Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Александр Владимирович Шувалов

каннибалисти-ческих тенденций». (Hitschman, 1945, с. 208–209.)

«Не будь у меня чувства юмора, я бы давно покончил с собой». (Ганди)

«Внезапность» глухоты и слепоты, наступивших у Ганди при посещении публичного дома, является классическим примером психогенной (истерической) слепоты и глухоты, или (по новой Международной классификации болезней) диссоциативным расстройством ощущений, потери чувственного восприятия.

ГАРВЕЙ (Харви) (Harvey) УИЛЬЯМ (1578–1657), английский врач, основатель современной физиологии и эмбриологии. В 1623 г. назначен придворным врачом. Описал большой и малый круги кровообращения (1628). Подвергался гонению со стороны современных ему ученых и церкви.

«Взгляды Гарвея встретились с острой критикой со стороны многих врачей, прежде всего со стороны анатомов. Поскольку Гарвей рассматривал проблему кровообращения, или по-латыни, circulatio sanquinis, противники прозвали его “circulatior”. Прозвище весьма обидное, так как по-латыни оно значит “шарлатан”, “обманщик”. Споры о кровообращении вышли далеко за пределы круга специалистов и стали темой комедии Мольера “Мнимый больной”». (http://www.n-t.org/ri/fd/ pml5.htm)

«Ученый почти 30 лет проверял и обдумывал результаты исследований, прежде чем в 1628 г. изложил свою теорию кровообращения в книге “Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных”. После выхода книги в свет Гарвей подвергся жесточайшим нападкам. Ведь церковь и тогдашняя медицина запрещали даже сомневаться в правильности учения Галена. Гарвей пережил преследования церкви, клевету современников, потерю состояния и врачебной практики. И все же он дожил до признания своей правоты. Многолетние гонения не сломили Гарвея. Он снова рискнул опровергнуть общепринятые мнения. В то время ученые допускали возможность самозарождения живых организмов из неживого — лягушек из ила, червей из грязи и пр. Наблюдения Гарвея свидетельствовали о том, что зародыши всех исследованных им животных — беспозвоночных, птиц и млекопитающих — развиваются не из неживых веществ, а из яйца. В 1651 г. вышел его труд “Исследования о зарождении животных”, положивший начало эмбриологии, в котором Гарвей утверждал: “Все живое из яйца”, отвергая идею самозарождения». (http://dyno.nm.ru/bl6.html)

«Последние годы Гарвей жил уединенно. Уже не надо было бороться за свое открытие. Новое поколение английских физиологов и врачей видело в нем своего патриарха; поэты… писали в его честь стихи». (Самин, 2000, с. 59.)

«С 1654 г. Гарвей жил в доме своего брата в Лондоне или в предместье Рохам-птон. Был избран президентом Коллегии врачей, однако отказался от этой почетной должности, сославшись на преклонный возраст», (http://krugosvet.ru/ articles/36/1003636/1003636al.htm)

«Гарвей был женат, но не имел детей». (http://www.100top.ru/encyclo-pedia/article/? Articleid=308 73).

«Обладал раздражительным и чрезвычайно эксцентричным характером. Страдал подагрой». (Nisbet, 1891, с. 230.)

«Ранимая и депрессивная натура». (Ланге, 1928, с. 21.)

Резко отрицательное отношение современников к крупному открытию — явление довольно обычное в научном мире. Не каждому ученому оказывается по силам выдержать столь жесткий прессинг (см. Земмельвейс). Поэтому раздражительность и «ранимость натуры» Гарвея вполне понятны, а слух об «эксцентричности» его характера, скорее всего, родился в результате смелого и оригинального научного мышления английского естествоиспытателя.

ГАРСИА ЛОРКА (Garcia Lorca) ФЕДЕРИКО (1898–1936), испанский поэти драматург; расстрелян фашистами.

«За маской Любви всегда прячется Смерть».

Гарсиа Лорка

Общая характеристика личности

«Детство — в доверчивости, беззащитности и в полном неумении вести практические дела, в покоряющей естественности и фантастических выдумках, о которых вспоминают друзья. И в том, что он не стремился печатать свои стихи: на книжном листе стихотворение казалось ему мертвым. А читать любил, и читал всегда, когда просили. И еще любил дарить стихи — беспечно, не оставляя себе ни черновика, ни копии». (Малиновская, 1986, с. 6.)

«В 21 год он несколько часов рыдал дома от унижения и отчаяния, узнав, что один из “закоулочников” назвал его гомиком. Он так прятал “позорный недостаток”! Не позволял себе вольностей. В его облике ведь нет ничего женского». (Некрасова, 2001, с. 182.)

«По меньшей мере пять раз на день поминал Лорка о своей смерти. Ночами он не мог заснуть, если мы все вместе не шли его “укладывать”. Но и в постели он все равно умудрялся до бесконечности продолжать самые возвышенные, исполненные духовности поэтические беседы, которые знал нынешний век. И почти всегда кончались они разговорами о смерти, и прежде всего — о его собственной смерти. Лорка изображал и напевал все, о чем говорил, особенно все, что касалось его кончины». (Дали, 1991, с. 111.)

[Из интервью от 10.03.1934 г.] «Смерть… Все напоминает о ней. Безмолвие, покой, умиротворенность — ее предвестники. Она властвует. Все подчинено ей… Я не могу и на минуту прилечь на постель в туфлях… Когда я смотрю на свои ноги, меня охватывает предчувствие смерти. Ноги, когда они лежат — вот так, опираясь на пятки, ступнями вперед, напоминают мне ноги мертвых, которые я видел ребенком. Так они и лежали — недвижные, одна подле другой… Это сама смерть». (Гарсия Лорка, 1986, с. 444.)

«Донья Смерть ковыляет / мимо ивы плакучей, / с нею старые бредни / вереницей попутчиц». (Гарсиа Лорка. «Луна и Смерть», 1921.)

«Страх смерти никогда не отпускал его. Когда мы выходили в море на лодке — при полном штиле, — Федерико боялся смотреть на воду: у него кружилась голова, ему казалось, будто лодка вот-вот перевернется и мы потонем. Если же море хоть чуточку волновалось, Федерико опасался, что лодку захлестнет и мы захлебнемся. А когда вся компания шла купаться и мы с Сальвадором уплывали довольно далеко, Федерико оставался на берегу. Он и не приближался к воде, если нас не было рядом, — волна, даже крохотная, вызывала в нем священный ужас. Он боялся, что “море поглотит его”. А если и соглашался войти в воду — на полшага от берега, не дальше! — то при одном условии: я должна была держать его за руку. Он боялся, что утонет». (Дали, 1997, с. 252–253.)

«Вытянувшись на кровати, Федерико придает своему лицу “страшное и обреченное” выражение. При помощи одной только мимики, совершенно молча, он изображает смерть и — стадия за стадией — длительное разложение… Затем Лорка показывает, как изъеденное червями тело кладут в гроб, закрывают крышку, а потом — процессия медленно тянется по улицам Гранады…