Чужестранка. В 2 книгах. Книга 2. Битва за любовь - Диана Гэблдон

Приготовления закончились. Джейми лежал на спине, целомудренно укрытый простыней до пояса; в головах и в ногах горело по две свечи, что самым неприятным образом напомнило мне о гробе. Настоятель Александр уселся возле кровати; рядом с ним монах держал поднос с закрытым потиром — чашей со Святыми Дарами, а также двумя серебряными бутылочками — с елеем и святой водой. На предплечьях монаха перекинуто было белое полотенце. Точь-в-точь стюард, подающий вино, сердито подумала я: вся эта процедура действовала мне на нервы.

Молитвы произносили нараспев по-латыни; негромкое антифонное пение[21] успокаивало, хоть я и не понимала слов. Ансельм шепотом переводил мне некоторые части службы, другие казались сами собой понятными. Но вот настоятель жестом подозвал Полидора, тот выступил вперед и поднес к носу Джейми какой-то пузырек, который, должно быть, содержал нашатырный спирт или другое возбуждающее, потому что Джейми дернулся и отвернул голову, не открывая глаз.

— Зачем они будят его? — спросила я.

— Если это еще возможно, желательно, чтобы больной находился в сознании и покаялся в совершенных грехах. К тому же это дает возможность принять святое причастие, которое поднесет ему настоятель.

Настоятель осторожно прикоснулся к щеке Джейми и повернул его голову, чтобы тот снова понюхал соль. С латыни Александр перешел на родной язык шотландцев и заговорил очень ласково:

— Джейми! Джейми, мой родной! Это Алекс, милый ты мой. Я здесь, с тобой. Ты должен ненадолго очнуться, совсем ненадолго. Я дам тебе отпущение грехов и причащу тебя. Сделай маленький глоточек, чтобы ты мог отвечать, когда нужно.

Брат Полидор поднес чашку к губам Джейми и начал по капле вливать воду в пересохший рот. Глаза у Джейми были открыты — лихорадочно блестящие, но вполне разумные.

Аббат начал задавать вопросы по-английски, но так тихо, что я еле разбирала слова: «Отрекаешься ли ты от Сатаны и всех деяний его? Веруешь ли в Воскресение Господа Нашего Иисуса Христа?» — и так далее. Джейми на все вопросы отвечал утвердительно хриплым шепотом.

Когда таинство было окончено, Джейми откинулся на спину и закрыл глаза. Ребра его резко выступали под кожей; он ужасно исхудал за время болезни, и особенно лихорадки. Настоятель, поочередно обращаясь к бутылочкам с елеем и святой водой, наносил знаки креста на тело, включая лоб, губы, нос, уши и веки. Он нанес елеем знаки креста во впадине под сердцем, на обеих ладонях и на сводах стоп. Раненую правую руку после помазания поднял с особой бережностью и положил Джейми на грудь.

Причащение совершилось быстро и необыкновенно бережно: одно легкое прикосновение большого пальца настоятеля. «Суеверная магия», — отозвалась на все эти действия рациональная часть моего существа, но я была невольно тронута выражением любви на лицах молящихся монахов. Джейми снова открыл глаза — очень спокойные; впервые после того, как мы покинули Лаллиброх, на лице у него было выражение мира и покоя.

Церемония закончилась краткой молитвой по-латыни. Потом настоятель положил руку на голову Джейми и произнес по-английски:

— Боже, в руки Твои передаю душу раба Твоего Джеймса. Молим Тебя, исцели его, если такова Твоя воля, и укрепи его душу, дабы со смирением познала мир Твой в вечности.

— Аминь, — отозвались монахи, а также и я.

С наступлением темноты больной снова впал в бессознательное состояние. Силы Джейми убывали; мы только и поддерживали его время от времени небольшими глотками воды. Губы у него пересохли и потрескались, говорить он не мог, но открывал глаза, если его встряхивали. Он не узнавал нас; глаза оставались неподвижными, потом постепенно закрывались, и он со стоном отворачивал голову.

Я стояла возле кровати и смотрела на него, настолько изнуренная потрясениями этого дня, что уже ничего не чувствовала, кроме тупого отчаяния. Брат Полидор, легко прикоснувшись ко мне, вывел меня из этого отупения.

— Вы больше ничего не можете для него сделать, — сказал он и увел меня от кровати. — Вам надо пойти и отдохнуть.

— Но… — начала я и тут же замолчала. Он был прав. Мы сделали все, что было можно. И теперь либо лихорадка пойдет на убыль, либо Джейми умрет. Даже самый сильный организм не в состоянии выдержать разрушительное воздействие высочайшей температуры больше двух дней, а у Джейми почти не осталось сил к сопротивлению.

— Я останусь с ним, — сказал Полидор. — Идите положитесь в постель. Я позову вас, если. — Он не договорил и махнул рукой в направлении моей комнаты.

Я лежала без сна на своей постели, уставившись в потолок. Глаза были сухими и горячими, горло саднило, словно и у меня самой повышалась температура и начиналась лихорадка. Может, это и есть ответ на мою молитву, чтобы нам умереть вместе?

В конце концов я встала, взяла со столика у двери кувшин и таз. Поставила в центре комнаты на пол эту тяжелую глиняную миску и осторожно наполнила ее водой вровень с краями.

По дороге в свою комнату я заходила в кладовую брата Амброза. Я распечатала маленькие пакетики с травами и высыпала содержимое в свою жаровню; от жаровни поднялся аромат горящих миртовых листьев, а кусочки коры камфарного лавра горели голубыми огоньками среди красных углей, наполнявших жаровню.

Я поставила свечу в подсвечнике рядом с моим водяным зеркалом и уселась на пол — вызывать Духа.

Каменный коридор был холодный и темный, его освещали подвешенные к потолку на определенном расстоянии один от другого масляные светильники. Моя тень пряталась у меня под ногами, когда я проходила под таким светильником, а потом постепенно удлинялась.

Несмотря на холод, я надела на себя только грубую полотняную рубашку, ноги у меня были босые. Рубашка сохраняла тепло возле самого тела, но от каменных плит пола вверх по ногам поднимался ледяной холод.

Я стукнула в дверь один раз и отворила ее, не дожидаясь ответа. Возле постели Джейми сидел брат Роджер и, опустив голову, перебирал четки — он молился. Он поднял глаза при моем появлении, но, прежде чем отреагировать на мое появление, закончил молитву. Он подошел ко мне у двери, заговорил тихонько, хотя мог бы кричать, не опасаясь потревожить неподвижное тело на постели.

— Никаких перемен. Я только что налил свежей воды в сосуд, куда опущена рука.

Я кивнула и в знак благодарности дотронулась до его собственной руки; она показалась мне такой живой и теплой, такой надежной после видений последнего часа.

— Если вы не возражаете, я хотела бы остаться с ним наедине.

— Конечно. Я пойду в часовню… или побуду где-нибудь поблизости на случай, если…