Вознесение (Роксолана, Книга 1) - Павел Загребельный

Стоило ли низвергать Ибрагима прежде времени, когда он и так должен был рухнуть под грузом своего ничтожества, степень и размеры которого мог определить лишь султан? Чьи бы то ни было попытки вмешаться в эти его права, Сулейман расценил бы как посягательство на его величие и не простил бы этого никому, даже ближайшим людям. Поэтому нужно набраться терпения и ждать.

Ах, если бы жить вечно, сколько можно было бы претерпеть зла, ничтожества и человеческого тщеславия!

Чтобы не дразнить зверя в клетке, Фердинанд прислал к Сулейману своих людей для переговоров о мире.

Посланник Корнелий Дуплиций Шепер обладал наивысшими полномочиями от самого императора Карла, от короля Фердинанда и от Марии, вдовы покойного венгерского короля Лайоша. Он привез Сулейману ключи от древней венгерской столицы Эстергома, письмо от императора Карла, в котором тот обещал султану мир, если Сулейман отдаст Венгрию его брату, а также письмо Фердинанда с заверениями в сыновней преданности Сулейману, если тот поднесет ему в дар венгерскую землю. Шепер надеялся, что будет незамедлительно принят султаном, но Ибрагим распорядился иначе. Мол, султан передал всю власть в его руки, поэтому все, что поручено послу сказать, он должен сказать ему, великому визирю. Принят был Шепер во дворце Ибрагима на Ат-Мейдане. Великий визирь ошеломил посла своим золотым доломаном, огромным бриллиантом на одной руке и еще большим рубином на другой. Луиджи Грити, с пальцами, унизанными перстнями в драгоценных камнях, холеный и наглый, выступал как полномочный советник в делах Венгрии. Великий драгоман Юнус-бег, гигантский мрачный турок, о котором шли слухи как о самом доверенном султанском дипломате, позван был Ибрагимом лишь для перевода, а начальник его личной канцелярии хронист Мустафа Джелал-заде приготовился записывать каждое произнесенное слово.

Шепер поцеловал полу Ибрагимова доломана, как будто бы перед ним был сам султан, но великий визирь принял это как должное и завел разговор о своей неограниченной власти в этой державе, о всемогуществе османского войска и о благородстве турок.

- Еще недавно, - говорил он, - султаны платили янычарам пол-аспры в день, сегодня мы уже платим по пяти аспр, можем выплачивать даже до восьми аспр на день. Для доблестного флота денег не жалеем вообще, так, например, недавно я выдал для вооружения своего флота против Италии два миллиона цехинов, но это никак не отразилось на державной сокровищнице - так она богата. Османское войско непобедимо, убедиться в этом имели возможность уже повсюду, но мы можем даже не поднимать всей своей силы, ибо одних только пятьдесят тысяч крымских татар могли бы опустошить весь мир. Дважды я водил войско против Вены, но оба раза пощадил этот славный город, при наступлении много тысяч женщин и детей я прятал в лесах, чтобы их не захватили в рабство. Так поступал не только я, но и многие другие добрые турки, потому что отнюдь не все они варвары, нелюди и хищные звери, как их называют христиане.

Шесть часов похвалялся Ибрагим перед посланником Шепером. Пажи приносили угощения. Наряду с восточными лакомствами лилось вино, запрещенное для мусульман, но не для Ибрагима, для которого не существовало в этой земле никаких запретов.

- Все, что я делаю, считается сделанным наилучшим образом, похвалялся великий визирь. - Обычного конюха могу поставить пашой. Могу, если захочу, делить земли и королевства, и мой властелин не станет возражать. Если же он что-либо велит, а я не согласен с ним, то просто не стану выполнять его повеления. Ежели же я что-либо задумаю, а он будет несогласен, то свершится по моей, а не по его воле. Мир и война в моих руках. Победы османского оружия зависят только от меня. Это я победил венгров. Падишах не принимал участия в бою под Мохачем. Он только сел на коня и прискакал на помощь, когда я послал ему весть о победе. Все блага распределяю только я. Султан даже одевается не лучше меня, а только как я. Половина драгоценностей, которыми владеет падишах и его жена, бывшая рабыня Роксолана, подарены мной. Вот этот бриллиант был на тиаре римского папы. Я купил его за шестьдесят тысяч дукатов. А взгляните на этот рубин. Он был на пальце у французского короля, когда тот попал в плен к императору Карлу. Император не смог купить этот рубин, а я купил. И сам не трачу ни на что ни единой акча - все оплачивает за меня султан. Его земля, государственная казна, все от самого большого до самого малого доверено мне. Я распоряжаюсь всем как хочу. С султаном мы росли вместе с малолетства. Даже родились с ним в один и тот же день. Что такое властелин? Это словно бы кровожадный лев. Люди укрощают льва не только силой, но и мудростью, пищей, которую приносит ему смотритель, и криками. Смотритель носит с собой палку, чтобы пугать льва, но никто, кроме него, не может дать льву еду. Властитель - это лев, его смотрители - советники и министры, а палка - истина и правда, которыми нужно управлять властелином. Так и я укротил и подчинил своего повелителя, великого султана, палкой истины и правды.

