Кирза и лира - Владислав Вишневский

Водитель, тоже срочник, но с сержантскими лычками. Наверное «салага», на старика вроде не похож, хотя… Чуть развалившись, одна рука на руле, другая на дверце, за опущеным боковым стеклом, он, легко и внешне небрежно управляет машиной. Впереди нас и чуть в стороне появились светящиеся буквы «Аэропорт». Ага, аэропорт!.. Полетим, значит, куда… Неужели? Интересно, однако! А… нет!.. Уже и проскочили поворот к аэропорту, и буквы исчезли. Не полетим, значит. Пролетели считай! Едем…

Огней вокруг стало заметно меньше. Уже потянулся затемненный пригород. По бокам от дороги, один за другим тянутся тёмные одноэтажные дома с высокими заборами. А вот и они исчезли. Луч света фар одиноко пляшет по пустынной дороге и придорожным кустам. «Интересно девки пляшут…». Въехали в глухую непроглядную ночь. Вокруг нас только темень! Куда это мы направляемся?

— А куда едем-то? — как можно равнодушнее интересуюсь я. Нет, я спрашиваю просто так, чтоб разговор поддержать, не из любопытства.

Через длинную паузу: «Уже скоро!», бурчит водитель. А я уж подумал, что он не расслышал или глухой. Смотрю на его затылок, удивляюсь… Ты смотри, какой неразговорчивый пацан попался. Не хочешь разговаривать, не надо. Не очень то и хотелось. Наверное, они там специальную клятву в своей автороте дают… «Рот на замок!» «Молчание — золото!» «Вылетит не поймаешь». «Враг не дремлет, враг не спит, враг болтливых караулит»…

В машине мягко и уютно. Прохладный ветерок приятно бодрит, но и, чувствую, укачивает, клонит ко сну. Короче, я хочу спать. У нас же сейчас по распорядку отбой, пора, так сказать. За восемнадцать-то с лишним месяцев, привык к распорядку, уже и не сопротивляюсь, да и зачем! Эх, прислониться бы вот так… или нет, вот сюда бы, так, лечь на спину и… Не важно, что ноги не поместятся, я сапоги сниму, и до утра бы вот так — ехать, ехать, ехать! А действительно, куда это мы едем? Тайны «Мадридского двора» какие-то… Интересно, куда это наших генералов, на ночь глядя, в такую даль занесло? За окнами ни зги, сплошная темень. Едем к черту на кулички. И на хрена спрашивается козе баян? В смысле, я с баяном. Спал бы сейчас…

В свете фар замелькали заборы. О! Опять пошли дома… Деревянные, с заборами. Какой-то посёлок… Это уже хорошо, тут и люди как-никак должны быть.

Генеральский водитель лихо обруливает неожиданно возникшую на дороге огромную бетонную клумбу, и светом фар упирается в стену столовой или кафе. Всё! Приехали.

Большие стеклянные окна кафе-столовой изнутри плотно зашторены, но яркий свет всё-же пробивается, освещая часть прилегающего к зданию пространства. Вокруг здания, чуть поодаль, ожидает множество разных легковых автомашин. По-окружности клумбы, на белёном её бетоне, сидят люди и в штатском и в военном, видимо, водители. Сидят, попыхивают в полутьме сигаретами, негромко разговаривают: «И трамблер уже сто раз чистил, и свечи менял, а все равно сбоит движок, падла, сбоит». «А может, тебе бензин попался какой грязный? Ты его не фильтруешь при заливке-то, нет?»

Поодаль много людей в военной форме — все офицеры. Ждут. Одни молчаливо прогуливаются или просто стоят, другие кто около входа в кафе, кто перед окнами. Есть и в гражданском, но их меньше. Охрана, что ли какая, не пойму… Или места не хватило?

Неловко, с непривычки — спиной, выбираюсь из машины, как гирю, вытаскиваю за собой баян. От входной двери к нам семенит, торопится какой-то офицер.

— Что так долго? Всё в порядке? — непонятно к кому обращается майор, и по-свойски хлопает меня по спине. — Давай, давай, солдат, быстрее. Заждались тут тебя, понимаешь. — Выхватив у меня из рук баян, чуть ли не бегом бежит впереди.

В прихожей передает меня другим офицерам, перегородившим дорогу, и быстро выходит обратно. Эти, с серьезными и неулыбчивыми лицами офицеры, подталкивают меня ко входу в зал, к двери.

— Давай быстрее, доставай свой инструмент, и туда, — показывают рукой.

За закрытыми дверьми — слышу — стоит плотный шум, как в нашей субботней бане обычно, только грохота тазов не слышно. Какие тут тазы? Это столовая!

Теперь понимаю, зачем козе баян. Ладно, что мне доставать! — три секунды, и я готов. Переступаю через порог.

Ох, какой тут знатный банкет!.. О-о-о!

В ярко освещенном зале — пир горой, дым коромыслом. По периметру, под единой, без разрывов белой скатертью, расставлены столы. С их внутренней и внешней сторон сидят военные и гражданские. Гражданских заметно меньше. Офицеры за столами не ниже подполковника, несколько в генеральских мундирах. В некоторых узнаю наших — встречал в полку. Гражданские, кто в пиджаках, кто уже снял, но все в галстуках. Народу много. Но ни одной женщины! Мальчишник, похоже.

