Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

Женщины продолжали пировать, когда Юйсяо, прихватив серебряный кувшин вина, четыре груши и апельсин, юркнула во флигель, желая угостить Шутуна. Слуги во флигеле не было, и Юйсяо, опасаясь, как бы ее не заметили, оставила кувшин и вышла.

Как на грех, прислуживавший гостьям Циньтун углядел, как в кабинет прошмыгнула Юйсяо и на некоторое время там задержалась. Циньтун решил, что Шутун у себя, и бросился во флигель. Однако Шутуна там не оказалось. Под кроватью же стоял кувшин подогретого вина и фрукты. Циньтун поспешно спрятал фрукты в рукав, кувшин – под одежду и пошел прямо к Ли Пинъэр. Инчунь находилась при хозяйке на пиру, и в комнате с Гуаньгэ оставались кормилица Жуи и Сючунь.

– А где же сестрица? – спросил вошедший Циньтун.

– Она на пиру, матушке прислуживает, – отвечала Сючунь. – А зачем она тебе?

– Да я вот кое-что принес, хотел попросить ее спрятать.

– Что же именно? – поинтересовалась Сючунь.

Циньтун мялся. Между тем Инчунь внесла блюдо жареной гусятины и тарелку посыпанных сладкой пудрой пирожков-розочек с фруктовой начинкой и стала угощать кормилицу.

– Ах ты, арестант! – заметив Циньтуна, воскликнула Инчунь. – Что ты ухмыляешься? Почему в зале не помогаешь?

Циньтун извлек из-под полы кувшин и попросил:

– Будь добра, спрячь куда-нибудь.

– Да ведь в нем гостьям вино подогревать надо, – отвечала Инчунь. – Зачем же ты его взял?

– Не спрашивай! Шутун с Юйсяо спутался, вот она ему в кабинет кувшин вина и принесла, а еще апельсины и груши. Она его угощать собирается, а я их разыграю. Спрячь, сестрица, как следует, а придут искать – не давай, ладно? И мне-таки кое-что перепадет. – Циньтун показал Инчунь апельсин и груши и продолжал: – Я вино больше подогревать не буду. Мне пора собираться. Нынче моя очередь на Львиной ночевать.

– А если заметят пропажу, подымут шум? Тебе же тогда и достанется.

– Но я тут ни при чем! Не я ж кувшин стащил! Кто крадет, тот пусть и дрожит.

Сказав это, торжествующий Циньтун вышел, а Инчунь унесла кувшин во внутреннюю комнату и поставила на стол, но не об этом пойдет речь.

Под вечер пирующие разошлись. Когда стали убирать посуду, недосчитались кувшина. Юйсяо бросилась в кабинет, но его там не было и в помине. Еще одна пропажа! Юйсяо спросила Шутуна.

– Я уходил по делам и ничего не знаю, – отвечал слуга.

Юйсяо всполошилась и начала приставать к Сяоюй.

– Вот взбалмошная потаскуха! – ругалась на нее Сяоюй. – Я чай подавала, а ты с кувшином была, ты же сама вино разливала, чего ж на меня-то сваливать?

Обыскали всюду, но кувшина не нашли. Когда пришла Ли Пинъэр, Инчунь – так, мол, и так – поведала хозяйке о Циньтуне: заходил Циньтун с кувшином и велел мне спрятать.

– Ах он, арестантское отродье! – воскликнула Пинъэр. – Для чего он сюда с кувшином приходил? А в дальних покоях целый переполох поднялся. Юйсяо сваливает на Сяоюй, Сяоюй – на Юйсяо, а та плачет, клянется, не брала. Ступай, отнеси быстрее, а то и тебе попадет.

Инчунь достала кувшин и понесла в дальние покои. Повздорившие служанки между тем направились к Юэнян.

– Да вы ж за посуду отвечали, вы и кувшин потеряли! – заругалась на них Юэнян. – Как вы смеете препираться, вонючки проклятые?

– Я при матушке была, а за посудой она смотрела, – оправдывалась Юйсяо, указывая на Сяоюй.

– Ведь я к супруге У Старшего за чаем ходила. Это ты с кувшином оставалась. Куда ж он исчез? – допытывалась, в свою очередь, Сяоюй. – У тебя мозги, случайно, не покосились, не опустились в зад, а? А то вон как ты раздалась!

– Но сегодня на пиру были только свои! – заметила Юэнян. – Куда он мог деться? Взять его никто не мог. Узнает хозяин, достанется вам.

– Если только батюшка меня изобьет, я тебе, негодяйка, этого не прощу, – заявила Юйсяо.

Пока между служанками шла перебранка, вернулся Симэнь.

– Что за шум? – спросил он.

Юэнян рассказала ему про исчезновение кувшина.

– Ну, поищите спокойно, не торопясь, – посоветовал Симэнь. – К чему же зря крик подымать?

– Да как же тут молчать?! – вставила Цзиньлянь. – Мы, небось, не Ван Миллионщик,[460] чтобы спокойно глядеть, как после каждого пира серебро исчезает. Стерпишь пропажу одну, другую, а там увидишь и мошну пустую.