Ибрагим принял от Шепера письма императора и Фердинанда. Письмо от Карла Пятого он поцеловал, прижал ко лбу, взглянул на императорскую печать на письме, хвастливо сказал:

- Мой властелин имеет две печати. Одну держит у себя, другую отдал мне. Он не хочет, чтобы между нами была хоть малейшая разница. Когда кроит одежду для себя, такую же шьют и для меня.

Луиджи Грити поддакивал Ибрагиму. Джелал-заде невозмутимо записывал, великий драгоман Юнус-бег переводил, пытаясь быть спокойным, хотя все в нем кипело от наглости этого грека. Куда смотрит их султан? В чьи руки отдал он империю? И как могут это терпеть истинные османцы?

И вновь, как это ни странно, все чаяния свои истинные османцы должны были возлагать на ту, которую еще вчера называли ведьмой и колдуньей и призывали на ее голову все несчастья. Ибо кто же, кроме Роксоланы, мог внести в уши султана правду про наглость великого визиря и кому бы еще мог поверить Сулейман так, как своей возлюбленной жене? Из двух самых дорогих людей должен был выбрать кого-то одного, а поскольку женщина всегда ближе сердцу мужчины, то никто не сомневался в победе султанши.

Гасан-ага, с которым Юнус-бег имел несколько тайных бесед, поспешил к султанше, передал ей все, что узнал о греке, смотрел на Роксолану преданно, восторженно, с нетерпением во взгляде.

- Хорошо, иди, - сказала спокойно.

- Ваше величество, а как же...

- Иди, - повторила она еще более спокойно и холодно.

Не вмешиваться! Стерпеть, не пытаться ускорять события, ждать и ждать, пока этот грек сам не попадет в ловушку, какие любит расставлять другим. Разве же она не пыталась открыть султану глаза на его любимца - и что получила за это? Ибрагим вместе с валиде создали ей невыносимую жизнь, а Сулейман и пальцем не шевельнул, чтобы ее защитить. Сказал тогда: "У меня нет времени подумать над этим". И она должна была вынести все, в то время как грек возвышался с каждым днем. Уже обращался к Сулейману "брат", а за глаза называл: "Этот турок!"

Валиде называл "матушка" или "старушка мать", султанских сестер "сестрами". Хатиджа родила ему сына, и теперь только и речи было о том маленьком Мехмеде, словно бы это он должен был унаследовать престол. Роксолане принадлежали Сулеймановы ночи, изредка дни, но все это зависело от настроения и непостижимых капризов султана, чаще же от воли великого визиря, с которой вынуждена была мириться, убедившись в бесплодности сопротивления. Только ждать, надеясь на всемогущее время! Ясное дело, могла бы всякий раз нашептывать султану про великого визиря. Капля камень точит. Но уже не хотела быть каплей, считала это для себя унизительным, ждала, пока капли сольются в поток, в реку, в море и затопят грека навеки!

А султан, то ли уж так отдавшись душой своему любимцу, то ли, может, незаметно подталкивая его к неминуемой гибели, объявил внезапно великий поход против кызылбашей и возглавить этот поход поручил своему великому визирю. Он велел подчиняться фирманам сераскера так, как и его собственным, назвал Ибрагима "украшением державы и этого света, защитником царства и верховным сераскером". Ибрагим отправился в поход, стал издавать фирманы, подписываясь неслыханным титулом: "Сераскер султан". Города отворяли перед ним врата, как перед настоящим султаном. Паши, беги, вожди племен выходили навстречу с богатыми дарами. Двор Ибрагима своей пышностью уже превзошел султанский. Встревожился даже Скендер-челебия, по обычаю сопровождавший Ибрагима, обеспечивавший его поход. Скендер-челебия стал высмеивать присвоенный себе великим визирем титул "сераскер султан", среди своих приближенных вел разговоры о том, что грек намеревается скинуть Сулеймана с престола и захватить власть в свои руки. Разговоры те дошли до Ибрагима, и впервые за многолетнее знакомство эти два сообщника тяжко поссорились, хотя хитрый грек обвинил Скендер-челебию не в распространении слухов, а в том, что тот стал одеваться богаче сераскера и содержал больше пажей.