Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

— Что я могу? Нет у меня никаких знаний, — подскочил Я-2, но потом плюхнулся обратно и горестно вздохнул:

— Я и правда — никто. Ничтожество. Копчу небо. Жду смерти. И боюсь её.

Вот так вот. Вот такая самокритика. Это что же за мир там получился, что я стал таким? Я ощутил жгучее, нестерпимое желание что-то сделать, чтобы не допустить подобного развития сценария. Сделать прямо сейчас, немедленно. И любой ценой!

Блин, вот меня приплющило! Опасные это таблеточки. Хотя боль снимают отменно.

— А вы что бы сделали на моём месте, товарищ командир? Обладая… Ничем не обладая, — спросил Я-2.

Во, как! Ты гля, как он быстро меняет у себя настроение, буквально переключает тумблер. Только что — самоуничижающая критика. И тут же — подколка. А не притворяешься ли ты, парень. Слизнякам это свойственно.

— Я? Ничем не обладая? У тебя было большое количество медикаментов, которые спасут ни одну жизнь. Была связь, было оружие. Руки-ноги, голова на плечах, хоть и дырявая. С таким набором я бы начал войну с врагом немедленно. Что я и делаю. Сколько бы я их не положил, всё ребятам там, на фронте, было бы легче. А там бы война показала, в какую сторону двигаться.

— А знания?

— Знания штука полезная. Но и опасная. Как и оружие. Может помочь, может и погубить. Конечно, обладай я знаниями, так нужными моему народу, сразу применил бы их на пользу. И я ими обладаю. Или буду обладать. Поболтали и будет. Ты — пиши. Быстро! Факты и обстоятельства. Растекаться мыслею по древу не надо. Мне и народу моему нужны знания из твоей бестолковой головы.

— Только не говори, что не думал обратить знания в блага. Если тебе деньги не интересны, что-то другое. Генералом, например, стать.

А вот и подкол. Я рассмеялся:

— Не поверишь? Если сейчас бросить мяса Вулкану, он будет на всех рычать. Он тоже не поверит, что мы ему дали мясо не для того, чтобы отобрать и съесть. Не поверит, что мы совсем не хотим мяса с пола, да ещё сырое. Будет рычать всё равно. Так и ты. Ну, он то — животина безмозглая, а ты? Ты тоже? Не сравнивай меня с собой. Мне блага без блага остальных — наказание. И к деньгам отношусь как к средству доступа к новым возможностям. Звание и власть мне — ярмо. Это ответственность за всех и за каждого из доверившихся мне. Это добровольная каторга. Пашешь, пашешь, всё одно нигде не успел, ничего стоящего и дельного так и не сделал. И сразу скажу жизнь свою — ценю. Но Родину ценю выше. И долг для меня главнее жизни. Не поверишь. Да и не поймёшь. Но это твои проблемы. Невозможно слепому с рождения описать словами радугу. Не поймёшь ты такой жизни.

Я говорил это, опустив голову, по большому счёту, самому себе. Я ведь не был таким, как сейчас. Я был среднеарифметическое меж мной теперешним и Я-2. Этот мир, эта война, эти люди, увиденное, пережитое — всё это изменило меня. Как огонь очищает стальную заготовку. Всё лишнее, наносное, грязное в моей душе, та скорлупа апатии, равнодушия, которыми обычно покрыты сердца выгорело, осыпалось окалиной. И то, что раньше казалось смыслом жизни — вдруг оказалось ничтожным, шелухой, пылью. А то, что было скрыто, на что не обращал внимания, не знал, что есть в тебе это — оказалось важным, ценным, главным.

Я поднял голову. Я-2 был удивлен, Кадет — восхищён, Настя — плакала, молча, закусив кулак. Что же ты, Ангел? Увидела душой своей женской этот очищающий огонь? Не надо плакать. То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

— Кадет. У нас был журнал боевых действий. Ты ведёшь его?

Миша немного смутился:

— Да. Я помню, чем отличается Особый Отдельный Истребительный Батальон НКВД от банды махновцев.

— Хорошо. Хоть этим будем отличаться. Веди его. Это не только отчётный документ, но и память. Нас не будет, а потомки наши будут знать, что мы не сдались, не сломались. Что мы — выполняли свой долг как смогли и сколько смогли.

— Что за упаднические настроения, командир? — спросил Леший, плюхаясь рядом, — ужели чутьё твоё знаменитое скорый конец наш чует?

— Нет, слава Богу. Так, молодого строю.

— А-а. Только при барышне не надо было бы.

— Так я нежно, деликатно.

И Кадет и Настя сильно застеснялись, отошли.

— Что там, Лёш?

— Тихо там, — Леший зыркнул на немца, но всё одно продолжил, — обложили нас, как волков красными флажками. Войск нагнали. Я насчитал до двух батальонов. И мотоциклисты патрулируют.

Настя вернулась, принесла Лешему закопчённую, парящую кружку. Леший схватил её обеими руками, полностью охватив, глотнул. Лицо его разгладилось, он закрыл глаза и улыбнулся:

— Так что командир, у нас тут пат. И они не могут нас достать, но и мы не можем выскочить. Одно хорошо — эти роты им сейчас в другом месте нужны, а мы их тут без боя сковали. Может ребятам там легче будет. Не могут же они везде и постоянно быть сильными.

— Алёхин, ты прямо на глазах моих растёшь. У нас все глаза повытараскивали и думают уже, что немец бессмертный, танки у него бесконечные, боеприпасов под каждым кустом по складу, а ты вон как!

Леший усмехнулся, но ничего не ответил, чай пил, наслаждаясь. Из будущего чай, судя по долетевшему запаху.

— Так и просидел бы на этом острове до конца войны. Вылез, немца поотстреливал, как волков бешенных — и нырк! — сюда.

— К нашим выйдем — представлю рапорт с предложением заслать в это болото партизанский отряд с тобой во главе.

Глаза Лешего тут же распахнулись, он весь напрягся:

— Не надо, командир! Я так, замечтался.

— Осторожнее с мечтами, Лёша. Они могут исполниться. Вон, Вили — мечтал постичь загадочную русскую душу — постигает. И это Недоразумение мечтало исправить свершившееся, спасти семью. Ему представилась такая возможность — а он штаны обмочив, побежал усугублять. Помочь истории даже память о России стереть. Желания наши сбываются, а мы в ужасе щемимся, не разбирая дороги.

Леший опять хмыкнул, допил чай, положил вещмешок к стене, на него голову, отвернулся и ушёл от разговора в сон.

А мои пленники сидели понурившись. Немец в задумчивости, Я-2 — в прострации, уставившись в одну точку на полу.

А, ну их чужеродных! В моей борьбе со сном противником была перехвачена инициатива, он перешёл в наступление по всем фронтам и самым наглым образом взял меня в плен.

Хотя немец нас запер и мы делали благое дело, сковывая его части, на жо… месте ровно решили не сидеть. Леший забирал всех, способных держать оружие и на марш-бросок по болоту, и делал вылазки. В лучших традициях «мы везде и нигде». Изображали попытку прорыва, расстреливали посты, дожидались усиления, обстреливали их и уходили в болото. Так, за неделю сделали девять вылазок, потеряли шесть человек убитыми, в основном от миномётных обстрелов «ярости», как называл это Леший, убили минимум тридцать солдат врага, пожгли почти все боеприпасы. Но заставили врага понервничать. В «набеги» ходили даже Антип и Кадет. Но не я. А я метался в лихорадке. Толи простыл от купания в болоте, толи гной пошёл в кровь. Антибиотики кончились. За эту неделю умерли от ран ещё двое наших товарищей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});