Разделенные океаном - Маурин Ли

Бобби кивнул. У редактора было добродушное лицо, и по возрасту он годился ему в отцы. Бобби пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расплакаться прямо в кабинете и не рассказать пожилому мужчине обо всем. Вместо этого, стараясь, чтобы голос его не дрожал, он заявил:

— Как быстро меняется жизнь; выходя из вашего кабинета, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас я опустился на самое дно.

Это может случиться с каждым, сынок. Возьмем, к примеру, Скипа Хиллиера, нашего европейского корреспондента. Ехал он себе по тихой деревенской дороге в графстве Саффолк в Англии, прямой, как стрела, но не вписался в очередной поворот и врезался в стену. В результате у него сломаны обе ноги, три ребра, ключица и вывихнуто запястье. Так что в гипсе ему лежать еще долго, — с горестным вздохом закончил он. — У нас в газете появилась очередная вакансия. Я смогу обойтись без заместителя, но без своего представителя в Европе — никак, особенно когда там идет война. Премьер-министр Великобритании по уши в дерьме, народ требует Уинстона Черчилля. А тут еще этот малый, Гитлер, вышел на тропу войны, и одному Богу известно, на какую страну он позарится в следующий раз.

— А не могу я заменить Хиллиера? — повинуясь внезапному порыву, спросил Бобби.

Редактор — его звали Билл Фланаган, и он до сих пор разговаривал со слабым ирландским акцентом — покачал головой.

— У тебя нет опыта, сынок. Что тебе известно о войне?

— Все! — с жаром вскричал Бобби. — Я каждый божий день читаю вашу газету от корки до корки. Я знаком со всеми отчетами Скипа Хиллиера. Я знаю, какова ситуация с британским правительством и что англичанам приходится ой как несладко после того, как они потеряли сотни своих кораблей. Я прихожу в бешенство, когда кто-нибудь здесь именует эту войну «ненастоящей»: нет ничего ненастоящего в том, когда в твой корабль всаживают торпеду. Очередной страной, которую почти наверняка захватят немцы, станет Норвегия. Я хотел уехать из Спрингфилда главным образом потому, что он слишком провинциален — я уже говорил вам об этом.

И сейчас, по некотором размышлении, Бобби расхотелось возвращаться туда и во что-либо вникать. Билл Фланаган сочтет его ненормальным, раз он отказывается от одной работы и требует другую, но возможность переехать в Лондон и писать отчеты о войне показалась ему замечательной. Это будет лучшая работа на свете. Она поможет ему забыть об Анне.

Редактор улыбнулся.

— Твой энтузиазм — и твои знания — производят впечатление. Дай мне поразмыслить и позвони завтра утром.

Бобби позвонил на следующее утро, и ему сказали, что он получил работу. Он помчался обратно в Спрингфилд, где ему пришлось задержаться, пока он не убедился, что оставляет газету в надежных руках — у него не было времени отработать положенный месячный срок после подачи заявления об увольнении, — и вот теперь он оказался в Лондоне. Бобби не забыл Анну и никогда ее не забудет, но восторженное волнение от переезда на другой континент смягчило боль потери.

Сняв квартиру на Доувер-стрит, неподалеку от Пикадилли[72], Бобби, по просьбе Билла Фланагана, отправился проведать Скипа Хиллиера, своего предшественника, в больницу в Саффолке. «Это приободрит негодяя, если он будет знать, что газета беспокоится о нем».

Бобби поехал на поезде, даже не пытаясь взять напрокат или купить автомобиль, — достать бензин в Англии было очень трудно, а станет еще труднее. Его очаровали поля с мягкой зеленью, каменные домики под соломенными крышами, наверняка простоявшие многие века, огромные величественные особняки в стиле Тюдор и многочисленные повозки, запряженные лошадьми, которыми управляли мужчины в крестьянской одежде. Однако же Бобби отдавал себе отчет в том, что остальные части страны далеко не так живописны; например, города вроде Бирмингема, Ливерпуля и Манчестера, где родилась свекровь Анны и где он, тем не менее, хотел побывать.

Единственной незабинтованной частью Скипа Хиллиера оставались голова и кончики пальцев, а в остальном он сильно смахивал на египетскую мумию. Синяки, украшавшие его физиономию, уже начали желтеть.

— Я привез тебе сигареты, — сообщил ему Бобби после того, как представился.

— Я не могу курить, я не могу даже согнуть руку, — с угрюмым видом, что было вполне понятно, сообщил ему репортер. — Хотя капелька горячительного мне бы не помешала. Я могу пить через соломинку, только нужно, чтобы мне поднесли ее ко рту. Сможешь прислать мне бутылочку? — Он жалобно шмыгнул носом. — Я здесь умираю.

— Постараюсь, — пообещал Бобби, не имея ни малейшего намерения выполнять обещание.

По словам Билла Фланагана, причиной аварии почти наверняка стала чрезмерная привязанность Хиллиера к алкоголю. «Скорее всего, он накачался до самых бровей, когда разбил машину, — сказал редактор. — Обещай, что хочешь, но не давай ему ни капли спиртного».

Бобби закурил «Мальборо» и поднес сигарету к распухшим губам своего предшественника. Хиллиер жадно затянулся и выдохнул струю дыма прямо Бобби в лицо, после чего разразился тирадой об Англии и англичанах, английской кухне и невероятных трудностях, с которыми сопряжены поиски сигарет и приличной выпивки. Не забыл он и подружку, бросившую его после того, как он попал в аварию, — у нее еще был какой-то титул. Или у ее кузена?

— Достопочтенный кто-то там; тупоголовый ублюдок с зубами, крупными, как могильные плиты.

Работа была нудной, хоть стреляйся, затемнение уже достало до чертиков, и он жалел Бобби от всей души.

— Не пройдет и нескольких недель, как ты будешь лезть на стену от скуки, жалея о том, что не остался в старых добрых Штатах.

Затем Хиллиер принялся оплакивать свою матушку. Бобби сочувственно похлопал его по бинтам и заверил беднягу, что не успеет он оглянуться, как газета самолетом отправит его домой. Он помог коллеге выкурить еще шесть «Мальборо» и с чувством исполненного долга вернулся в свою квартиру на Доувер-стрит.

Скука! Он и представить себе не мог ничего менее скучного, чем сидеть на следующий день на галерее для прессы в Палате общин и следить за голосованием о вотуме доверия правительству консерваторов, возглавляемому премьер-министром Чемберленом. Атмосфера накалилась до предела. Когда дебаты закончились, а речи отзвучали, тридцать консерваторов присоединились к оппозиционному лобби. Это означало, что в вотуме доверия правительству отказано. Чемберлен лишился должности, а Черчилль принял ее.

Бобби позвонил в редакцию «Стэндард» по телефону из фойе и продиктовал отчет. Он вышел из здания с таким чувством, словно только что стал свидетелем исторического события. После сегодняшнего дня ход войны мог запросто измениться, что повлияет на положение дел не только в Европе, но и во всем мире.