Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

Нельзя — опять приходится повторяться — точно смоделировать весь процесс человеческой мысли, особенно ищущей мысли. Джойсу в его «Улиссе» понадобилось несколько томов, чтобы описать всего один день из жизни рядового дублинца. Так неужели нельзя простить и принять эту небольшую попытку не смоделировать, нет, просто схематически проиллюстрировать простейшее умозаключение?

Светловидов прошел мимо дачи, где строится гараж, но он обязательно должен вернуться. Вроде бы это понятно без лишних слов. Хотя бы по той простой причине, что, как нас учили, в пьесе не должно быть нестреляющих ружей. В жизни-то их сколько угодно (к счастью), а вот в пьесе да и в романе быть не должно. Поэтому, может, и в самом деле не стоило городить огород? — Возвращение Светловидова и без того было бы понято. Но ведь мало просто понять и согласиться. Читателю, раз он уж взял в руки книгу, ничего иного и не остается. Это потом, дойдя до конца, он может не согласиться с автором, пока же есть только две возможности: либо не поверить и тут же бросить читать, либо следовать за автором до самого конца.

И просто поверить мало. Нужно, как бы поменявшись на миг местами со Светловидовым, проникнуться его нетерпеливой уверенностью, что он напал на след! У Светловидова — он идет сейчас рядами колючих упругих сосенок и посасывает свежий зеленый побег — есть только одна цель: проникнуть на эту дачу. Он просто разбирает различные варианты, как сделать это достаточно тонко. Вот это-то и необходимо прочувствовать.

Но здесь опять может возникнуть вопрос: почему мы столь подробно говорим об этом человеке? Ведь в сущности он второстепенный герой?! Зачем же столь кропотливо копаться в логических или психологических мотивировках его поступков? Более того, какое нам дело до того, как он пьет воду, щурясь на проясневшее небо, как наполняется вдруг легким, бездумным жизнелюбием?

Что ж, придется ответить и на это. В отличие от классического романа, в детективе все должно быть жестко детерминировано, подчинено логическому исследованию интриги, разгадыванию ребуса, если угодно. Может, конечно, это и не так, но ведь есть и такое мнение. И к нему стоит прислушаться. Итак, почему к второстепенному герою проявляется интерес? А кто может сказать, не дойдя до самого конца, что один герой первостепенный, а другой — служебный, эпизодический? Разве в жизни так бывает? Разве может человек знать, что ожидает его даже в самую ближайшую минуту? Поэтому, пока не исчерпана вся данная человеку катушка лет и секунд, мы не вправе судить ни о его месте в жизни, ни о его роли в повествовании. Но это не главное. Дело совершенно в другом…

Единственное преимущество писателя перед читателем — это то, что писатель иногда знает будущее своих героев. Грустное преимущество. Флобера, говорят, нашли в состоянии глубокого обморока с признаками мышьякового отравления. «Только что скончалась Эмма Бовари», — сказал он, когда его привели в чувство. Не многим, лишь самым великим дана была такая сила перевоплощения. Но даже в малых дозах отрава все-таки отрава. Поэтому писатели очень неохотно убивают своих героев. Даже самых эпизодических, лишь однажды промелькнувших в одной из глав.

Итак, через мгновение Светловидова не станет. Потом, несколько часов спустя, знавшие его люди поймут вдруг, что, уйдя из жизни, этот тихий и как будто бы незаметный человек многое унес с собой из их привычного, повседневного мира, из их сердец. Жизнь есть жизнь. Она по-своему беспощадна и целительно мудра. Скорее всего, Светловидова постепенно забудут, не полностью, конечно, просто внезапная, резкая боль утраты сгладится и неощутимой тенью осядет в глубинах памяти, где ее занесут пласты повседневных житейских забот. Но, пока эта боль еще ощутима и разум не хочет, не может мириться с очевидной нелепостью этой преждевременной смерти, они поймут: Светловидов потому и казался незаметным, что был всегда на своем месте. Его не приходилось звать, о нем не надо было вспоминать, в нужную минуту он непостижимым образом появлялся. Ненавязчиво, без лишних слов брался за свою работу и делал ее пусть не столь блестяще и быстро, как некоторые, но все-таки делал. А как часто он дежурил за других, как незаметно умел исчезнуть, когда это кому-нибудь было почему-то нужно…

Все знали, что он подражает Люсину. У него это не очень-то выходило: он попадал в смешные положения, иногда допускал крупные ошибки, но все равно старался, как говорили, «работать под Люсина». Но никто не знал, что и Люсин стремился в чем-то быть похожим на Светловидова! Не отдавая себе в том отчета, он тоже в свою очередь «работал под Светловидова». Ему всегда хотелось быть, что называется, простым парнем. И временами он действительно ощущал себя таким вот простым и бесхитростным парнем, которому ничего не надо, и весь он тут — душа нараспашку. Но именно тогда, хотя никто этого почему-то не замечал, Люсин и «работал под Светловидова». Совершенно безотчетно он усвоил светловидовскую манеру пожимать плечами и, склонив голову набок, всем своим видом показывать, что удача пришла, что называется, дуриком. Но у Светловидова это было совершенно искренне. Люсин же полусознательно маскировал свои истинные чувства. В точности как и Светловидов, Люсин сокрушенно чесал затылок, когда попадал впросак, и обстоятельно рассказывал всем, на чем именно споткнулся. Только Светловидов сокрушался о настоящих ошибках и вправду был, как говорится, задним умом крепок. Люсин же скорее играл. Нет, он, конечно, не позерствовал и не разыгрывал из себя шута. Просто он был болезненно стеснителен и скрывал эту непобедимую свою слабость, как только мог. Роль простака давалась ему легче всего, чему, надо сказать, немало способствовала внешность. К тому же это во многом было удобно. И он быстро привык к ней. Светловидов же был для него моделью, с которой он день за днем лепил свой образ.

Это Люсин поймет внезапно и сразу, когда будет стоять опустив голову над лежащим ничком Светловидовым, когда увидит, как заломил тот за спину руку, а другую выбросил далеко вперед, словно бежал куда-то и, даже падая, что-то стремился схватить. Но он никуда не бежал в свой смертный час и не протягивал вперед руки. Выстрел был сделан сзади, и он просто упал, так и не успев схватиться за свой разнесенный пулей затылок. И умер, не поняв, что это конец.

Глава 22

«Огни св. Эльма»

Партия флуоресцентной краски «Огни св. Эльма» (ZnS-Cu) была закуплена в октябре прошлого года по заказу Всероссийского театрального общества — ВТО. Но, как это иногда бывает, товар долго кочевал по всевозможным складам и базам и лишь недавно поступил в торговую сеть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});