Пути Предназначения - Влада Воронова

Пассер кивнул. Затея Адвиага казалась ему безнадёжной и бессмысленной, но лучше тщетность действия, чем тщета смирения.

- 12 -

Кандайс столбом замер посреди гостиной, невидяще смотрел на стереовизор. Поверить сказанному в новостях он не мог. Винсента Фенга казнят?!

— Нет, — прошептал он. — Это бред какой-то… Невозможно.

А дикторша продолжала лучезарно улыбаться и с очаровательной деловитостью расписывать подробности предстоящей казни — где сожгут оскорбителей императорского величия, как сожгут, во сколько сожгут, кому позволят лично присутствовать на казни, а кто будет вынужден удовольствоваться стереорепортажем.

— Заткнись, дура!!! — бешено заорал Кандайс и ударом хвоста разбил стереовизор вдребезги.

— Пресвятой Лаоран, Винс… Ты в Маллиарве был. И помолвку справил. А я ничего не знал. Даже с Ринайей твоей не познакомился. Винс, я же твой лучший друг. Почему ты ничего мне не сказал?!

Кандайс заметался по комнате.

— Авдей… Он всегда всё знает. Надо Авдею позвонить.

Номер мобильника Авдея оказался недействительным. Тогда Кандайс позвонил его деду. И едва не выронил трубку, услышав:

— Авдей с отцом по приказу ВКС арестованы ещё двадцать первого. Авдей передан в ведение Преградительной коллегии. А дядю Мишу в охранке убили, Кандик. Вынудили принять яд, чтобы под пыткой не оказаться.

— Нет… — прошептал Кандайс. — Деда Гриша, это невозможно… Я знал об аресте дяди Миши, но при чём здесь Авдей? Он же не центрист! И то, что сделали с Винсом… Деда Гриша, почему вы ничего не сказали мне?

— Ты ж не оставил столичного телефона, — ответил преподобный Григорий. — И мобильник у тебя теперь другой.

— Деда Гриша, почему так? Зачем? Что они плохого сделали?

— Не знаю, Канди. На всё воля всеблагой матери.

— А мы? Мы что-нибудь можем сделать?

Преподобный вздохнул.

— Единственное, что могу сделать я, Канди, это научить людей никогда и ни перед кем не опускаться на колени.

— И ни перед чем, — ответил Кандайс. — Вы даже не представляете, как легко стать рабом вещей или славы, потерять в них душу.

Преподобный молчал.

— Деда Гриша?.. — встревожился Кандайс. — Я оскорбил вас, деда Гриша?

— Ты научил меня, Канди. Спасибо. Не потерять себя в своих же достижениях — этому надо учиться. И учить. Я очень благодарен тебе, Канди.

Теперь молчал Кандайс. Душу среди вещей и славы он, может быть, и не потерял, а друзей утратил.

— Благословит тебя великая мать, — сказал преподобный. — Будь счастлив.

В трубке запищали отбойные гудки. Кандайс убрал телефон в карман.

Надо было что-то делать. Хоть что-то, пусть совершенно бессмысленное и ненужное, но делать.

— Винс… — тихо сказал Кандай. — Надо получить свидание. К Авдею мне не прорваться, но встречи с Винсентом я могу добиться, ведь перед казнью его переведут в центральную тюрьму Маллиарвы. А там среди руководства был кто-то из моих поклонников… Ещё шутил, что тюремщик — такое знакомство, которое всегда пригодится. Вот и пригодилось. Только сначала нужно достать яд. Нет, тройную дозу какого-нибудь очень сильного наркотика, это намного доступней, а действенность такая же. Две тройных дозы, ведь есть ещё и Ринайя.

Он на мгновение закрыл глаза. Затея добиться свидания бессмысленна, однако сидеть и покорно ждать, когда замучают лучших друзей, Кандайс не мог. Пусть эта борьба и безнадёжна, однако бороться всё равно надо. Иначе не поединок проиграешь, а собственную душу убьёшь.

= = =

Адвиаг и Пассер смотрели на Михаила Северцева.

Внешность у знаменитого мятежника самая заурядная. Средний рост, лицо какое-то никакое — ни красоты, ни уродства. В досье о таких пишут «Особых примет не имеет». По шифрам типологии внешности они проходят в разделе «Люди группы ноль».

Только вот твёрдая складка губ, резкие черты мимических морщинок, прямая спина, вольный разворот плеч — даже в оковах! — и гордая, с эдаким ехидноватым вызовом, посадка головы.

Северцев, не дожидаясь приглашения или разрешения, прошёл к арестантскому стулу, сел с таким видом, словно его не на допрос привели, а на светскую беседу пригласили.

Краем глаза Адивиаг видел, как шевельнул желваками Пассер.

— Оставьте нас, — велел Адвиаг конвою. — И цепи снимите.

— Но… — начал было старший конвоя.

— Выполнять!

