Реликт - Василий Головачёв

кокос – компенсационный костюм спасателя, – влез в захват и включилась система компьютерной мыслесвязи. – Что случилось, кто умер?

– Ничего особенного, – буркнул мысленно Честмир. – По-моему, меня решили поберечь… для развлечения сектора. Включайся в работу. Кенгуру по координатам – час, на месте – полчаса, назад – еще полчаса. Вернусь – я им покажу, на что способен драйвер-прима гриф глубокого сектора погранслужбы Тршеблицкий!

Функциональный киб-интеллект когга, исполняющий обязанности координатора-проводника, инк второго класса, знавший все положительные и отрицательные стороны характера своего командира-друга-человека, промолчал. Повинуясь командам главного распределительного компьютера базы, располагавшейся в системе Гиппарха за триста световых лет от Солнца, он вывел когг к нужному стартовому колодцу, предупредил командира о готовности к прыжку, и автоматы базы включили режим «суперструны».

Курьерский когг – это, собственно, спасательный шлюп класса «универсал-абсолют», биомашина пятого поколения, представляющая собой единый квазиживой организм, внутри которого, как семечко в яблоке, обитает водитель, называемый по древней традиции пилотом. Если операция по спасению сложная, то в рейд отправляют сразу два когга, и пилот ведущего называется драйвер-прима, а ведомого – драйвер-секунда.

Рубка такого шлюпа имеет вид трехметрового кресла-кокона, оборудованного системой датчиков, которые подают информацию напрямую в мозг пилоту и через «дисциплинатор» – блок целесмыслового контроля – его мысленные команды исполнительным механизмам.

Честмир привычно влез спиной в рубку, запеленался, проверил включение координатора, а спустя несколько секунд когг вышел из «струны» за сто световых лет от базы в точке, где когда-то разведчиками был установлен маяк «Гиппарх-граница».

Определившись в пространстве с необходимой для работы тщательностью, Честмир озадаченно проверил данные Шарпа: шлюп вышел точно по заданным базой эфемеридным координатам, однако маяка на месте не оказалось, окно локатора было пустым, а эфир молчал. Космос в указанном районе, как и везде, равнодушно ждал, чем закончится его небесконечное расширение, и на эмоции одного человека ему было наплевать.

– Куда он делся? – спросил Честмир хмуро. – Не могли же нас забросить в другое место. Инки базы не ошибаются.

– Я тоже, – сухо отрезал Шарп.

– Тогда где маяк?

– Нас и послали разобраться в его молчании. Вполне может быть, что его украли инопланетяне.

Честмир фыркнул:

– Шутник ты, однако, приятель. Врубай «уши» на локацию, будем искать пропажу. Не справишься за полчаса – спишу в службу быта.

Через час с небольшим в двух АЕ от шлюпа им удалось обнаружить убегающий со скоростью пять тысяч километров в секунду небольшой «иксоид», то есть тело неизвестных форм, массы и габаритов. Оптика шлюпа на таком расстоянии предметы не брала, но Шарпу удалось по динамике движения «иксоида» определить его примерную массу и сделать вывод, что скорее всего это и есть «сбежавший» триангуляционный маяк «Гиппарх-граница» под номером тысяча сто сорок один, по неизвестной причине отправившийся в самостоятельный рейд в направлении на южный галактический полюс.

– Пойдем на «струне»?! – полуутвердительно сказал Шарп. – Готов поспорить, что промахнусь не больше чем на сто километров. Хотя… мне почему-то не хочется догонять этот «орех».

– Ха-ха! – сказал Честмир. – Ты еще повесь мне лапшу на уши о своей «интуиции».

– Говорят, некто драйвер-прима вешал такую лапшу на уши длинноногой стажерке из сектора «интеллектуалов», – парировал Шарп.

– Да? – помолчав, пробормотал Честмир, вспоминая горящие восторгом под опахалами ресниц глаза Чариты. – Кто говорит?

– Слухи не имеют координат.

– Болтун, подхватываешь чужие сплетни… На «струне» не пойдем, пойдем шпугом [14], заодно поработаем, пощупаем путь приборами.

– И все-таки я бы запустил ему вдогонку зонд и посмотрел на маяк издали… не нравится мне его бегство. Да и пространство вокруг какое-то… вздыбленное… и «пахнет паленым» – радиационный фон повышен.

– Пойдем, как сказал. – Честмир сделал глоток сока, как и всегда перед работой, и скомандовал: – Вперед!

Он все еще находился во власти дурного настроения и не смог поэтому по достоинству оценить предостережение координатора, хотя и помнил совет незнакомца «быть поосмотрительней».

Шлюп начал разгон в режиме крейсерского шпуга и уже через час достиг скорости, почти равной половине скорости света, после чего Честмир смог наконец поймать убегающий огонек маяка в визирные метки оптического комплекса. Поймал и не поверил глазам. Он увидел странную конструкцию, мало напоминающую октаэдр маяка: нечто похожее на громадные оленьи рога, выросшие из остроугольного ядра. Казалось, какая-то сила расплавила маяк и потеки металла и пластика, изогнувшись, застыли веткой колючего кустарника или «оленьими рогами».

– Это не маяк, – сказал Честмир, начиная вдруг осознавать, что его «пустячное» задание грозит вылиться в длительный исследовательский рейд с непредвиденными последствиями.

– Маяк, – возразил координатор, оценивший ситуацию чуть раньше командира. – Врубаю срочное торможение, изотропия пространства изменяется по нарастающей, появился густой микроволновый фон.

– Дай отклонение!

– Поздно. Держись, даю аварийное торможение.

Но было уже действительно поздно. В последнее мгновение перед торможением Честмир успел заметить, как часть рубки шлюпа прямо на глазах внезапно искривилась и стала расползаться, менять форму и цвет. Если бы в этой области пространства в данный момент находился сторонний наблюдатель, он заметил бы, как шлюп за несколько секунд претерпел множественную трансформацию и превратился в «букет колючих шипастых цветов», растущих из треугольного ядра…

Сигнал дверного автомата раздался ровно в семь утра, когда Ратибор завтракал. Недоумевая – кто бы это мог быть в такую рань? – и преодолевая невольное разочарование (у него были свои виды на воскресенье, а неожиданный ранний визит всегда сулит перемену личных планов), Ратибор промокнул губы салфеткой и открыл дверь.

Перед ним стояла странная пара: невысокого роста мужчина в черном кокосе с короткими рукавами, словно только что с дежурства, седовласый, с решительным угрюмо-спокойным лицом, и красивая девушка в летнем сафари с густым водопадом льняных волос. Глаза широко расставлены и светлые-светлые, почти прозрачные, но холодными назвать их было нельзя; яркие, слегка подведенные сочные губы таили улыбку, но не улыбались.