Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Кан Ювэя и прислать свои экспедиционные войска. В частности, японцы с большой охотой под предлогом спасения императора Гуансюя попытались бы превратить его в свою марионетку. Цыси не могла позволить себе выставить напоказ роковой раскол с приемным сыном.

Таким образом, Цыси сама покрыла заговор с целью покушения на ее жизнь. Декрет, посвященный заговору и казням, выпущенный от имени узника-императора, выглядит туманным и неоднозначным, к тому же в нем искажается положение императора. Кан и его сообщники обвиняются в «попытке осады и штурма Летнего дворца, а также похищения вдовствующей императрицы и меня самого». У второй ключевой фигуры заговора в лице генерала Юань Шикая тоже нашлись все основания для того, чтобы спрятать правду подальше: ему совсем не хотелось, чтобы кто-то узнал о факте его предательства своего императора. (Всю свою жизнь он надежно прятал свой дневник, посвященный описываемым событиям.) Пока Цыси хранила молчание, Кан Ювэй заливался во весь голос. И если он с пеной у рта отвергал любые замыслы с целью убийства Цыси, то делал это исключительно ради того, чтобы вбросить в общественное сознание измышления о намерении самой вдовствующей императрицы расправиться с императором Гуансюем. И многие верили в его версию событий. Сэр Клод Макдональд считал, что «только слухи о заговоре могли послужить оправданием остановки радикальных реформ императора Гуансюя».

Итак, повесть о попытке государственного переворота и убийства Цыси со стороны Дикого Лиса Кана хранилась в темном и закрытом для всех ящике истории Китая без малого целый век до 1980-х годов, когда китайские ученые обнаружили в японских архивах протокол допроса признанного убийцы Би. Вот тут-то открылась истина безусловного существования того заговора против Цыси. Тем временем шесть казненных мужчин, четверо из которых – доказанные злоумышленники, вошли в историю в качестве героических жертв реформ и приобрели всеобщую известность как «шесть уважаемых граждан». Дикий Лис Кан превратился в героя мифа, который зажег светоч реформы и даже собирался внедрить в Китае парламентскую демократию. Ювэй тоже приложил руку к созданию такого мифа о себе; он переписывал и подделывал собственные документы и прошения. Например, вымарал собственный раздел, в котором конкретно отвергал парламентскую демократию как желательную для Китая политическую систему. Он проявил себя как первоклассный мифотворец и боец пропагандистского фронта. Восхваляя себя, он и его ближайший соратник Лян Цичао неустанно чернили Цыси, многочисленные пасквили в ее адрес использовали в своих интервью, речах и статьях, некоторые из которых публиковали в газетах договорных портов, а другие выпускали в виде брошюр на территории Японии и почтой отправляли в Китай. В них они обвиняли Цыси в отравлении императрицы Чжэнь, доведении до смерти собственного сына императора Тунчжи, принуждении вдовы сына к самоубийству, когда та якобы проглотила крупный слиток золота, в истощении ради строительства своего Летнего дворца фондов военного флота до нескольких десятков миллионов лянов серебром и в доведении Китая до поражения в войне с Японией. Практически все обвинения, послужившие формированию общественного мнения о Цыси и сохраняющиеся до наших дней, исходили от Дикого Лиса.

Именно он первым представил Цыси в качестве развращенного деспота, насочинял, будто бы она пользовалась услугами многочисленных любовников и устраивала ночные оргии с евнухами. Народ верил Кану по большому счету потому, что он утверждал, будто источником информации ему служил сам император Гуансюй, который вручил ему «тайный указ», вынесенный из Запретного города зашитым в пояс. Этот император считал Цыси не своей матерью, а «всего лишь наложницей скончавшегося императора», причем весьма «распущенной наложницей».

Притом что главный смертный враг Цыси находился на свободе и занимался тем, что формировал взгляды историков на нее на ближайшие 100 лет, а то и дольше, ее второго ненавидимого лютее других неприятеля Чжан Иньхуаня (британского сэра) она вычеркнула из первоначального списка кандидатов на смертную казнь. За него заступились британцы и японцы, а британцы особенно настойчиво, так как присвоили ему дворянский титул. Впоследствии его наказание свели к отправке в ссылку в Синьцзян[36]. Цыси ненавидела его и жаждала мести, потому что именно он привил ее слабовольному приемному сыну преклонение перед Диким Лисом – и, соответственно, перед японцами. Из-за сэра Чжан Иньхуаня ее империя оказалась на грани падения в лапы Японии.

Чжан Иньхуань сам подтвердил тот факт, что причиной его падения стали его отношения с японцами. Он рассказал гвардейцам, сопровождавшим его к месту ссылки, что первые подозрения вдовствующей императрицы о его неблагонадежности возникли, когда она обнаружила его дружеские отношения с Ито Хиробуми в день аудиенции этого японца у императора Гуансюя. Не факт, что все это случилось именно в тот момент, но Цыси совершенно определенно считала его японским агентом. На самом деле работа его на японцев могла раскрыться еще до 1898 года – он вполне мог сыграть свою пагубную роль в поражении Китая в войне 1894–1895 годов. В то время при принятии решений император Гуансюй пользовался помощью императорского наставника Вэна. А этот императорский наставник, плохо разбиравшийся в перипетиях современного мира, пользовался услугами Чжан Иньхуаня. Он по нескольку раз на дню отправлял ему проекты указов и получал его отзывы на них. К тому же Чжан Иньхуаню поручили следить за исправностью электрической системы связи между Пекином и фронтом войны. Многие люди доносили вдовствующей императрице, что его деятельность на этом поприще вызывает большие подозрения. Среди обвинений можно назвать то, что он «утаивал некоторые донесения и телеграммы, а также вносил изменения в их содержание». Сотрудники называли его «предателем» и подозревали в передаче японцам информации, содержащей военную тайну. Но, как и обвинения против других сановников, эти подозрения никто проверять не стал. Императорский наставник Вэн водил с ним тесную дружбу и мог легко отделаться поверхностным объяснением его действий императору. С тех пор выяснилось, что японцы располагали полнейшей информацией о телеграфной переписке и знали «как свои пять пальцев» обо всех маневрах китайского командования. В Токио к тому же совершенно точно знали, что император Гуансюй готов заплатить за установление мира любую цену, и воспользовались его слабостью, запросив невообразимо завышенную сумму контрибуции.

Сколь бы очевидной для Цыси ни выглядела измена Чжан Иньхуаня, какую бы ярость она ни испытывала, вдовствующая императрица не могла вывести его на чистую воду через судебное разбирательство. В этом случае она просто не могла себе позволить оскорбление Японии. В итоге, когда Чжан Иньхуаня приговорили к ссылке, его «прегрешения», указанные в императорском указе, выглядели диковинным образом: «вынашивал злые умыслы, вел себя скрытным образом, заискивал перед влиятельными людьми, а также проявлял непредсказуемость и ненадежность». Такой приговор звучал нелепой профанацией права, послужившей усилению отвращения к Цыси со стороны иностранцев. Они требовали свободы для сэра Чжан Иньхуаня. Два года спустя в тот самый день, когда Цыси обратилась за поддержкой со стороны Японии и Британии, чтобы справиться с иностранным вторжением, она приказала казнить Чжан Иньхуаня в месте его ссылки. Это распоряжение она приказала доставить самой большой скоростью. Чжан Иньхуань не давал покоя Цыси, и она захотела предвосхитить любые требования британцев и японцев о его освобождении в качестве условия для заключения договора о помощи.