Время Мечтаний - Барбара Вуд

– Но что это за вид письма, мистер Робертсон? Как это записано?

– Этот вид скоростного письма изобрел римлянин Марк Туллий Тирон в первом веке до нашей эры. Он служил личным секретарем у Цицерона. Изобретенный им системой письма, римской стенографией, пользовались многие известные личности, в том числе Юлий Цезарь. Оно было в ходу почти на протяжении тысячи лет, но исчезло в средние века, поскольку стало восприниматься как атрибут колдовства и магии.

– Я хочу вам кое-что показать, – Джоанна извлекла из саквояжа кожаную сумку. Она вынула из нее бумаги и подала Робертсону.

– Боже мой! – ахнул он. – Да это тот же вид письма! Кто бы ни писал это, был, как и я, приверженцем классицизма.

– Вы можете их прочесть?

– Давайте посмотрим, – он достал из кармана очки и водрузил их на нос. Сдвинув кустистые рыжие брови, Робертсон погрузился в изучение текста. – К сожалению, ничего не получится, миссис Уэстбрук, – заключил он. – Мой документ на латыни, а ваши бумаги написаны по-английски.

– Но не могли бы вы их перевести?

– Я не специалист по тиронскому письму. В нем, как вы понимаете, сотни знаков.

– Неужели нельзя найти ключ к шифру?

– Мой друг, приславший мне факсимиле, знаток в этом деле; к слову сказать, он собственноручно и сделал для меня это факсимиле. Я напишу ему в Англию, объясню ваши трудности и приложу бумаги вашего деда. Как бы то ни было, Джайлз у меня в долгу.

– Мне бы не хотелось расставаться с бумагами, мистер Робертсон, – колебалась Джоанна. – Они представляют для меня большую ценность.

– Да, конечно, я понимаю. В таком случае, я попрошу Джайлза прислать мне код к тиронскому письму с указаниями, как им пользоваться. И тогда, миссис Уэстбрук, вы сами сможете перевести записи вашего деда. Как вам такое предложение?

21

«Одиннадцатого августа 1880 года ровно в 10 часов колония Виктория стала свидетельницей окончания целой эпохи. В это время в Мельбурне в тюрьме Пентридж был повешен известный разбойник Шеймус Лангтри, державший в страхе добропорядочных граждан и ловко уходивший из сетей, расставленных полицией. В надвинутом на глаза белом колпаке Лангтри целых четыре минуты дергался в петле, прежде чем смерть не забрала его. Этот ужасный, позорный конец разбойника означает завершение в Австралии эры беззакония».

Так начинался отчет Фрэнка Даунза о самой знаменитой в колониях казни, очевидцем которой он был. Фрэнк писал с воодушевлением, не упуская подробностей, добавляя от себя несколько цветистых фраз: «В ожидании известий у стен тюрьмы собралось пять тысяч человек. Среди них было немало женщин, оплакивавших осужденного преступника». Его конкуренты из газет «Эйдж» и «Аргус» послали репортеров за материалом о сенсационном событии, а Фрэнк решил, что эта новость достойна того, чтобы ее освещал сам владелец «Таймс».

– Ну, вот и все, – сказал один из толпы газетчиков, стоявших неподалеку от эшафота. – Думаю, что самое время подкрепиться пирогом с говядиной и почками в ресторане «У Люси». После этих повешений аппетит разгуливается.

Фрэнк бросил взгляд на часы. У него была назначена встреча за ленчем с президентом Первого мельбурнского банка. Но времени вполне хватало, чтобы отвезти материал в редакцию; он должен войти в дневной выпуск. Фрэнк был доволен получившимся репортажем и считал, что выпуск его газеты по продажам превзойдет остальные издания. Особенно если учесть, что отчет должен был появиться в сопровождении созданных воображением Айви иллюстраций, изображающих шайку Лангтри и позорную перестрелку у Гленроуан. Фрэнк не виделся с Айви две недели и вдруг подумал, что она, должно быть, скучает по нему и ей одиноко. Выходя за ворота тюрьмы и пожимая руку служащему, Фрэнк сказал себе, что обязательно должен увидеться с Айви, как бы ни складывался вечер.

Время его занимали не только газетные дела. Проснувшись однажды утром, он вдруг осознал, что ему ни много ни мало сорок три года. И этот факт заставил его призадуматься о будущем: о будущем Лизмора, «Таймс» и рода Даунз. Пора было жениться и обзаводиться семьей. Но подобная перспектива совсем его не прельщала. Он был счастлив с Айви раньше, и теперь ему было так же хорошо с ней. Если бы они могли и дальше сохранить все, как есть. Если бы он только мог жениться на ней. Но об этом не могло быть и речи. Для Фрэнка цель женитьбы состояла в рождении наследников, а он был уверен, что у Айви не может быть детей.

Стоило ему едва заметно намекнуть, что он в поисках жены, как приглашения посыпались, словно из рога изобилия: на ужин туда, на бал сюда, то на прием, то на праздник. Ему представлялось, что известие о том, что Фрэнк Даунз ищет жену, распространялось по Мельбурну, к.1к пожар в сухом лесу. Каждая мать, имеющая дочь на выданье, узнала, что на горизонте появился весьма завидный жених. Он называл это «эхом тамтама», когда его камердинер появлялся с очередным подносом, полным приглашений. Они шептались и перешептывались, устраивали заговоры, рассчитывала на удачу каждая мать, уважающая себя и умеющая распорядиться банковским счетом мужа.

И он принялся ходить по бесконечным праздникам, балам, обедам и ужинам, где надо было без конца улыбаться, пить плохое виски и проводить время в обществе невзрачных дочек и властных, дородных мамаш, которые спали и видели, как бы заполучить в зятья самого издателя «Таймс». Фрэнка суета эта утомляла, и бывали моменты, когда ему казалось, что игра не стоит свеч. Но потом он смотрел на только что возведенное десятиэтажное здание редакции, думал о растущем тираже газеты, об ухоженной усадьбе в Лизморе и пустых, нежилых комнатах особняка и говорил себе, что поступает правильно. К тому же это был его долг. Долг мужчины оставить после себя наследника.

Но, как оказалось, найти жену было делом весьма нелегким. Он не считал свои запросы непомерными. Ему нужна была жена с умом, милая, приятная, которая бы знала, как вести дела в большом доме и управляться с полным штатом прислуги, не отвлекая его по пустякам. Но пока он находил недостатки во всех молодых женщинах, с которыми успел познакомиться. В середине званого ужина он вдруг начинал думать: нет, она без меры болтлива или чересчур мала ростом, или слишком начитанная. Фрэнк пришел к выводу, что пока не определился, что именно он хочет, но точно знал, что ему не нужно, а как раз это он и встречал в гостиных Мельбурна. Поток приглашений не иссякал. Он не мог не признать, что такая суета в какой-то степени льстила его мужскому самолюбию. Однако Фрэнк не питал никаких иллюзий на этот счет, хорошо понимая, что такое внезапное влечение к нему незамужних женщин Мельбурна вызвано отнюдь не их пылкими чувствами. Он выглядел на все свои сорок три года, стал внешне еще солиднее, чем раньше, отрастил брюшко, и шевелюра у него начала заметно редеть. Фрэнк знал, что их интересовало. И мужчины и женщины, все, у кого хватало ума, хотели и стремились к одному и тому же: деньгам и власти. А Фрэнк Даунз обладал тем и другим.