Секреты Ватикана - Коррадо Ауджиас

Борджиа уже при входе в замок, где прикрепленная над дверью табличка гласит: ALEXANDER VI PONT MAX INSTAURAVIT AN. SAL. MCCCCLXXXXV. 1495 год[117] — это дата, когда были завершены реставрационные работы, инициированные именно папой Александром. Над табличкой установлен его герб, но изрядно поврежденный: французские солдаты в 1798 году сбили с него орнаменты. Вполне вероятно, что речь шла о папской тиаре с ключами и красноречивой эмблеме династии — быке. Уцелел один-единственный из всех гербовых щитов, и теперь его можно увидеть в расположенном чуть выше внутреннем дворике, сбоку от парапета колодца.

Папа Борджиа сосредоточился преимущественно на фортификациях: бастионы, внешнее кольцо укреплений (включая башню на ватиканском берегу, не позволявшую беспрепятственно попадать на мост), реконструкцию и приведение в должный вид Пассетто ди Борго, своеобразного аркадного коридора, предназначенного для быстрого перемещения из апостолических дворцов в замок. Этим проходом воспользовался Климент VII, когда войска императора Карла V предали город огню и мечу в 1527 году. Даже в те дни войны и крови замок продемонстрировал свое главное качество — неприступность.

Еще более значителен след, оставленный в истории замка Павлом III Фарнезе (Farnese), выдающимся понтификом, великим гуманистом, истинным наследником классической эпохи, несмотря на то что папским пурпуром он завладел весьма сомнительным способом. Папа Борджиа произвел его в кардиналы уже в двадцать пять лет, по ходатайству его сестры Джулии Фарнезе, ставшей в пятнадцать лет любовницей понтифика. Римский плебс, по традиции дерзкий и непристойный до похабства, издевательски присвоил ему кличку "кардинала Fregnese"[118], то есть новоиспеченного между женских ног кардинала.

Павел III взошел на трон в 1534 году, через несколько лет после начала лютеранской Реформации в Центральной и Северной Европе и "разорения" Рима ландскнехтами, на гребне уже другой серьезной схизмы — отпавшей от Рима согласно декрету Генриха VIII англиканской церкви. Новый понтифик всерьез намеревался восстановить утраченный религиозный и державный авторитет церкви. Он одобрил создание иезуитского ордена, "перезапустил" деятельность римской инквизиции и выступил ярым сторонником созыва Тридентского собора, с помощью которого церковь хотела стимулировать свое моральное возрождение в противовес надвигавшейся Реформации, тем самым укрепив легитимность универсального католического порядка.

Что же до замка, то папа Фарнезе заказал для него изумительные фрески, посредством которых желал представить себя новым императором, реинкарнацией самого Адриана, человеком, воспринявшим наследие цивилизации, умевшей властвовать над миром не только мощью оружия, но и мудрой логикой своих законов. Павел в определенной степени сделал собственным девизом проникновенные строки из "Энеиды" (VI, 852–853): "Римлянин! Ты научись народами править державно — в этом искусство твое! — налагать условия мира, милость покорным являть и смирять войною надменных!"[119]

Фрески, украшающие зал библиотеки, — там изображены вехи основания Рима, — воспроизводят культурную и политическую программу папы Фарнезе, кульминация которой ощущается в зале Паолина: в великолепии алебастра, лепнины, мрамора, перспективных иллюзий папа во славе своей становится связующим элементом между языческой классикой и католической современностью, между Римской империей и учением церкви. Надпись, лентой струящаяся у потолка, со всей очевидностью подтверждает его намерение: "Павел III, верховный понтифик, превратил гробницу божественного Адриана в священное обиталище".

Античные стены крепости хранят и многие другие сокровища, среди которых восхитительная печурка Климента VII, таинственный зал казны с огромным ларцом, погребальная ниша, куда был помещен прах Адриана, изысканная лоджия Юлия II, обращенная к мосту, безупречных очертаний и задумки спиралевидный лестничный пролет, позволявший кавалькадам добираться почти до самых верхних уровней… Но нельзя обойти молчанием еще одну функцию замка, поскольку даже пышность покоев не заставит забыть, что часто он становился местом заключения, жестоких пыток и мучений, будучи одной из тюрем трибунала святой инквизиции.

В зале Юстиции был оглашен смертный приговор, по которому юная Беатриче Ченчи была отправлена на эшафот. Во дворике расстрелов еще в XIX столетии казнили молодых патриотов, мечтавших об объединенной Италии и конце светского господства пап. Не случайно Джакомо Пуччини именно в это место перенес финальные сцены своей оперы "Тоска". Колокол на самой высокой башне, слева от ангела, назывался "колоколом осужденных", так как его удары возвещали неминуемость расплаты за грехи. В определенные периоды замок Святого Ангела выполнял исключительно эту функцию: был мрачным казематом, гигантские и зловещие своды которого вдохновили Пиранези на "тюремные фантазии".

Если совершить визит в камеры-одиночки замка, то станет ясно, в каких ужасающих условиях заключенным приходилось ждать своей участи: почти пустое пространство, сырые стены, убогая подстилка на земле, отсутствие отхожего места или горшка. Малюсенькие, запертые, лишенные свежего воздуха и света комнатенки, смрад экскрементов, боль после допросов и бесчеловечных пыток, вечный полумрак, отверстия на самом верху (так называемые "волчьи пасти"), до которых не дотянуться, — несчастные томились, задыхались, чахли в ожидании невнятного приговора, а во дворе, расположенном над этим тюремным адом, порой слышались чарующие, нереальные звуки — игра музыкальных инструментов, порхание танцующих пар, серебристый смех светских дам, изысканные разговоры и любовное воркование.

Среди сотен тех, кому выпало испытать на собственной шкуре заключение в стенах замка, были и великие люди, например, Бенвенуто Челлини, герой необычайного, но плохо удавшегося побега в духе Рокамболя. В своих колоритных воспоминаниях скульптор рассказывает об этом так:

К несчастью, я был вынужден валяться на том насквозь гнилом от пота и сырости матрасе, через три дня мокрым стало все вокруг. Я же, сломав ногу, не мог двигаться и постоянно лежал в одной и той же позе, а когда требовалось слезть с кровати по малой или большой нужде, полз на четвереньках, задыхаясь от запахов грязи и нечистот, царивших там, где я спал.

Челлини, уважаемому заключенному, было хотя бы дозволено иметь примитивную, наспех сколоченную уборную (ее можно посмотреть и сегодня). Обычным узникам в таком удобстве отказывали.

Последней знаменитой жертвой инквизиции был Джузеппе Бальзамо, граф Калиостро. Гениальный мошенник и ловкий авантюрист из Палермо умудрился поводить за нос половину дворов Европы своими мнимыми способностями медиума, алхимика и некроманта. В реальности он был фанатичным экзальтированным человеком, способным на невероятные выдумки, ложь и поразительные трюки. В 1789 году, изнуренный сифилисом, он поселился в Риме, где основал масонскую ложу египетского обряда. У него было всего два адепта — какой-то маркиз и монах-капуцин, ставший любовником жены Калиостро Лоренцы.

В 1791 году по доносу собственной супруги Калиостро был арестован. Против него возбудили судебный процесс и приговорили к смерти за богохульство и еретические суждения против Господа Бога, Иисуса Христа, Пресвятой Девы, святых, таинств, чистилища, церковных правил и наставлений, а также за ошибочные теории в сексуальной сфере и иные гнусные деяния. Текст приговора, не