С Северцева сняли кандалы, конвоиры ушли.

— Разговор у нас будет не совсем обычный, — сказал Адвиаг. — Для начала пересядьте, пожалуйста, в гостевое кресло.

— Зачем? — удивился Северцев.

— В знак искренности моих намерений.

— Однако, — сказал на это Северцев.

— Позволите небольшое предисловие? — спросил Адвиаг. — Иначе суть разговора будет непонятна.

— Пожалуйста.

Адвиаг опустил глаза. Северцев — не первый мятежник, которого приводят к нему на допрос. Директор охранки привык к их гордости, к вечному ехидству, к снисходительному презрению, к ненависти лютой. Ко всему привык. Даже к тому, что есть люди, которых не способны сломать бесконечная боль, унижения и наркотический дурман. Безнадёжность, и та их не ломала. К этому Адвиаг тоже привык, хотя так и не смог понять причин такой твёрдости и силы.

Но не смог ни привыкнуть, ни понять то, что они жалели своих палачей. По-настоящему жалели, от души и сердца. Нередко Дронгер согласен был оказаться вместо них в пыточном кресле, лишь бы не слышать, как полумёртвые от боли губы уже не помнящих себя людей произносят: «А вы ведь могли стать людьми. Жаль…».

— Понимаете, Михаил Семёнович, моя жена… — начал Дронгер. — Моя дочь… Жена была на пятом месяце, когда ей сообщили, что Лурана больна, и жить ей осталось не более трёх месяцев. С тех пор у нас не может быть детей…

— Сочувствую вашему горю, — совершенно искренне сказал Северцев, — но…

— Год назад у нас появился приёмный сын. Вы его знаете. Это Винсент Фенг.

Северцев попытался скрыть изумление. Не особо хорошо получилось, но овладел собой мятежник быстро.

— Винс — хороший парень, — сказал Северцев.

— Только человек и простолюдин. А я беркан и дээрн.

— Ну и что? Мой отец тоже беркан, подобрал меня на припортовой свалке в месячном возрасте. Хотя своих берканчат четверо было. Но ничего, все вместе выросли. И жили дружно.

— В вашем досье это написано, — сказал Дронгер.

— Я к тому говорю, что в Бенолии приёмные дети другой расы — такая же обыденность, как зимний снегопад в северном регионе. А для межрасовых браков, которых тоже немало, приёмыши вообще единственный способ обзавестись потомством.

— Всё так, — сказал Пассер, — но только для тех, кто имел счастье родиться плебеем.

— В каком смысле? — не понял Северцев.

— В прямом, — отрезал Дронгер и коротко, словно начальству рапортовал, рассказал о секретарском прошлом Винсента, о пощёчине императору, о бегстве в Гирреан и возвращении домой, о визите Филиппа.

— Ничего себе, — обалдело произнёс Северцев. — Они там, в Алмазном Городе, что, все дружно башкой о колонну стукнулись? Нет, я знал, что там сволочь на тупице сидит и мерзавцем погоняет, но чтобы настолько… А наши на это что решили? Что по листовкам, по сети?

— Ни-че-го, — чеканя каждый слог, ответил Адвиаг. — Грызня титулованных крыс для ваших коллег ни малейшего интереса не представляет. В будущем это, возможно, станет темой для анекдотов, но сейчас никому нет никакого дела до публичного сожжения ни в чём не повинного парня. И девушки.

Северцев опустил глаза.

— От меня-то вы что хотите? — сказал он тихо.

— Мщения, — с ненавистью проговорил Адвиаг. — Единственное, что мне осталось, это месть.

— Я не снайпер, — ответил Северцев, — и в исполнители для заказного убийства политуправленцев высшего звена не гожусь.

— От вас этого и не понадобится, — вперил в него горячечный взгляд Адвиаг. — Я отдаю в ваше распоряжение всю мощь моей службы: деньги, людей, технику — всё. Я выполню любой ваш приказ. Причём «любой» означает действительно любой. Я даже ботинки вам вылижу, если вы того пожелаете. Но взамен я требую головы Максимилиана, Филиппа и Мариуса Вардеса.

— А что вам мешает взять их самому?

Пассер встал из-за стола, подошёл к Северцеву и сел рядом с ним на пятки.

— Миша, ты не понимаешь. Ты плебей. Простокровка. Ты не способен понять, как слепой не понимает, что такое цвет. — Пассер криво усмехнулся: — Мы не можем ничего сделать. Они выше нас, Миша. Низшие не смеют противиться высшим. Это закон крови. Презреть его могут только плебеи. Ваша кровь — это хаос. Наша — часть структуры. Элемент конструкции, именуемой Бенолийская империя. А деталь никогда не противоречит законам конструкции. Плебеи рождены хаосом и в хаосе. Вы можете отвергать и принимать любые законы. Или создавать собственные. Вы, плебеи. Но не мы, аристократия.