Философские обители - Фулканелли

Заявляю вам после всего сказанного, что Сатурн и есть наш философский камень (pierre philosophique), а также та латунь (Laiton), из которой посредством нашего краткого Искусства (Art bref) без больших издержек и довольно быстро можно выделить Ртуть и наш камень. Также и камень, который мы получаем, есть наша латунь, а острая вода (eau aiguë), сущая в ней — наш камень. Горы книг посвятили Философы этому камню и этой воде.

В Пятом правиле Сатурна Теофраст Парацельс пишет:

„Сатурн так говорит о своём естестве: шесть (металлов) соединились со мной и влили в моё ветхое тело свой дух (leur esprit), но вместе с ним и то, что они не хотели мне передавать. Мои духовные братья проникли в самое моё тело, которое есть огонь, и огонь пожирает меня. Так все они (металлы), кроме двух, Солнца и Луны, очищаются моей водой. Мой дух — вода, которая размягчает застывшие тела моих уснувших братьев. Однако моё тело в заговоре с землёй, и всё, что связывается землёй, становится подобно ей и ею поглощается. Никто на свете, кроме меня, не может этого сделать. Поэтому химикам следует отказаться от всех других способов и обратиться к тем возможностям, которые предоставляю им я.

Холодный камень во мне самом — это моя вода, с помощью которой можно сгустить духи семи металлов и сущность (essence) седьмого, Солнца или Луны, и по истечении трёх недель с Божьей помощью приготовить месячную кровь Сатурна (menstrue de Saturne), вмиг растворяющую жемчуг. Если духи Сатурна переходят в жидкое состояние, они тут же коагулируют во всём объёме и извлекают из золота активированное масло (huile animée). Такой способ позволяет мгновенно растворить любой металл или драгоценный камень, и в случае необходимости Философ пользуется им. Но тут я умолкаю, хотя до сих пор говорил вполне откровенно“».

Завершая разбор статуи Благоразумия и символических атрибутов нашей науки, скажем несколько слов о циркуле (compas) в правой руке у статуи, выполненной Мишелем Коломбом. Итак, зеркало поведало нам о субъекте искусства (sujet de l'art), два лица — об обязательном союзе нашего субъекта с избранным металлом, а змей — о неизбежной гибели и славном восстановлении тела, порождённого этим союзом. Циркуль, в свою очередь, даёт нам дополнительную информацию, касающуюся соотношения (proportions) веществ. Без неё невозможно должным образом, правильно и точно осуществить Делание. Эту мысль и выражает циркуль, чьи ножки служат не только для измерения расстояний между ними и их сравнения, но и для построения геометрически совершенной линии — окружности, выражающей герметический цикл и выполненное Делание. Мы уже отмечали в данной работе, с какими пропорциями и какими весами мы имеем дело — именно эту тайну иллюстрирует циркуль, — показав, что они соответствуют двум понятиям — естественному и экспериментальному весу (poids de nature et celles des poids de l’art). He будем повторяться, скажем лишь, что о соразмерности, обусловленной естественными пропорциями — соразмерности, которую нельзя объяснить логически, хорошо сказал Линто: «Свойства Серы проявляются только до достижения определённого соотношения». Соотношения же экспериментальных весов, которые подчиняются воле художника, находят выражение в афоризме Космополита: «Вес тела един, а вес воды множествен (Le poids du corps est singulier et celui de l’eau pluriel)». Но так как Философы учат, что Сера способна поглотить от десяти- до двенадцатикратного количества Ртути, возникает необходимость в дополнительных операциях (например, в пропитках, imbibitions), в том числе повторных (réitérations), на которых авторы особо не останавливаются. Мы поступим точно так же, давая неофиту проявить свою проницательность и самому проработать эти сугубо практические детали, тем более, что они второстепенные и не представляют большой сложности.

VII

Сумерки в нантском соборе постепенно сгущаются.

Тень ложится на готические своды, заполняет нефы, окутывает каменные фигуры величественного здания. Строгие мощные колонны рядом с нами поднимаются к переплетённым аркам, трансепту, парусам свода, уже исчезнувшим в надвигающейся темноте. Звенит колокол, вторя невидимому священнику, вполголоса читающему вечернюю молитву. Лишь спокойное пламя свечей золотыми блёстками покалывает мрак святилища. Служба заканчивается, и над всеми холодными безжизненными предметами — свидетелями далёкого прошлого, хранящего в себе столько тайн и загадок, воцаряется мёртвая тишина.