Этим замечанием, дорогой читатель, Цзиньлянь упрекала Пинъэр. Ведь когда у той вышел месяц со дня рождения сына, тоже пропал кувшин, что уже служило дурным предзнаменованием.

Симэнь сразу понял ее намек, но промолчал. В это время Инчунь внесла кувшин.

– Вот и кувшин отыскался! – сразу воскликнула Юйсяо.

– Где ж ты его нашла? – спросила Юэнян у Инчунь.

Инчунь рассказала, как Циньтун принес кувшин в покои ее госпожи, Пинъэр, и попросил спрятать, а где он его взял, она не знает.

– А где сейчас Циньтун, рабское отродье? – спросила Юэнян.

– Сегодня его черед ночевать на Львиной, – объяснил Дайань. – Он уже ушел.

Цзиньлянь усмехнулась.

– Ты что смеешься? – спросил Симэнь.

– Циньтун из слуг сестрицы Ли, – заговорила Цзиньлянь. – Вот он к ней кувшин и унес. Наверняка хотели припрятать. На твоем месте я б за негодяем слугу отправила, всыпала бы рабскому отродью как следует и выпытала, в чем дело. А сваливать вину на служанок, значит бить мимо цели.

Симэнь рассвирепел и, вытаращив глаза, обернулся к Цзиньлянь.

– Ты так говоришь, будто сестрице Ли этот кувшин приглянулся. А если так, то незачем и приставать, зачем переполох затевать?

Цзиньлянь густо зарделась.

– Всем известно, что у сестры Ли денег хватает, – сказала она и, разгневанная, отошла в сторону.

Чэнь Цзинцзи позвал Симэня посмотреть подарки, которые доставили посыльные от бывшего гаремного смотрителя Лю, ныне смотрителя казенных гончарен.[461]

Цзиньлянь стояла в сторонке с Мэн Юйлоу и продолжала ворчать:

– Вот насильники-грабители собрались! Чтоб им провалиться! Того и гляди, на тот свет отправят. А этот, как заимел чадо, будто престолонаследника на свет произвел. Взглянет, словно божество какое взором своим удостаивает. И доброго-то слова от него не услышишь. Выпучит глазищи свои поганые – кажется, так бы всех и сожрал. А у сестрицы деньги водятся. Кто не знает! Вот погляди, даст волю слугам и служанкам, до того обнаглеют, шашни заведут, начнут дом грабить, а ты, выходит, молчи, да?!

Симэнь, наконец, поднялся и направился в дальние покои.

– Чего ж ты стоишь? – спросила Юйлоу. – Он ведь к тебе пошел.

– Скажешь тоже! – отозвалась Цзиньлянь. – Ему там по душе, где его сокровище. Он и сам говорил. А у нас, бездетных, – одна тоска да скука.

Вошла Чуньмэй.

– Я же говорила, он к тебе пошел, а ты не верила, – сказала Юйлоу. – Видишь, Чуньмэй за тобой пришла.

Она позвала Чуньмэй, и они стали ее расспрашивать.

– Я к Юйсяо за платком иду, – объяснила Чуньмэй. – Она у меня платок брала.

– А батюшка куда направился? – поинтересовалась Юйлоу.

– К матушке Шестой, – сказала горничная.

Цзиньлянь так и вздрогнула, будто ей к сердцу огонь подсунули.

– Ах, негодяй проклятый! – заругалась она. – Пусть отныне и на веки вечные к порогу моему не подходит! Ногу свихнет, все равно не впущу да еще пинка дам арестанту, чтоб все кости себе переломал!

– Ну, что ты, сестрица, так страшно его ругаешь? – недоумевала Юйлоу.

– Не знаешь ты еще этого ничтожного насильника, – говорила Цзиньлянь. – Он труслив и жалок, как мышь, ничтожество, три вершка. Все мы его жены. Чего особенного, если у одной в мочевом пузыре семя вызрело?! Так ли уж надо ее возвышать, а других унижать, в грязь втаптывать?

Да,

Как буре платаны без счета валить,Вот так посторонним о деле судить.

Не будем больше говорить, как бесилась Цзиньлянь.

Расскажем пока о Симэне. В передней зале он увидел посыльного от Великого придворного смотрителя Сюэ,[462] который поднес жбан рисовой водки, тушу барана, два куска золотой парчи, блюдо персиков долголетия, блюдо лапши – символа долгоденствия – и другие яства. Подарки были посланы, чтобы поздравить Симэня с днем рождения и вступлением на пост. Симэнь щедро одарил посыльного и направился в дальние покои.

Певички Ли Гуйцзе и У Иньэр собирались домой.

– Поживите у нас еще денек-другой, – оставлял их Симэнь. – Двадцать восьмого я приглашаю почтенного господина Чжоу, командующего войсками; господина Ся, судебного надзирателя; военного коменданта господина Цзина, управлявшего императорским имением его превосходительство Сюэ и смотрителя гончарен его превосходительство Лю. Будут и актеры. Мне хотелось бы, чтобы вы угощали гостей вином.

– Если вы оставляете нас, то мы должны послать кого-то домой сказать матушке, – пояснила Гуйцзе. – А то она будет волноваться.

Носильщики паланкинов были отпущены, но не о том пойдет речь.