Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Неопределённость позиции и наличие многочисленных противоречивых мнений по берлинской проблеме привели к тому, что Вашингтон так и не успел разработать чёткий план собственных действий на случай чрезвычайной обстановки вокруг Берлина. Поэтому временное приостановление всех грузовых и пассажирских перевозок, введённое советскими властями 24 июня 1948 г. и означавшее де-факто начало полномасштабной блокады Западного Берлина, вновь застало США врасплох, хотя ещё за две недели до блокады советская военная администрация под предлогом ремонта закрыла автомобильный мост через Эльбу.

Как утверждают многие историки (М.М. Наринский, А.М. Филитов, С.Я. Лавринов, И.М. Попов[481]), если проанализировать беседы И.В. Сталина и В.М. Молотова с послами западных держав сразу после начала кризиса, то действительно можно усмотреть намерение советской стороны заставить союзников отказаться от планов создания западногерманского государства и подтолкнуть их сесть за стол переговоров. Иными словами, введением полномасштабной блокады Западного Берлина Советский Союз хотел если не помешать, то как минимум замедлить процесс появления на европейской политической карте западногерманского государства, которое неизбежно должно было встать под знамёна США. При этом сама блокада, по мнению Москвы, не несла в себе особого риска возникновения войны, поскольку сохранялась возможность сделать обратный ход. Вместе с тем с началом блокады 16-я воздушная армия генерал-лейтенанта Ф.И. Агальцова, составлявшая костяк ВВС Группы советских оккупационных войск в Германии, была приведена в состояние повышенной степени боевой готовности. Эта степень, естественно, не означала приказ на открытие огня по транспортам бывших союзников, но в ведущих мировых столицах этого, конечно, не знали и здесь воцарились напряжённость и страх перед неизвестным будущим. Понятно, что для самих американцев это означало полную компрометацию их новой европейской политики, являвшуюся для них важнейшим послевоенным приоритетом.

Тем временем в самом Вашингтоне вновь развернулась острая дискуссия в отношении путей выхода из кризиса. Ряд политических и военных деятелей, в частности министр армии К. Роял и глава президентского аппарата адмирал У. Дихи, считали, что «американская военная позиция в Берлине безнадёжна вследствие явной недостаточности необходимой силы» и поэтому «было бы предпочтительнее для будущего США уйти из Берлина». Однако их оппоненты, прежде всего генерал Л. Клей и его политический советник Р. Мэрфи, напротив, активно настаивали на жёстком противостоянии Москве, вплоть до применения военной силы, не останавливаясь даже перед угрозой развязывания новой мировой войны.

Как утверждают ряд историков (С.Я. Лавринов, И.М. Попов[482]), в первые дни большой блокады генерал Л. Клей неоднократно призывал Вашингтон одобрить его план прорыва блокады военным путём, который включал бы не только проведение военных конвоев до места назначения, но и в случае необходимости бомбардировку советских аэродромов в Восточной Германии и нанесение ударов по советским войскам, задействованным в этой блокаде. Однако против этих мер категорически возражал ряд авторитетных американских политиков, в частности американский посол в Москве Уолтер Смит, который не раз предупреждал высокое начальство, что любая попытка осуществления вооружённого конвоя «может быстро перерасти в крупный вооружённый конфликт». Однако по мере развития Берлинского кризиса в Вашингтоне сложилось достаточно общее мнение о том, что уход из Берлина станет непоправимым ударом по престижу самих США.

