В поисках древних кладов - Уилбур Смит

— Это птица.

— Ты когда-нибудь видела такую?

Юба покачала головой, и ее пухлые маленькие груди слегка вздрогнули.

— Это вещь машона.

Она пожала плечами. Какое дело дочери потомков Сензангахоны и Чаки до подобной ерунды?

Повинуясь порыву, Зуга поднял ожерелье и надел себе на шею. Сокол из слоновой кости опустился в вырез фланелевой рубашки и угнездился среди темных курчавых волос на груди.

— Пошли! — сказал он Юбе. — Здесь нам больше делать нечего. — Он повел ее из ущелья в лагерь.

Страна, в которую по тайной дороге привел их старый слон, была царством слонов. Возможно, они пришли в этот не заселенный человеком мир под давлением охотников, наступавших с далекой южной оконечности континента. Стада бродили повсюду. Зуга и Ян Черут, охотясь, далеко обогнали караван. Серые толстокожие великаны попадались им каждый день, и они их истребляли.

В первый месяц они застрелили сорок восемь слонов, во второй — почти шестьдесят, и каждый раз Зуга скрупулезно фиксировал в дневнике обстоятельства охоты, вес каждого бивня и точное местонахождение тайника, в котором их зарыли.

Небольшая команда носильщиков не в силах была нести даже малую толику добытой слоновой кости, но никто не мог точно сказать, долго ли еще и в каком направлении им предстоит путешествовать. Зуга зарывал свои сокровища вблизи легко узнаваемых ориентиров под приметным деревом, под необычной скалой, на вершине холма или у слияния рек, чтобы суметь потом найти их.

Когда-нибудь он за ними вернется. К тому времени избыток влаги в бивнях высохнет, и их легче будет нести.

А пока он проводил все светлое время дня, преследуя добычу. Он проходил и пробегал огромные расстояния, и тело его стало крепким и здоровым, как у хорошо тренированного спортсмена, а руки и лицо приобрели глубокий оттенок красного дерева. Даже окладистая борода и усы выгорели на солнце и отливали золотистым блеском.

Каждый день он узнавал от сержанта все новые премудрости слоновьей охоты, так что наконец мог идти по самому трудному следу на каменистой земле и не терять его. Он научился предвидеть повороты и петли, которые описывает преследуемое стадо, чтобы зайти с подветренной стороны и учуять его запах. Научился предугадывать маршрут их движения, так что, идя по извилистому следу, мог срезать петли и выигрывать по нескольку часов отчаянной погони. Научился по отпечаткам округлых подушечек определять пол, размер, возраст слона и величину его бивней.

Зуга узнал, что если дать слонам перейти на характерную походку враскачку, нечто среднее между рысью и легким галопом, то они могут идти так день и ночь безостановочно, а если захватить стадо в разгар полуденной жары, то его можно загнать на первом же десятке километров — животные начнут задыхаться, слонята встанут как вкопанные, а вместе с ними остановятся и слонихи; они начнут обмахиваться громадными ушами, засунут хоботы глубоко в горло, чтобы всосать немного воды из живота и обрызгать слонятам головы и шеи.

Он научился находить в бесформенной горе мяса, скрытой под серой шкурой, сердце и мозг, легкие и позвоночник. Научился ломать плечо, если слон стоял к нему боком, и тогда зверь падал, как от удара молнии. Если слон бежал за стадом, задыхаясь в клубах пыли, можно было выстрелить ему в бедро, раздробить тазобедренный сустав и не торопясь прикончить последним милосердным ударом.

Молодой Баллантайн преследовал слоновьи стада на вершинах холмов, куда они забирались, чтобы насладиться прохладным вечерним ветерком. На заре он охотился в густых лесах и на открытых полянах, в полдень находил их на старых заросших полях исчезнувшего народа. Ибо земля, которую он поначалу счел не знавшей ноги человека, когда-то была населена, и люди жили на ней долгие тысячелетия.

Среди неухоженных полей, где когда-то люди собирали урожай, а теперь, предъявляя права на наследство, бродили стада слонов, Зуга нашел развалины больших туземных городов, заброшенные следы когда-то процветавшей цивилизации, хотя все, что от них осталось, это круговые очертания крытых соломой глинобитных хижин на голой земле, почерневшие камни очагов да обугленные шесты щербатых изгородей, за которыми когда-то содержались обширные стада скота. Судя по высоте вторичной поросли на древних полях, человек не ухаживал за ними уже много десятилетий.

Удивительно было видеть, как стада слонов неторопливо бродят по заброшенным полям и развалинам городов. Зуге вспомнились причудливые строки странного стихотворения чужеземного поэта, опубликованного в Лондоне в прошлом году, — он прочитал их незадолго до отплытия:

Где Бахрам отдыхал, осушая бокал,

Там теперь обитают лиса и шакал.

Видел ты, как охотник, расставив капканы,

Сам, бедняга, в глубокую яму попал?[12]

Зуга раскапывал остатки хижин и на месте деревянных стен и соломенных крыш находил лишь глубокий пепел. В одной из древних деревень Зуга насчитал тысячу таких жилищ, а потом сбился со счета. Многочисленный народ, но куда он исчез?

Частично майор нашел ответ неподалеку, на поле битвы. Высохшие кости белели, как маргаритки, многие из них наполовину погрузились в красную жирную почву или поросли густой травой с пушистыми верхушками.

Человеческие останки покрывали многие гектары земли, лежали кучками, как свежесжатая пшеница. Чуть ли не все черепа были разбиты тяжелым ударом дубинки, или булавы.

Зуга понял, что это не столько поле битвы, сколько бойня, потому что такое побоище нельзя было назвать войной. Если подобная участь постигла остальные разрушенные города, на которые он набредал, то общее число убитых может достигать десятков или сотен тысяч человек. Неудивительно, что здесь остались лишь небольшие группки людей, подобные горстке воинов, пытавшихся не пропустить их через ущелье на слоновьей дороге. Были и другие. Время от времени Зуга видел на вершинах причудливых скалистых холмиков, разбросанных в этой стране повсюду, дымки сигнальных костров. Если у костров грелись те, кто остался в живых после исчезновения этой цивилизации, то, должно быть, они до сих пор прозябают в страхе перед судьбой, постигшей их предков.

Приближаясь к этим нагорным поселениям, Зуга со своим охотничьим отрядом неизменно обнаруживал, что вершина холма укреплена высокими каменными стенами. Жители встречали их лавиной валунов, вынуждая поспешно отступать. Часто на ровной земле у подножия укрепленных холмов находились небольшие клочки возделанных полей.

На полях росло просо, ропоко и крупный сладкий ямс, а также, на радость майору, темно-зеленый местный табак. Почва была плодородной, ропоко вырастал в два человеческих роста, и от крупного красного зерна гнулись колосья.