Сын теней - Джульет Марильер

Мама учила Жанис премудростям ремесла повитухи. Костлявая, угловатая Жанис, казалось, не имела возраста. Сложно было поверить, что когда-то ее звали Толстушкой Жанис, но именно это в один голос утверждали и мама, и Лайам. Трудные зимы во времена владычества колдуньи дались ей неимоверно дорого. Но у Жанис были ласковые руки, и я знала, что могу ей доверять. Младенец, похоже, твердо решил устроиться во мне головой вверх. Мама сказала, время терпит, он может еще к концу срока перевернуться. Спинное предлежание при родах вообще нежелательно, а я к тому же такая маленькая. Теперь я быстро уставала и проводила большую часть теплых дней, сидя на замшелой каменной скамье в садике, впитывая весеннее тепло и мысленно разговаривая с сыном.

«Тебе понравится этот садик, — говорила я ему. — Здесь хорошо пахнет, и множество всякой любопытной мелюзги. Вон пчелы, крылатые и полосатые. С ними стоит вести себя осторожно. А когда потеплеет, появятся кузнечики. И еще жуки всех цветов и видов, некоторые блестят, как драгоценные камни. И гусеницы, они ползают, которые, если ты не будешь начеку, съедят все твои овощи. Вот зачем мы растим чеснок рядом с капустой. Когда снова наступит Меан Фомайр, ты уже сможешь сидеть на травке и сам все здесь рассматривать».

Иногда я рассказывала ему о его отце. Но редко, поскольку не позволяла себе цепляться за ложные надежды.

«Он очень сильный. Сильное тело, сильный дух, сильная воля. Просто он сбился с пути. Я назвала его в честь Брана Путешественника, это имя оказалось даже более подходящим, чем я себе представляла. Ведь Бран Мак Фойл, герой древнего сказания, не смог вернуться домой из своего необычного путешествия. Когда он приплыл к берегам Тирконелла, один из его матросов спрыгнул на берег и сразу же рассыпался в прах, будто умер много лет назад. Возможно, это волшебное путешествие и, правда, длилось сотни лет, хоть Брану и его соратникам казалось, будто они отсутствовали всего лишь от лета до лета. Вот Брану и пришлось рассказывать свою историю, стоя на палубе, пришвартовавшегося к причалу корабля, а потом он снова уплыл, так и не ступив на родную землю. Не для него оказались приветственные объятия жены. Не для него — радость от сознания, как подрос его сын». Младенец пнул меня. Теперь ему явно стало тесно внутри. Возможно, он пытался что-то мне сказать, единственным доступным ему способом. «Ладно, — заверила я его, ерзая на каменной скамье, — если у путешествия твоего отца может быть какой-то конец, мы его найдем. Хотя он нас вряд ли поблагодарит. А тебе придется мне помочь. Одна я не справлюсь».

Мой срок почти подошел. Я чувствовала, что вполне готова. Распустились весенние цветы: бледные нарциссы, гордые крокусы, подснежники. В воздухе, несмотря на постоянный моросящий дождь, разлилось тепло. Вишни оделись в нежные цветочные мантии. Похоже, время самое подходящее. Все мое внимание обратилось внутрь. Я очень чутко реагировала на любое малейшее изменение в собственном теле и при этом едва замечала происходящее вокруг. Я знала, что Шон уехал. Но он не сказал мне, куда направляется.

Ребенка повернули, хотя чуть не опоздали с этим, и процесс оказался довольно неприятным, но остро необходимым для легких и безопасных родов. После этого я попросила всех оставить меня в покое, поскольку мне казалось, пришла пора положиться на волю богини.

Через несколько дней, в новолуние, я сидела ночью у себя в комнате и смотрела на пламя свечи. Я бодрствовала со свечами уже много ночей напролет, и в каждую из них вплавляла могущественные травы, каждую оборачивала ожерельем из волчьих когтей и украшала черным пером, воткнутым под ремешок. Возможно, свеча помогала ему, а может, и нет. В эту конкретную ночь я чувствовала себя такой уставшей, что глаза постоянно слипались, затем я рывком просыпалась с единственной мыслью, что не могу оставить его одного в темноте. Однако постепенно тело взяло верх над разумом, и я заснула прямо в кресле.

Меня разбудила резь в животе, а когда я встала, по ногам у меня потекло. И с той самой минуты началась сплошная боль, страх и самая тяжелая в моей жизни работа. Хорошо, что со мной была Жанис, мама слишком ослабела и могла только сидеть рядом, позволяя сжимать свою руку и обтирая мне лицо мокрой тряпицей. Но хоть тело ее и ослабело, разум остался острым, как и всегда, она отдавала команды Жанис и другим женщинам уверенно и точно. Возможно, внешне она была гораздо более уверена, чем в душе, поскольку тихонько предупредила меня, что ребенок за последние несколько дней успел снова перевернуться, будто твердо решил, что родится спиной вперед. Беспокоиться не о чем, твердо заверила она: я молодая, здоровая, а малыш, похоже, некрупный, у меня все получится.

«Я должна справиться, — сказала я себе. — Если я не смогу его вытолкнуть, я умру и он тоже. Я просто обязана справиться. Пусть только пуповина не окажется обернутой вокруг его шеи».

Роды длились долго. Свеча горела до самого рассвета, когда сквозь узкое окошко в комнатку, которую я когда-то делила с сестрой, брызнули первые оранжево-красные лучи. Одна из женщин попыталась затушить огонек, но я резко попросила ее оставить свечу гореть. Таким образом, хоть какая-то частица отца моего ребенка сможет присутствовать здесь, при рождении его сына. Свет становился все ярче, суета вокруг меня увеличилась, я слышала снаружи мужские голоса. Один раз мама вышла за дверь, наверное, успокоить Большого Человека. Я так и представляла себе, как он беспокойно шагает из угла в угол и ждет, когда все закончится, переживая, что на этот раз не может ничем помочь.

— Кричи, если хочешь, детка, — посоветовала Жанис через некоторое время. — Тебе больно, никто не ждет, что ты будешь терпеть молча. Ругайся, кричи — все, что захочешь.

Но мне казалось, что молчать — значит контролировать ситуацию. И еще я вспоминала, между приступами боли, каким же терпеливым был Эван-кузнец. Он стойко выносил агонию, наверняка, гораздо более мучительную, чем мои схватки. Разве женщины не проходят через это с тех пор, как на небе горят звезды? Это просто моя работа, я должна ее выполнить. Тут мне послышался чей-то тихий голосок, говорящий: «Хорошо. Так и надо!»

Позже, когда свет за окном стал фиолетово-серым, когда даже Жанис уже выбилась из сил, мама приказала женщинам приготовить еще один отвар. Понюхав его, я удивленно подняла брови, поскольку наряду с ясенцом и иссопом он содержал пахучку и какой-то еще более резкий, незнакомый аромат.

— Мне это не нужно, — сердито возразила я. — Я справлюсь сама.

Мама улыбнулась. Даже если она и волновалась, ей отлично удавалось это скрывать. Она совсем не выглядела усталой. Да, она была бледна, но в последние дни она всегда была такой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});