Оптимальное решение из создавшейся тупиковой ситуации неожиданно подсказала сама жизнь. В первые дни кризиса генерал Л. Клей в качестве временной меры для доставки продовольствия в западные сектора Берлина прибегнул к использованию транспортной авиации, и это совершенно неожиданно оказалось эффективной мерой. В конечном счёте был выбран именно этот вариант противодействия блокаде, хотя в тот момент никто в Вашингтоне не был уверен, что для преодоления кризиса этого окажется достаточно, мало кто верил, что «воздушный мост» сможет длительное время бесперебойно обеспечивать Западный Берлин всеми необходимыми ресурсами. Но уже в конце июля 1948 г. на заседании Совета национальной безопасности США генерал Л. Клей гарантировал эффективность «воздушного моста», который проработал почти 320 дней. Надо сказать, что в современной историографии существуют разные оценки как масштабов, так и эффективности «воздушного моста». Однако, на наш взгляд, наиболее достоверные оценки содержатся в работах военных спецов, в частности в мемуарах бывшего главкома ОВД генерала армии А.И. Грибкова,[483] который утверждал, что к его осуществлению были привлечены 57 тысяч военнослужащих союзных войск и 405 американских и 170 английских самолётов, которые совершили более 277 200 самолётовылетов в Берлин и доставили более 2,35 млн тонн грузов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Надо сказать, что преодоление блокады с помощью «воздушного моста» в западной и отчасти нашей историографии часто изображается крайне пафосно и очень однобоко: как «моральная победа Запада», «успешная и героическая акция», спасшая от голодной смерти сотни тысяч западных берлинцев. Однако такие оценки очень далеки от истины, что достаточно убедительно показал профессор В.А. Беспалов, давно опубликовавший известную статью «„Блокада Берлина“ и продовольственный вопрос: забытые аспекты».[484] Достаточно сказать, что только в августе — сентябре 1948 г. по указанию главы СВАГ маршала В.Д. Соколовского начальник берлинского гарнизона генерал-майор А.Г. Котиков организовал поставку в Западный Берлин около 850 тысяч тонн продовольственных грузов, что почти в 1,75 раза превышало то, что западные «партнёры» смогли поставить по «воздушному мосту».

Естественно, вокруг этого предприятия на Западе была организована громкая пропагандистская кампания: Берлин изображался «форпостом всего свободного Запада», который нужно было отстоять любой ценой. Причём в качестве средства сдерживания Москвы уже в середине июля 1948 г. первый министр обороны США Джеймс Форрестол по прямому указанию президента Г. Трумэна отдал приказ перебросить на территорию Великобритании две группы стратегических бомбардировщиков в составе 90 самолётов В-29, способных нести ядерное оружие на борту. И хотя в тот период эта акция явно походила на самый настоящий блеф, именно она стала составной частью зарождения американской «стратегии сдерживания коммунизма».

Игра велась на грани фола, неопределённость в отношении намерений Вашингтона могла подтолкнуть Москву на крайние меры, вплоть до начала полномасштабных боевых действий. Поэтому в американских штабах на протяжении всего кризиса не прекращалась отработка различных сценариев возможных ответных действий. Но уже в октябре 1948 г. проведённая в самый разгар кризиса штабная игра «Пэдрон» показала американскому военно-политическому руководству, что выиграть войну против СССР США не смогут даже с помощью ядерного удара. И это вынудило Вашингтон предусмотреть ряд нестандартных решений вплоть до эвакуации американских войск со старого континента. Причём это намерение держалось в строгой тайне как от потенциального противника, так и от союзников. Хотя при этом Вашингтон не торопился отказываться и от идеи превентивного удара по СССР, о чём зримо говорит тот факт, что на протяжении 1946–1949 гг. один за другим разрабатывались чрезвычайные планы превентивной ядерной войны против СССР, в том числе «Пинчер», «Граббер», «Бройлер», «Халфмун», «Флитвуд», «Троян», «Оффтэкл», «Дропшот» и другие.

Между тем известный российский специалист по германскому вопросу профессор А.М. Филитов в одной из своих последних работ[485] справедливо пишет о том, что ни одно из толкований причин возникновения Берлинского кризиса не даёт ответа на естественный вопрос: чем же руководствовался И.В. Сталин, продолжая блокаду Берлина, когда уже обозначился явный успех «воздушного моста» между западными зонами и западными секторами Берлина, когда исчезли всякие перспективы как на уход союзников из Западного Берлина, так и на смягчение западной позиции по германскому вопросу, когда каждый день в этой ситуации приносил новые пропагандистские выгоды Западу и проигрыш Москве, в том числе чисто экономический из-за западной контрблокады в виде разного рода торговых эмбарго и бойкотов? Очевидно, что сохранение напряжённости в центре Европы имело с точки зрения советского руководства некую самоценность, если только «не сводить всё дело к элементарному упрямству и иррациональности позднего сталинизма». Думается, что у И.В. Сталина «мог быть в данном случае какой-то рациональный расчёт, связанный с соображениями глобального силового противоборства».