Роковой сон - Джорджетт Хейер

— Передай своему хозяину, — сказал Вильгельм гонцу, — что я вскоре дам бой Гарольду.

Он подождал, пока тот удалится, и обратился к Раулю:

— Он идет на юг, — тихо повторил герцог и снова перечитал письмо, — а ведь ему советовали оставаться в Лондоне и ждать меня там. Это был прекрасный совет, Гарольд Годвинсон, но вы не вняли ему. — Он бросил письмо на стол и откинулся в кресле. — Слова эрла звучат храбро, но они очень необдуманные. Мой друг, вспомни, я правильно оценивал действия Гарольда, когда говорил тебе, что он почти все делает, подчиняясь порывам сердца, а не внемля голосу разума. Так что встретимся на побережье, как я и рассчитывал. Боже мой, какой он глупец!

— Но одновременно и храбрец, — заметил Рауль.

— Храбрец! Конечно! Просто лев! Но из-за своей глупости потеряет Англию. Подумать только, он не позволит мне продвинуться ни на лигу!.. Да ему заманить бы меня подальше от побережья и кораблей, в глубь этой чужой для меня земли, где мою армию можно так просто окружить! Именно так я и поступил, когда французы перешли границу Нормандии и, не произнося пламенных речей для разжигания в людях боевого духа, просто серьезно думал над тем, как спасти страну. Гарольд же, видите ли, не позволит мне осквернить поля, которые он поклялся защищать! Это голос его сердца, пусть гордого, благородного, если ты так хочешь, Рауль, полного мужества, но ума здесь нет ни на грош. Уверяю тебя, если бы эрл остался в Лондоне, он бы поступил умнее и смог бы погубить меня еще там!

— Так вы все же принимали в расчет и такую возможность?

Вильгельм рассмеялся.

— Конечно нет! Как только я его увидел первый раз, то понял, что хитрости от него бояться нечего.

Когда крепость в Хастингсе была наконец построена, а корабли волоком подняты на ближайший берег, бароны начали отправлять своих людей за провиантом и фуражом. Южное побережье было разграблено полностью, только в городе Ромни жители оказали сопротивление. Здесь отряд, состоящий из вооруженных крестьян и горожан, отбил нападение Хью Авранша и его людей, нанеся им большие потери. Так нормандцы впервые почувствовали, что саксонцы храбры.

Второе послание пришло к герцогу от совсем незнакомого человека. В нем сообщалось, что первого октября Гарольд в Йорке получил известие о высадке, а уже седьмого прибыл в Лондон со всеми танами и хускарлами[9], оставив Эдвина и Моркера, чтобы те привели в порядок свои побитые отряды и как можно скорее присоединились к нему.

Вильям Мале, осведомленный о расстоянии от Йорка до Лондона, недоверчиво воскликнул:

— Преодолеть такое с армией за семь дней! Это просто выше людских сил!

Но вскоре эти сведения подтвердились. Оказалось, что Гарольд покинул Йорк, едва только услышал, что нормандские войска пристали к берегу, и повел армию на юг, позволяя людям лишь время от времени поспать несколько часов прямо посреди дороги.

Саксонская кровь заговорила в Вильяме Мале и он выразил свое восхищение Раулю:

— Клянусь сердцем Христовым, эти английские таны — настоящие воины! Идти вот так, без сна, почти без отдыха, не находя времени даже, чтобы поесть? Да, они достойны того, чтобы мы скрестили с ними мечи, это враг бесстрашный, неподдающийся!

Шевалье ответил молчанием. Он подумал в этот момент о целой армии светловолосых бородатых мужчин, одним из которых был и Эдгар, о том, как они шагают и шагают, и день, и ночь, чтобы защитить свою страну от чужеземного захватчика. Они, должно быть, устали от боев, многие ранены при Стэмфорд-Бридж, ноги их покрылись волдырями, они слепнут от усталости, но смелость их неукротима… Ему казалось, что он слышит шаги тысяч ног, подходящих все ближе и ближе к нормандской армии, и различает среди призрачных шеренг волевое усталое лицо Эдгара — глаза устремлены вперед, губы твердо сжаты… Такое дорогое, знакомое лицо!

Гарольд провел в Лондоне четыре дня, собирая народ под свои знамена. И они пришли — и крестьяне, и фермеры, и горожане, внемля зову своего короля. Поэтому уже одиннадцатого октября он выступил, а по дороге в его армию вливались другие новобранцы, кто в кольчугах и со щитами, кто только с простыми палками с привязанными к ним камнями или просто с мотыгами, косами, топорами.

Двумя днями позже герцогу сообщили, что саксонское войско уже добралось до окраин Андредсвельда и разбило лагерь в трех лигах от Хастингса, там, где лондонская дорога проходит через холм над поймой Сенлак.

Герцог немедленно послал в английский лагерь монаха, Хью Мегрэ, который умел говорить по-саксонски. В сумерках тот вернулся в Хастингс.