Столы плотно заставлены закусками, бутылками, фужерами, вазами с фруктами. Над столами висит густой табачный дым, общий громкий шум, отдельные выкрики тостующих, звон бокалов, пьяный смех, попытки сольного и хорового пения. К единому для всех армейскому цвету одежды и черно-серому гражданскому, добавлен общий для всех красный тон лиц, от изрядно выпитого алкоголя. Почти у всех глуповато-сосредоточенные выражения лиц и улыбки, с заторможенной реакцией движения рук и голов.

Банкет. Какой-то праздник.

Мое появление увидели далеко не все, и далеко не сразу. На звук прикрытой за мной двери повернулось два-три равнодушно вопрошающих лиц: «Ну что там еще?» Они-то, первыми, и обрадовались моему появлению.

— А-а… а вот и бая-ян пришё-ёл?! Оп-ца, гоп-ца, дрып-ца-ца!..

Обрадовались моему баяну. Его они встретили радостными застольными возгласами: «О-о… Оп-ля! Асса! Эх, ма!» — как своего старого знакомого. При этом радостно и широко улыбаясь, пытаясь сидя «сбацать» «Цыганочку», дотянуться до баяна и дружески похлопать его, как близкого и родного человека, мол, молодец, что пришёл! Вовремя! Всё, как это обычно бывает межу закадычными друзьями. Чуть позже, некоторые, за инструментом разглядели и меня в моей солдатской гимнастерке, — «О-о! Так…» — это, мол, кто с тобой, почему не знаю? Под широкими наплечными ремнями баяна не видно моего звания на погонах (кто это там?) и это несколько затруднило процесс нашего знакомства. Но универсальное армейское звание «эй, командир», быстро разрешило ситуацию.

— Так, командир…

— Эй!..

— Иди сюда…

— Нет, ни куда не ходи, стой здесь!

— А я говорю, ко мне иди!

Короткий спор — где мне встать или где присесть, неожиданным для меня образом решается в пользу ближайшего от меня офицера. Он, потянув меня за рукав, повалил на своего соседа, слева от себя, бросив тому:

— Подвинься, хватит жрать! Музыка пришла. Оп, ля! Садись, командир.

Слева возражений не последовало, и я, опережая баян, воткнулся в некое междустулье, едва зацепившись за сиденье левой половинкой своей пятой точки. Сосед справа даже не потеснился, а тот, который слева — его тёплое ещё место частично занял я со своим баяном, был просто сдвинут. Ему в свою очередь пришлось столкнуть следующего, сидящего от него слева. В ту, левую от меня, сторону пошла грубая волна пересадок, с частичной перестановкой за собой посуды, главным образом фужеров. Волна эта достаточно быстро как-то сама собой всё же успокоилась, рассосалась и, оказалось, всем хватило места. Но играть так, конечно, я не мог, да и двигаться тоже. Меня плотно сжали с боков гостеприимные хозяева. Кто-то, сбоку, через стол, нетерпеливо крикнул:

— Ну, чё сидишь, командир, давай, па-аешь, играй. «Яблочко» давай. Йех!..

«Йех!», на взлете, грубо оборвал мой сосед справа — пожилой, плотного сложения полковник с маленькими танками на погонах и петлицах:

— А-атс-тавить! Еще напляшешься. Пусть солдат поест. Ты уже нажрался, а он голодный. Правильно я говорю, да, солдат? Ешь, давай и никого, кроме меня, не слушай. Давай!..

Возражений от желающего срочно сбацать «Яблочко» не последовало. Да и я бы, конечно, не стал возражать и отбиваться от столь соблазнительного стола, но меня сюда привезли, я ж знаю, не для этого… Я же понимаю, что должен играть здесь, веселить, «па-аешь». Пытаюсь объяснить это полковнику, но он отрицательно крутит головой: нет, нет и нет.

— Молчи, я сказал! Ешь, давай!

Зачем спорить, я ж солдат… Приказ командира… сами понимаете что! Я и налёг. От души, признаюсь, налёг. Приказ же мне был такой, ну! Как затрещало, в связи с этим за моими ушами, что тебе По-2 на взлёте!.. Словно атмосферные помехи в транзисторном радиоприемнике… Сплошной треск стоит, шума застольного не слышу, так вкусно всё было, ага! Но, бдительность не теряю, солдат же, как говорится, пытаюсь всё улавливать…

В одной стороне зала, несколько человек склонив к столу головы, с глубоким чувством, поют друг другу:

Бродяга к Байкалу подходит, рыбацкую лодку берет,И грустную песню заводит о Родине что-то поет…

В левом углу, совсем недалеко от меня, пытаются петь «Смуглянку». Хорошо и слаженно у них звучит только припев. В запеве слова почему-то расходятся. Часть первого куплета странным образом переплетается со вторым, потом и с третьим. Исполнители сбиваются. Удивленно прислушиваются к словесной каше, сердятся друг на друга, но, махнув рукой, примиряются на припеве: