Клипер «Орион» - Сергей Жемайтис

— Да, я сейчас отпущу вас, капитан-лейтенант, прошу лишь принять некоторые советы, так как боюсь, что приказания вы не примете во внимание от старого адмирала. Так вот! Немедленно отправляйтесь на корабль. Дальнейшее вате пребывание в городе буду расценивать как новое ослушание л отдам приказ о вашем аресте. Передайте своему командиру капитану второго ранга Зорину Воину Андреевичу, что адмирал рекомендует ему извиниться перед командиром английского миноносца «Отранто» сэром Коулом. Из бухты не выходить без особого разрешения! Команду на берег не увольнять! Я уже отдал это распоряжение по беспроволочному телеграфу. Вас же, как еще исполняющего обязанности старшего офицера, ставлю в известность. Все!

Лебединский-Свекор надел очки и приветливо улыбнулся.

— Ну что? Полный пожар? — встретил Никитина лейтенант Бакшеев у крыльца адмиральского флигеля.

— Хуже! Пожар во время наводнения.

— Тогда сносно. Головешки можно затушить. Пошли в скверик. Главное, что ты еще можешь шутить. Вот сюда. Наши матросы тоже здесь, за теми кустиками, совсем подружились ребята. Боюсь, твои матросы вконец поколеблют и так сильно пошатнувшийся дух моих молодцов. Садись и рассказывай.

Выслушав Никитина, лейтенант Бакшеев сказал:

— Дело серьезное, не знаю, что и посоветовать тебе. Наш бюрократ — в своем репертуаре. У меня с ним весьма натянутые отношения, по его милости я все еще, как видишь, хожу в лейтенантах, считает, что я непочтителен к вышестоящим и слишком либерален с подчиненными. Чудаки, они привыкли считать дисциплину по внешним уставным ее проявлениям, а не как следствие необходимости подчиняться, продиктованной сознанием долга. Извини, я задерживаю тебя. Медлить нельзя. К вечеру выходи. Подготовь Воина Андреевича ко всяким неожиданностям. Лучше бы вам до поры до времени задержаться по пути во Владивосток.

— Думали, да матросы рвались домой, и мы сами считали, что не имеем права стоять в стороне от событий, решающих судьбу страны.

— И это так. Наверное, и я бы поступил так же. Идем, Коля, я провожу тебя. На адмиральской пристани есть дежурная шлюпка, она в моем распоряжении и доставит тебя на мыс Чуркина.

Команда дежурного вельбота гребла не за страх, а за совесть, явно выказывая свое расположение знакомому лейтенанта Бакшеева. Да и незнакомый капитан-лейтенант им также понравился с первого взгляда уже потому, как обращался со своими людьми и со всеми запросто поздоровался. Внушало уважение и его спокойное, волевое лицо: «Такой и службу спросит и не выдаст».

— Не спешите, боцман! — сказал Никитин. — Минута — другая для нас не решает дела…

— Не беспокойтесь, ваше высокоблагородие, нам, вы знаете, не привыкать, да мало мы своих последнее время катаем. Как дежурство на адмиральской, то почему-то приказывают всякую пьянь по их коробкам развозить, сволочь, одним словом, всякую. Правда, не в вахту лейтенанта Бакшеева, тот не дозволяет, а есть, сами знаете, какое наше начальство, угодить стараются. Вы, говорят, из дальней пришли?

— Кто говорит? Мы будто ни с кем и не говорили об этом? — улыбнулся Никитин.

— Ну как же. Только в бухту вошли, уже стало нам известно. Наши суда наперечет, а тут незнакомый баркас и название корабля редкостное. Да и ребята из штаба тоже говорили, будто вас англичане прижимают, чем-то вы им насолили.

— Скорее они нам.

— Ну уж это мы видим, и соли и перцу подсыпали, не приведи господь.

— Вам тут, вижу, тоже не сладко живется?

— Что говорить. Так нас прижали, так взяли в оборот, и в таком мы положении, будто не они у нас в гостях, а мы к ним в гости пожаловали. И встречают нас тем, чем ворота подпирают, а то и похуже.

— Да, печально, — сказал Никитин. — Все очень печально.

Младший боцман вопросительно, с надеждой посмотрел на него:

— Конец скоро будет?

— Не знаю, брат, хотелось бы скорее. От пас самих зависит. Если будем все сноситъ, то они никуда отсюда не уйдут.

— Так, выходит, надо гнать?..

— Да, боцман!

