Брет Гарт. Том 3 - Фрэнсис Гарт

В продолжение этого дня возникло более дюжины гипотез самого волнующего содержания; сменяя одна другую, они различным образом разъясняли причины убийства. Первая гласила, что Гэбриель застал жену с любовником в самый момент побега и прикончил его на месте. В другой утверждалось, что Гэбриель, искусно подделав почерк жены, заманил Рамиреса в укромное местечко, где и прирезал его; этой гипотезе было тотчас отдано предпочтение, так как из нее следовал вывод о предумышленности преступления. Позже ее несколько усовершенствовали в том отношении, что виновниками коварного убийства были объявлены одновременно и Гэбриель и его жена: оказывается, оба они были равно заинтересованы в устранении любовника, угрожавшего им ужасными разоблачениями. К вечеру, когда лучшие умы Гнилой Лощины получили возможность объединить свои усилия, всем стало окончательно ясно, что Гэбриель и миссис Конрой убрали с пути законного владельца того самого рудника, который Гэбриель так нагло себе присвоил. Эта гипотеза продержалась рекордное время, — должно быть, не менее двух часов, — потому что отвечала общей давней уверенности, что Гэбриель, при своей известной всем тупости, никак не мог самостоятельно открыть серебряный рудник; единственная допущенная поправка состояла в том, что если мексиканец и не являлся сам законным владельцем рудника, то, во всяком случае, был опасным свидетелем, которого Гэбриелю непременно требовалось убрать с пути. Когда же чуть позже, быть может, из-за какого-нибудь неосторожного словечка, оброненного адвокатом Максуэллом, возник слух, что Гэбриель Конрой вообще самозванец, прикрывавшийся чужим именем, — дальнейшие споры были сочтены излишними. Коронер и понятые адресовали свое обвинение «неизвестному, именовавшему себя Гэбриелем Конроем», а Гнилая Лощина к прочим уже перечисленным преступлениям Конроя прибавила еще и мошенничество. Сразу прояснилась и другая тайна — кто именно повинен в конокрадстве и хищении золота с заявок, имевших место по соседству за последнее время.

Я так подробно излагаю эти перемены в общественном мнении относительно вины Конроя потому, что уверен, что за пределами Гнилой Лощины в более цивилизованных поселениях нашего отечества подобное не могло бы случиться никогда.

Нашлась, впрочем, и в Гнилой Лощине одна душа, ни минуты не верившая в виновность Гэбриеля; нужно ли пояснять, что то была миссис Маркл? Она не сомневалась ни минуты, что Гэбриель стал жертвой гнусной интриги, что миссис Конрой — истинная убийца — коварно запутала его, чтобы свалить на него свою вину. Столь тверда была миссис Маркл в своих взглядах, что сумела внушить их и Сол, и адвокату Максуэллу. Более того, именно она заставила свою помощницу немножко попридержать язык, когда эта импульсивная молодая особа добровольно выступила перед коронером, облачившись в траурный наряд, наскоро сооруженный из скудных местных ресурсов, и закрыв лицо черной вуалью. «Показания мисс Кларк, — писал «Вестник Среброполиса», — прерывавшиеся слезами и проклятиями свидетельницы по адресу убийцы, глубоко поразили присутствующих своей пылкой прямотой, каковой, впрочем, и надлежало ожидать, учитывая нежные узы, соединявшие свидетельницу с жертвой злодеяния. Как стало известно из достоверных источников, Рамирес прибыл в наши края, влекомый надеждою счастливо увенчать пламя любви, бушевавшее в его груди уже не первый год. Увы, злосчастная невеста! Кровавая рука убийцы заставила ее сменить подвенечную фату на траурную вуаль! Из нескольких случайных слов, сорвавшихся с губ свидетельницы, — при всей несомненной ее скромности! — приходится заключить, что мужская ревность сыграла не последнюю роль в роковом происшествии. Утверждают, что Гэбриеля Конроя не раз видели в доме мисс Кларк».