Засунув руки в широкие рукава рясы, он начал говорить:

— Ваша милость, когда я туда пришел, меня сразу же привели к Гарольду Годвинсону. Он обедал под открытым небом с братьями Гиртом и Леофином и другими танами. Эрл принял меня уважительно и попросил изложить дело, с которым я пришел. Вручив ему ваше послание и изъясняясь по-латыни, я повелел ему, от вашего имени, отказаться от английской короны, передав ваши предложения, а именно: ему будут принадлежать все земли к северу от Хамбера и графство Уэссекс, которым правил его отец Годвин… Эрл слушал, улыбаясь, но его приближенные многократно прерывали мою речь издевательскими выкриками и оскорбительными для вашей светлости словами. Когда же я закончил, то сидящие рядом с эрлом таны подняли свои роги с вином и провозгласили тост, выкрикивая: «Сколл! На здоровье! Пьем за вас!», а затем снова налили и выпили с возгласами: «Смерть нормандским псам!» Все это говорилось по-саксонски, так что те, кто был невдалеке, все слышали. Тут со всех сторон поднялся такой рев, будто орали сотни тысяч глоток: «Смерть! Смерть нормандцам!» Я стоял, твердо и непоколебимо, убежденный в праведности своей миссии, и молча ждал ответа эрла.

Монах замолчал и откашлялся.

— Ну, не тяните, что же было дальше? — в нетерпении торопил Мортен.

— Пока стоял весь этот гам, Гарольд спокойно сидел во главе стола, чуть склонив голову и глядя не на танов, а на меня. Затем он поднял руку и крики утихли, а эрл обратился ко мне: «Вы слышали ответ».

Опять последовала пауза. Рауль неслышно отошел ко входу в шатер и так стоял, молча глядя в сгущающуюся темноту. Хью Мегрэ перевел дыхание и продолжал:

— Я заговорил снова, призвав к благоразумию и напомнив ему, что он на святых мощах поклялся поддерживать вашу светлость. При этих моих словах закричали все, кто понял, что было сказано, и стали бросать на меня злые взгляды, выкрикивая ругательства. Я не обращал на все это внимания и еще раз призвал Гарольда выполнить клятву. Он сидел очень спокойно и слушал меня, не поворачивая головы и не произнося ни слова. Когда я кончил говорить, он некоторое время продолжал молчать, вперив в меня взгляд, но будто не видя. А потом громко, во всеуслышание заявил, что скорее погибнет в кровавом бою, чем отдаст захватчикам свою страну. Клятву, сказал эрл, его принудили принести силой, так что она его связать никак не может. Затем он попросил передать вам, что никогда не отступит и что, покуда в его теле теплится жизнь, он не даст вам пройти, и да поможет ему Господь! После этих слов саксы возликовали, в воздухе замелькали мечи, а люди кричали, все как один: «Прочь! Прочь!» — это их боевой клич. И вновь я переждал, пока возбуждение уляжется, наблюдая все это время за танами. Мне показалось, что они рвутся в бой, эти яростные упрямые люди с лохматыми головами, в кротких туниках немыслимых варварских расцветок, в закрывающих руки кольчугах и шлемах из дерева и бронзы. Они ели и пили от души, некоторые побагровели от меда, руки их стали хватать рукояти кинжалов. Некоторые посматривали на меня угрожающе, но я стоял спокойно, и по прошествии нескольких минут Гарольд вновь призвал всех к тишине, чтобы меня могли расслышать. Тогда, будучи уверенным, что все они ждут моих слов, я протянул к эрлу руку и произнес слова отлучения от святой церкви за клятвопреступление, добавив, что сам Папа Римский объявил его поступок безбожным. Руки эрла вцепились в подлокотники кресла, я даже заметил, что костяшки пальцев у него побелели, глаз не было видно, он молчал. Люди явно были напуганы, многие с дрожью в руках крестились, заслышав слова анафемы, иные побледнели, а кто-то в великой тревоге смотрел на своего короля. Когда я закончил, никто не проронил ни слова, эрл тоже молчал. Тогда вскочил Гирт Годвинсон и, наверное, предполагая, что я не понимаю их языка, по-саксонски обратился к танам со следующими словами: «Соотечественники, если бы герцог Нормандский не боялся наших мечей, он бы не прятался за папской анафемой. Если бы он верил в своих рыцарей, то не беспокоил бы нас, посылая гонца! Разве предложил бы он нам земли к северу от Хамбера, если бы не боялся последствий своего безрассудного похода? Посылал бы парламентера, если бы верил, что его дело — правое? Пусть не дурачит нас своими хитростями! Он уже пообещал отдать ваши дома, люди, своим единомышленникам, ни пяди земли не оставит этот человек ни вам, ни вашим детям. Так что же, мы будем нищенствовать в изгнании или защищать свои права с мечом в руках? Говорите же!» В ответ на это таны, тронутые его смелыми речами и бесстрашным поведением, прогремели в один голос боевой клич и закричали: «Победа или смерть!» Затем Гирт, обращаясь к Гарольду, сказал открыто: «Поскольку ты не можешь отрицать, что на святых мощах клялся поддерживать Вильгельма, не имеет значения, по доброй ли воле или насильно, не стоит рисковать гибелью своей души, так как возможно, что ты сложишь голову в бою. Но ни я, ни наш брат Леофин не давали такой клятвы. Для нас это обыкновенная война, мы защищаем родную землю. Поэтому разреши нам самим дать отпор этим нормандцам. Если же нас начнут теснить, то ты придешь на помощь, а если убьют, ты отомстишь».