— Трудно. Кабы флоту побольше да… — Он хотел сказать: «Да еще бы таких, как вы, командиров», но, подумав, что этот офицер может не так его понять, дескать, льстит, подлизывается, подал команду гребцам. Шлюпка развернулась, и гребцы, уложив весла, протянули руки, не давая шлюпке удариться о баржу.

— Ты, капитан, не пори горячку, — сказал старик сторож на барже. — Дай ребятам поесть, отдохнуть малость и потом пойдешь на Аскольд, будь он неладен совсем. Я годов двадцать назад на нем работал, еще молодой был. Что смеешься, в семьдесят лет я женился пятый раз, мерли у меня все бабы, эта вот пятая — тянет еще, меня переживет; так вот и говорю я тебе: не торопись. Сейчас выйдешь из Босфора и заштилюешь у мыса Басаргина. Погода сейчас видишь какая, будто вареная. Тишь. А после заката бризовый ветер потянет, да с моря. Ведь знаешь не хуже меня, на паруснике, говорят, старшим ходишь? Ну и будет он тянуть, этот морской ветерок, часов до одиннадцати, а потом уж на него нажмет береговой, вот тогда ставь паруса и лети на Аскольд.

— Хорошо, дедушка, ты прав.

— Еще бы не прав, ведь я кем только не был за свою жизнь! Шестьдесят лет назад сюда пешим пришли из Тамбовской губернии, три года добирались. Железной дороги еще не было. Вот и шли. Жуткое дело!..

Подошел Громов и попросил разрешения сойти на берег вместе с Трушиным.

— Идите, по не задерживайтесь и далеко от берега не ходите.

— Здесь иностранцев нет.

— Все равно опасно. В случае чего, дайте знать выстрелом.

— Есть. Должны ребята подойти с «Быстрого». Были после вашего ухода.

— Идите!

Старик сказал:

— Матросы у тебя хорошие. Тверезые матросы и тебя уважают. Я тут насмотрелся на всякие художества. Твои и себя погашают и насчет дисциплины. Другие бы уже после такого плавания насосались водки. Твои — пет, даже вот меня угостили, а сами только по чарке — и баста, а водка, видать, еще осталась. Мне она очень пользительная при окружающей сырости, да сейчас, сами знаете, деньги только в золоте ходят, да еще всякие заграничные.

Николай Павлович велел Зуйкову угостить старика, и тот, выпив, присел на пустой ящик возле рубки. Никитин стоял, глядя на город, там утихал дневной шум. Солнце опустилось за сопки, позолотило их контуры. Где-то на террасе ресторана или на бульваре оркестр заиграл грустный вальс, звуки то почти совсем стихали, то усиливались, волнуя и щемя сердце. Внезапно на той стороне завыли гудки, поглотив все звуки, и скоро умолкли.

— Работу на сегодня закончили, — сказал старик. — Я и там работал, на заводе. Где я только не работал, чем не занимался! Даже золото мыл и, вот видишь, каким богатым стал. И лес валил, и рыбу ловил, и дома строил. Ведь когда мы пришли сюда, здесь голое место было, все сопки лесом поросли, олени водились. Они и сейчас на Русском острове и на Аскольде есть, да и в окрестности города забредают, а тогда везде водились. Да что олени или медведи! Тигры по ту сторону бухты шили, да и здесь, на Чуркином мысу, водились. Помню, я тогда при военной части печником работал. Переполох поднялся, часового тигр унес, да хорошо, парень голову не потерял от страха. Он, тигр, взял его за воротник шинели и волочит в тайгу, тогда солдат и стал ремень расстегивать, а потом и пуговицы у шинели, да и выпал из нее. Ну, а тигр так и убег с шинелью, а солдата оставил. Может, сытый был, а может, баловник, ему лишь бы нашкодить. И зверь всякий бывает, его но тронь, и он не тронет, тот же тигр или медведь. Ведь он почему на того солдата напал? Потому что мы его земли, угодья захватили, а он, значит, предупреждение сделал, дескать, выметайтесь отсюда. Да где там! Убили того тигра солдаты, а шкуру взял себе полковник. Так-то оно, капитан хороший. К чему все это я? А к тому, что тогда мы как стали на эту землю, так и ни зверю, никому ее не уступали, и город-то как назвали — Владивосток — владей Востоком, значит. А теперь што? Кто им владеет? И нами кто владеет? Вишь, выстроились! Даже греки приехали и мулов своих привезли. Да неужто мы так обессилели? Или все от раздору нашего, от распри? Наверное, от этого. Потому народ против иностранцев, а ваш брат за них, возле укрывается, защиту ищет. И от кого? От своего народа…