Экспансия — I - Юлиан Семенов

Кальтенбруннер. — Содержание этого документа нельзя назвать правильным в вашем толковании, господин обвинитель... Возможно, что Мюллер говорил со мной об этом, когда мы вместе обедали, поскольку меня это интересовало с точки зрения внешней политики и информации...

Эймен. — Вам знакомо имя Цирайса?

Кальтенбруннер. — Да.

Эймен. — Он был комендантом концентрационного лагеря в Маутхаузене?

Кальтенбруннер. — Да.

Эймен. — Я зачитаю отрывок из предсмертной исповеди знакомого вам Цирайса... «Ранним летом сорок третьего года лагерь посетил обергруппенфюрер СС доктор Кальтенбруннер... Ему были показаны три метода умерщвления: выстрелом в затылок, через повешение и умерщвление газом. Среди предназначенных к экзекуции были и женщины; им отрезали волосы и убили выстрелом в затылок. После казни доктор Кальтенбруннер отправился в крематорий, а позднее — в каменоломню». Это правильно?

Кальтенбруннер. — Это ложь.

Эймен. — Хорошо... Перед вами документ... Об уничтожении на месте англо-американских летчиков... Подписано: «Доктор Кальтенбруннер». Отрицаете ли вы тот факт, что имеете отношение к этому приказу?

Кальтенбруннер. — Я никогда не получал этого приказа.

Эймен. — Вы отрицаете, что здесь стоит ваша подпись?

Кальтенбруннер. — Господин обвинитель...

Эймен. — Ответьте на мой вопрос: вы отрицаете вашу подпись?

Кальтенбруннер. — Я не получал этих документов. Конечно, я частично виноват, что не обращал внимания, не даются ли от моего имени такие приказы...

Председатель трибунала. — Я ничего не понимаю! Либо вы говорите, что это не ваша подпись на документе, либо что подписали его, не глядя на содержание. Что именно вы утверждаете?

Кальтенбруннер. — Господа! Я никогда не получал этого документа! Я не мог подписать его, потому что это противоречило моим убеждениям!

Председатель трибунала. — Я не спрашиваю о ваших убеждениях. Я хочу получить ответ: вы подписывали его или нет?

Кальтенбруннер. — Нет.

Председатель трибунала. — Но ведь там стоит ваша подпись!

Кальтенбруннер. — Я не убежден, что это моя подпись.

Председатель трибунала. — Полковник Смирнов, по каким пунктам вы бы хотели подвергнуть свидетеля перекрестному допросу?

Смирнов. — Подсудимый отрицал свое участие в уничтожении евреев в Варшавском гетто... Он утверждал, что полицайфюрер Польши Крюгер якобы подчинялся непосредственно Гиммлеру и никакого отношения к Кальтенбруннеру не имел...

Председатель трибунала. — Пожалуйста, задавайте вопросы.

Смирнов. — Я прошу дать подсудимому дневник Франка. Читайте и следите, правильно ли это переведено: «Нет сомнения, — говорит Крюгер, — что устранение евреев повлияло на успокоение... Однако среди рабочих-евреев имеются специалисты, которых сегодня нельзя заменить поляками без всяких последствий... Поэтому Крюгер просит доктора Кальтенбруннера доложить об этом рейхсфюреру СС...» Почему Крюгер действовал через вас?

Кальтенбруннер. — Крюгер ни одним словом не говорит, что я там был в качестве его начальника. Он знал лишь, что я в качестве шефа службы информации рейха часто приходил к Гиммлеру со специальными сообщениями, и он просил меня доложить ему и по этому вопросу...

Председатель трибунала. — Вы говорите слишком быстро и произносите речи, не отвечая на вопросы.

Кальтенбруннер. — Крюгер подчинялся непосредственно Гиммлеру.

Смирнов. — Я прошу ответить, просил ли вас Крюгер представить его отчет Гиммлеру или нет? Это все, о чем я вас спрашиваю.

Кальтенбруннер. — На этом совещании присутствовало много народа, и каждого, кто был близок к фюреру или Гиммлеру, о чем-нибудь просили.

Смирнов. — Я прошу вас ответить «да» или «нет». Просил он вас доложить?

Кальтенбруннер. — Я этого не знаю.

Председатель трибунала. — Господин Смирнов, добейтесь от него, чтобы он ответил на вопрос.

Смирнов. — Подсудимый, просил ли Крюгер доложить Гиммлеру о невозможности немедленного уничтожения всех квалифицированных рабочих-евреев и как тот отнесся к этому?

Кальтенбруннер. — Возможно, он просил меня, но ни в коем случае не как своего начальника...»

Господи, подумал Штирлиц, кто же тогда был начальником в их вонючем рейхе? Один Гитлер? Все остальные агнцы божьи? Ничего ни о чем не знали? Плакали по ночам о судьбе тех, кого уничтожали в печах, как на конвейере?

Все, как один, повторяли: «Я даже не слышал о зверствах», «Только в Нюрнберге я узнал про тот ужас, который творили секретные айнзацкоманды СД в России», «Я просто не хотел, чтобы евреи играли какую-то роль в финансах, промышленности, науке и искусстве рейха, но я никогда не призывал к тому, чтобы их сжигали в газовых камерах, это противоречит моим убеждениям», «Я доверял фюреру и не мог предположить, что он замышлял такое»...

Единственный обвиняемый, Шахт, организатор банковско-валютной системы третьего рейха, человек, который дал Гитлеру средства на создание вермахта, усмешливо разглядывая английского обвинителя Джексона сквозь толстые стекла очков, не спорил по мелочам, признавал, что поддерживал фюрера, и единственная схватка с тем, кто его допрашивал, относилась к Чехословакии, когда Шахт заявил, что Гитлер не захватывал Прагу: «Он же не взял эту страну силой! Союзники просто подарили ее фюреру!»

Джексон замер от гнева, но своего добился; реванш был сокрушительным:

— Когда вы были министром без портфеля, — начал забивать гвозди вопросов английский обвинитель, — были развязаны агрессивные войны против Польши, Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии; в то время, когда вы были членом имперского правительства Гитлера, случилось вторжение в Советскую Россию и была объявлена война Соединенным Штатам. Несмотря на это, вы продолжали оставаться министром фюрера? Не так ли?

— Да, — ответил Шахт, по-прежнему беззаботно разглядывая обвинителя; тень все той же снисходительной улыбки сохранялась на его лице.

— Вы не порвали с Гитлером до той поры, пока германская армия не стала отступать, не правда ли?

— Письмо, благодаря которому мне удалось добиться разрыва с Гитлером, датировано тридцатым ноября сорок второго года.

— Вы тогда считали, что корабль уже тонет? Война проиграна, не так ли?