Рубеж - Генри Олди

…Сале? Ах да, Сале, наш Проводник! Она была в сговоре с Рубежными Малахами, она, а не я, получила самый настоящий Большой заказ! И она его выполнила: странный ребенок, брат чумака Гриня, оказался по ту сторону Рубежа, в моем мире, который Юдка почему-то именует Сосудом.

Чужие игры!

Уже сметены с доски третьестепенные фигуры - мои подельщики, Хостик и к'Рамоль - и подходит черед второстепенных, то есть наш с Юдкой черед. Я не спрашиваю, что нас ждет; что-то очень скверное, и я понимаю этих людей, наших тюремщиков!

- Пан Юдка! Мы с вами хорошо сражались, и вы сполна выполнили наш… уговор. Нас многое… роднит. И все-таки я не могу не спросить. Те люди, что пришли тогда на свадьбу… и многие другие, нашедшие смерть от вашей руки, иногда нескорую, почти всегда - страшную… чем они провинились перед вами, перед вашим заклятием?

Мой собеседник молчал.

- Эти люди - слабые, иногда трусливые, иногда подлые… но, тем не менее…

- Ах ты, герой, - с непонятным выражением сказал Юдка. - Странствующий герой!…

Я вспомнил, как он бил Ирину - каблуком по голове. Я вспомнил, и по моему затекшему телу прошла судорога.

Если бы Ирина не кинулась за Мацапурой в пролом! Это было невозможно, она же не могла ходить! Она бросилась на четвереньках, едва ли не ползком. Раньше я думал, что только любовь способна на такие подвиги. Оказывается, ненависть не менее жертвенна, и даже скорее наоборот.

И Сале тоже успела уйти. А страшный Мацапура полагает, и не без основания, что по ту сторону Рубежа ему будет привольнее, чем на родине…

Но все-таки, если бы Ирина осталась здесь, и осталась жива - моя судьба сложилась бы иначе? Или?…

Над нашими головами загрохотали шаги. В углах притихли мыши, с потолка посыпался мелкий мусор; свет, пробившийся в щель приоткрытого люка, показался нестерпимо ярким.

- Живые, панове? - осведомился молодой, но до хрипа сорванный голос. - То попрошу, панове, на добрую палю!

* * *

Люди стояли тесно - площадь была невелика, а пространства для предстоящего действа требовалось немало. Я поначалу и не понял, что здесь готовят - два огромных круторогих быка, сложная система упряжи, скамейка…

Потом стало ясно, что такое "паля". Это длинный заостренный кол, тупым концом упирающийся в край земляной лунки. И механизм казни стал понятен как-то сам собой, а в животе сделалось тяжело и холодно, как будто я по ошибке проглотил покрытый инеем камень.

Что это? Страх смерти? Давно забытое чувство… Вернее, и вовсе незнакомое; до того, как воззвать к Неведомому, я смерти не боялся, а уж после - и подавно!

Страх такой смерти?

Пожалуй.

Я узнал сотника Логина - для него мы были виновниками гибели его дочери, хотя на самом деле девица Ирина, скорее всего, жива… Я узнал писарчука Федора - тот стоял между двумя здоровенными воинами, и все трое были неуловимо похожи друг на друга - не иначе, братья. Писарчук стоял без очков, и от этого мне почему-то сделалось легче. Парень, хоть и пришел посмотреть, как нас насадят на кол - но подробностей видеть не желает.

Я узнал еще несколько знакомых лиц - молодые ребята, из которых госпожа Ирина пыталась в свое время сколотить войско. Мало же их осталось, ох, как мало!…

Взгляд невольно остановился на единственном улыбающемся лице. Красивая, по-кукольному румяная девушка. И где-то я ее уже видел… Кажется, это невеста чумака Гриня. Как ее, Оксана? Да. Ей, похоже, нет дела до готовящейся казни - разглядывает толпу, будто высматривает кого, будто ждет, что вот-вот объявится ненаглядный женишок!… А женишок тем временем перевалился на ту сторону Рубежа, где-то там, в моем мире, вместе с госпожой Ириной, паном Мацапурой, проводником Сале…

Да, теперь я точно вспомнил. Это Оксана, это у нее на свадьбе так славно погуляли Юдка с сердюками.

Я оглянулся на того, с кем придется разделить позорную казнь. Оглянулся, надо сказать, с омерзением; Юдка на меня не смотрел. Вперился глазами в толпу, а кого там разглядел, кого увидел - уже не имело значения.

Обвинительное заключение читать не стали. Ограничились кратеньким информационным объявлением - мы обрекались смерти как пособники душегуба Мацапуры-Коложанского, чортовы прихвостни, изуверы, нехристи и убийцы. Последнее обвинение показалось мне забавным - потому что я так и не нарушил запрета. Не спустил смерть со своего клинка, и в этом мне немало помог умелый пан Юдка.

…В тот день Юдка взял на себя роль палача. Ту роль, которую так долго и верно исполнял мой Хоста, друг, спутник, подельщик, оставшийся в снегу на лесной дороге, но так и не нашедший покоя. Чем Хоста был при мне? Да убийцей же и был, но почему-то я и руку ему подавал, и ел с ним из одного котелка. А на Юдку мне не хочется смотреть. Хоть он и брат мне, брат по заклятию, и кому, как не мне, понимать…

- …А теперь, любезные, решите меж собой, кого из вас первым натягивать?

Распоряжался немолодой воин, кажется, его звали Есаул, кажется, мы с ним встречались там, на лестнице, среди жадного до крови железа.

Его взгляд был, как прикосновение бича.

Толпа зашевелилась - вероятно, то было начало казни, теперь нам с Юдкой предстояло выяснить, кому принимать муки первым, а кому наблюдать - в ожидании своей очереди.

- Жребий, - не дрогнув, сказал мой товарищ по заклятью. - Жребий, панове, он рассудит.

Говоря, Юдка смотрел на сотника Логина. За спиной у того возникло движение - как будто бы кто-то пробирался сквозь толпу; словно желая уйти прочь, испугавшись предстоящего зрелища.

Впрочем, они тут, за Рубежом, ко всему привычные. Не из пугливых и не из брезгливых.

Есаул поднес к Юдкиному носу две соломинки в кулаке. Одна, предположительно, длинная, одна - короткая.

- Вэй, Ондрий, да ты две коротких суешь! Нехорошо над людьми в смертный час насмехаться!

В толпе кто-то засмеялся. Ночью такой смех услышишь - спать не ложись, кошмары замучат.

- Будет, - мертвым голосом сказал сотник Логин. - Дай ему вытянуть, Ондрий.

Юдка зубами ухватил одну соломинку, выпустил, взялся за другую; внутри меня стояла зима, холодная зима, и сердце пропустило удар, хотя решался вовсе не вопрос жизни и смерти. И неизвестно еще, что лучше - первым лечь на скамейку или вторым…

- Короткая! Бери его!

Юдку подхватили под связанные локти два дюжих сердюка. Потащили к скамье; на миг мне показалось, что я различаю краски. Что на сотнике алый кафтан, а на сумасшедшей Оксане - пестрые, как луг, цветные ленты…

Юдку кинули на скамью лицом вниз. Разрезали и стянули штаны - по толпе прошелся гогот; пока привязывали к волам, пока разбирались с многочисленными постромками, наперед вышел барабанщик, парнишка лет четырнадцати в полном воинском облачении, с огромным, как бочка, гулким барабаном; ударил дробь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});