Серый коршун. Диомед, сын Тидея - Андрей Валентинов

Ox, и позавидовал же я! Интересно, могу я так же, но с копьем? Вообще-то, если постараться...

– А-а-а-а-ах!

Чуть не вскочил, чуть не бросился вниз. Нельзя! Дядя сидит, и я сидеть должен. Дядя молчит...

– Что делать, не знаю, Тидид!

А он и не молчит уже. Да только...

– Ты мне сын, Фоасу брат, нашим куретам – вождь. Твоя кровь – наша кровь, твоя беда – наша беда...

Что-о-о-о?

– Курета обидят – все вступятся. Вождя обидят – сто лет мстить будут. Двести лет мстить будут. В Аид Темный попадут – и там мстить будут.

– А-а-а-а-а-ах!!!

Это на поляне. А я даже головы не повернул – на дядю глядел. Дий Подземный, Гестия-Заступница, о чем это он? Мстить – кому мстить?

– Не мальчик ты, Диомед, мужчина! Поэтому слушай как мужчина. Дом твой в Аргосе сожгли. Дом сожгли, слуг убили, все, что в доме было, унесли. Сегодня утром гонец был – рассказал.

Закрыл я глаза...

– Ты им не кровник, не чужак, ты им – родич. Ты ванакта Алкмеона под Фивами спас, остальных спас, а они тебе такую обиду нанести посмели!..

Обиду? Прав, конечно, дядя. Отцов дом, отцовы слуги. Ведь родился я там, в этом проклятом Аргосе! Глубокая, моя улица, мое детское царство...

...Амикла!!!

Как же я не подумал о ней? Почему не попросил Сфенела?..

«– Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь?»

Дурак я, ой дурак! А еще Светлой клялся, обещал ей!.. Смотрю на поляну, где лучники, – и не вижу ничего. Дядя Андремон говорит – не слышу. То есть слышу, конечно, да только кажется, будто дядя с гор Кавказских шепчет.

– Что делать мне, скажи? Куретов поднимать? Калидонцев поднимать? На Аргос идти? Большая война будет, со всей Ахайей война. А не пойдем – позор вечный, родича в беде бросим, вождя бросим! Ты сразу не говори, подумай сначала, пусть боль пройдет...

Теперь уже я молчу. Но только не думаю – на поляну смотрю. Просто так, не видя ничего...

...А я над ее пупырышками смеялся! Теми, что на животе. Афродита с пупырышками! Смешно!

И груди ее маленькие – вверх-вниз, вверх-вниз...

Крик! Да такой, что даже я очнулся. Двое! Двое осталось! Кто-то высокий, не увидеть отсюда и... Любимчик! Сейчас самое главное, сейчас особая мишень будет, уж не знаю, какая. То ли голубку на нитку привяжут и в небо пустят (шагов за четыреста, не меньше!), а может, ленту красную на дальнем дереве между ветвей растянут.

Не подкачай, Лаэртид!

..."Кур-р-р-р-р!" Мчится конница через Микенские ворота. И через Диркские, и через Трезенские. Стучат копыта – гореть проклятому Аргосу!..

Очнулся, головой мотнул. Кто знает, не для того ли дом мой жгли? Ванакт Заячья Губа не прочь еще одну войну выиграть. Небось уже и с Микенами договорился, и с Пилосом, и с Коринфом.

А хорошо бы их всех! За Амиклу!

– К Алкмеону-ванакту гонца пошлем, дядя. Пусть ответит. Пусть виновных накажет. Извинится пусть. Если не ответит, в Дельфы пошлем, пускай Тюрайос рассудит. И в Микены, к Эврисфею. Нельзя сейчас воевать. Они нарочно нас выманивают. Нельзя поддаваться...

Молчит дядя, кивает, бороду черную треплет.

– Нельзя... Пойдем, сынок, поглядим. Сейчас награждать станут. Ты улыбайся, и я улыбаться буду. Виду не покажем. Пока...

А на поляне... На поляне!..

Ну, молодец, Любимчик! Мо-ло-дец!

Одиссей смеется, Фоас улыбается, мы с дядей улыбаемся (ой, трудно улыбаться!). Остальные... Рты раскрыли остальные, глаза выпучили. Четырнадцатилетний парень всех обставил! Когда же было такое?

А вот и быка ведут. Ух, хорош!

– Я думал, твой друг – мальчик. А он не мальчик – мужчина!

Улыбается дядя, на меня смотрит. Держись, мол, Тидид! Держусь!

А дяде Гераклу совсем плохо!

Мы с Фоасом к нему поздороваться зашли, поприветствовать. Не сами – с Одиссеем (напросился!). Решили – вчера приехал, сегодня заглянуть следует. Родич ведь!

Заглянули...

– Плохо ему, Диомед! Совсем плохо! Ночью закричал, биться стал. А Лихас наш, как назло, к локрам уехал... Сделай что-нибудь, помоги!

У тети Деяниры – слезы на глазах. У тети Деяниры губы трясутся. Никогда такой ее не видел! Гилл, дяди Геракла старшенький, весь белый стоит, кулаки сжимает. Остальные, которые помладше, в кучу сбились, дрожат. Макария, дочка, голосит, пискляво так...

А по всему дому – рев. Да что там по дому – на улице слышно. Ходуном дом ходит!

– О-о-о-о-о-о-о-о! О-о-о-о-о-о-о!

И удары – «бух!», «бух!» Словно тараном – в ворота!

– Он... детей требовать стал. Детей... Понимаешь, Диомед? Детей!..

Не понимаю. Одно вижу – плохо.

Переглянулись мы с Фоасом. И с Любимчиком переглянулись. Переглянулись – пошли. Хоть и страшно. А что делать?

Идем, а нам навстречу:

– О-о-о-о-о-о-о-о! О-о-о-о-о-о-о!

Мы к двери знакомой – нет двери! С шипов снесена!

В горнице все вверх дном, ставни сорваны, вместо кресла – щепки горой...

– Де-е-е-ети-и-и-и! О-о-о-о-о!

Дядя Геракл на полу сидит. Голый совсем. Сидит, огромный такой, страшный, голову руками обхватил...

– Де-е-ет-и-и-и! Убей меня, брат! Убей! О-о-о-о-о!

Брата вспомнил! А ведь брат его, почитай, уже лет восемь, как мертвый!

Фоас головой качает, Одиссей столбом застыл (еще бы!), а я не знаю, что и делать. Все говорят – безумие у дяди Геракла. Гера-Волоокая насылает – до сих пор мужу своему Гераклову маму простить не может. А мне вот кажется...

– Де-е-ети-и-и! Терима-а-а-ах! Деико-о-о-онт! Кре-онтиа-а-ад!... Убей меня, брат, убей! О-о-о-о-о-о-о!

– Может, зелье какое? – это Любимчик, одними губами.

– Какие дети, Тидид? – поражается Фоас. – Не так его детей зовут!

– О-о-о-о-о-о!

Упал дядя Геракл, лицом о ковер ударился. Упал, телом всем затрясся, а по дому гул пошел.

– Убейте! Не должен я жить! Не должен! Брат, брат, что же ты смотришь? О-о-о-о-о!

Плачет дядя Геракл, плечами дрожит. На плечах, среди волос черных, жилы набухли, посинели...

– Убейте! О-о-о-о-о!

...не безумие это! Просто не здесь сейчас дядя, не в Калидоне. В Фивах он, в тот год, когда своих детей от Мегары, жены первой, убил. Теримах, Деикоонт, Креонтиад...

Заблудился дядя Геракл в палатах Крона Всесильного. Или сам, или ОНИ помогли...

– Дядя! Дядя Геракл! Это я, Диомед. Не который с конями, а Тидид, твой племянник!

Горячим было дядино плечо – как тот огонь, в котором дети его сгорели. Как пепел дяди Эгиалея. Я слева подошел, Фоас – справа, Лаэртид не побоялся, воды принес...

Лилась вода по седой бороде (эх, дядя, уже и седой ты cтал!), по губам – черным, до крови закушенным...

– Дядя, ты же меня сам учил! Надо бороться! Надо выныривать! Зацепись за что-нибудь, за себя зацепись...

Не слышит дядя Геракл. Плачет.

Так и оставили его. Только укрыли.

Из дома вышли – словно у погребального костра побывали. Любимчик молчит, слова вымолвить не может, и я молчу, а Фоас...

– Эх, знать бы, какой бог проклятый над таким человеком издевается! Убил бы, не посмотрел, что бог. Хоть Зевс это, хоть Гера! Убил бы!

. Сказал, глазами темными блеснул. А я дядю Капанея вспомнил.

Потом, когда в шатре сидели да злое молоко пили, я все о маминых словах думал. Может, мой НАСТОЯЩИЙ дед и вся его Семья-Семейка, которую мама поминает, правы? Опасны мы, люди, с ИХ, нелюдской, кровью! И для НИХ, и для себя. Больные, безумцы, убийцы, вечно проклятые и проклинаемые. Может, и вправду стоит собрать всех!..

...И девчонка, та, что в Фивах, вспоминалась. Выходят, и я иных не лучше! Клялся – клятвы не сдержал. А теперь Амикла пропала. Вроде как наказали меня боги. Да меня-то ладно! А ее за что? Эх, лучше бы я сгинул под проклятыми Фивами вместо дяди Эгиалея! Всем бы легче стало. Кто я такой? Чужак, изгнанник, сын изгнанника, Дурная Собака...

...Ядовитое семя! Что тут скажешь? Всех бы нас – да на один костер!

Но ведь мы не виноваты, что такими родились! Мы – живые, мы хотим жить! Эх, дядя Капаней! Не успел ты войско собрать, чтобы с НИМИ разобраться.

Нет, и это бы не помогло!

«Бойся богов, Диомед! Бойся!»

* * *

Двое. Дорогие плащи, золотые фибулы, мечи у пояса. А глаза одинаковые – цепкие, колючие.

– Радуйся, богоравный Диомед! Лаэрт, басилей Итакийский, и Антиклёя, богоравная его супруга, прислали за сыном.

Вот и пора тебе домой, Любимчик! Погулял, мир поглядел. А что не повоевал, так и хвала богам!

Навоюешься еще!

– Басилей Лаэрт просит передать, что он – твой должник. Его дом – твой дом, его корабли – твои корабли!.. ...А его пираты – мои пираты.

– Спасибо! – смеюсь. – Запомню. Буду по Калидонскому заливу плавать – бесплатно перевезете. Не улыбнулись даже.

– Перевезем. И тебя. И твоих людей. И конницу тоже.

О боги! Я ведь шутил!

До встречи, Лучник!

* * *

А как снег выпал (впервые увидел – здорово!), застучали по замерзшей земле копыта.