Я привожу эту выдержку из газетной статьи не только потому, что в заключительной ее части предложено новое объяснение убийства, но также желая показать читателю, насколько тонко и изящно объясняется автор статьи по сравнению с репортером «Знамени Гнилой Лощины», которого я цитирую с содроганием:

«С нашей мисс Сол не соскучишься. Обмотавшись десятью ярдами первосортного миткаля, купленного в лавке Бриггса, и нацепив на голову черную сетку от москитов, она гарцевала на скамье свидетелей, что тебе молодая норовистая кобылка, ненароком запряженная в похоронные дроги. Если мисс Сол приняла твердое решение носить траур по каждому постояльцу, которому она раз подала котлеты, советуем ей закупить оптом залежавшийся у Бриггса миткаль, а заодно зафрахтовать до конца сезона катафалк у Пата Хулана. Ну а тем, кто посмекалистее, и без дальних слов ясно, что кроется за этим цирковым представлением! Редакции «Вестника», как видно, хочется скрыть истинные причины происшедшего убийства, отвлечь внимание публики от некоторых лиц, чуточку поважнее, чем мисс Сол Кларк. Мы, конечно, никого ни в чем не обвиняем, но хотели бы знать, что делал вчера вечером почтенный редактор «Вестника», сидя в бухгалтерии у главного подручного Пита Дамфи в Гнилой Лощине? Проверял, сколько у него денег в банке? Уж не вырос ли его текущий счет за последнюю ночь?..»

В час дня на следующий день редактор «Вестника» разрядил свой револьвер, целясь в редактора «Знамени», но промахнулся. В половине второго двое неизвестных были ранены при перестрелке в лавке Бриггса: причины ссоры остались невыясненными. В девять часов вечера пять-шесть человек не спеша прошли по главной улице и поднялись на чердак Бриггсова склада. Еще в течение десяти — пятнадцати минут с дюжину гуляк выбрались из салунов и без всякой видимой цели потянулись к Бриггсу. К половине десятого на чердаке у Бриггса собралось пятьдесят человек. За то же время меньшая по численности группа, также исподволь и как бы не имея в виду никакой особой цели, скопилась у крыльца двухэтажного здания суда, где содержался арестант. В десять часов некий всадник, бешено шпоря коня, влетел в Гнилую Лощину; загнанный конь повалился наземь. Не прошло и нескольких минут, как вновь прибывший пересек площадь и быстрым шагом подошел к зданию суда. То был Джек Гемлин. Но Три Голоса сумели опередить его; со ступеней судебного здания они громко объявляли свою волю.

Оглашенный ультиматум был адресован одному-единственному лицу. Человек этот, покинутый своими помощниками и оставленный друзьями, был Джо Холл, бдительный, неутомимый окружной шериф из Калавераса. Забаррикадировав двери, исполненный решимости, он недвижно сидел возле своего арестанта; уже двенадцать часов он ждал этой минуты, с пистолетом наготове, без тени надежды в душе. Джо Холл не блистал умом, не выделялся он также и какими-либо иными достоинствами; но сейчас он был намерен сложить голову здесь, за этой решетчатой дверью, выполняя долг, к которому призывали его занимаемая должность и лишние пятьдесят бюллетеней, полученных на выборах всего два месяца тому назад. Правда, его малость смущало, что некоторые из доносившихся снизу голосов в точности походили на голоса его избирателей; но гораздо громче, заглушая их, в ушах его гремела фраза из врученного ему ордера: «Настоящим повелеваем вам взять под арест и доставить на место живым и невредимым названного Гэбриеля Конроя». Книжная витиеватость этой фразы чем-то воодушевляла его, служила ему моральной опорой. Не хочу скрывать, никакими внешними геройскими качествами Джо Холл не отличался. Вспоминаю его, малорослого, суетливого, без следа той величавой уверенности, какую дает человеку физическая сила. Сейчас, в момент смертельной опасности, он пожевывал табак, энергично сплевывая жвачку на пол; временами вскакивал с места и теребил бороденку; а то еще, шагая по комнате, проверял курки на пистолетах. Остановившись возле Гэбриеля, он спросил почти что со злостью: