пиджак и, помедлив еще секунду-вторую, постучала.