Из полумрака нечёткими расплывчатыми тенями выплывают четыре каменных стража в застывших позах. Символические жёны — безмолвные часовые древней Традиции, несущие службу по углам пустого мавзолея, — и мраморные изваяния людей, чьи тела брошены и зарыты неизвестно где, волнуют и будят мысль. О тщета земных благ! Бренность человеческих сокровищ! Что осталось от тех, о чьей славе, о чьих великих делах мы сегодня вспоминаем? Надгробный памятник, и того меньше: предлог для создания произведения искусства, некий носитель информации, бесполезный шедевр, лишившийся того, для чего он был создан, простая историческая достопримечательность. Однако её философская значимость и выраженное через неё духовное учение отодвигают на второй план привычную роскошь, свойственную такого рода творениям.

При виде благородных фигур основных Добродетелей, под которыми скрываются четыре стороны вечной мудрости, приходят на ум слова Соломона (Прит. 3:13–19):

«Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрёл разум. Потому что приобретение её лучше приобретения серебра, и прибыли от неё больше, нежели от золота. Она дороже драгоценных камней, и ничто из желаемого тобою не сравнится с нею. Долгоденствие в правой руке её, а в левой у неё богатство и слава; Пути её — пути приятные, и все стези её — мирные. Она — древо жизни для тех, которые приобретают её, — и блаженны, которые сохраняют её. Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом».

Солнечные часы дворца Холируд в Эдинбурге

Перед нами крайне необычное сооружение небольших размеров. Тщетно напрягаем мы свою память: на ум не приходит ничего похожего на этот оригинальный, своеобразный памятник архитектуры. Впрочем, это скорее не памятник, а чистый хрусталь, драгоценный камень на подставке. Столь огромный образец, извлечённый из земных недр, был бы уместнее в минералогическом музее, чем в парке, куда широкой публике вход заказан.

Выполненное в 1635 г. по распоряжению Карла I его главным архитектором Джоном Милном в сотрудничестве с Джоном Бартоуном, это сооружение состоит из каменной глыбы, высеченной в виде правильного икосаэдра, по бокам у которого полушария и углубления с прямоугольными стенками. Икосаэдр расположен на пьедестале, воздвигнутом на пятиугольном основании с тремя плоскими ступенями. Реставрации подвергалось лишь это основание, пострадавшее от неблагоприятных погодных условий. Таковы солнечные часы дворца Холируд [XLII].

XLII. Эдинбург — Дворец Холируд. Солнечные часы (1633).

Древность, обращение к которой никогда не бывает бесплодным, оставила нам несколько солнечных часов самой различной формы, обнаруженных в развалинах Кастельнуово, Помпеев, Тускулума и т. д. Другие солнечные часы известны по описаниям учёных писателей, в частности Витрувия и Плиния. Так, часы, прозванные Hemicyclium (полукруг), создание которых приписывается Берозу (около 280 до Р.Х.), включали в себя полукруглую поверхность, на которой гномон отмечал часы, дни и даже месяцы. Часы Scaphe[421] состояли из полого блока со стрелкой посередине, отбрасывающей тень на стенки. Их, как и часы Discus — круглую горизонтальную пластину со слегка приподнятыми краями, — изобрёл Аристарх из Самоса (III в. до Р.Х.). Среди часов, от которых до нас дошли большей частью лишь названия, упомянем Arachne (Паук) с цифрами на концах натянутых нитей, отчего всё сооружение напоминало паука (изобрёл такие часы Евдокс Книдский около 330 г. до Р.Х.), Plinthium (плинтий) Скопаса Сиракузского, Pelecinon (пелекин), горизонтальные часы Патрокла, Сопит, конические часы Дионисидора Амизского и т. д.

Загадочное сооружение в Эдинбурге не походит ни на одни из этих часов, ни даже на какую-нибудь комбинацию из них; у него нет прототипа. И тем не менее, это сооружение вполне отвечает своему двойному назначению: ведь это и солнечные часы, и часы герметические. Таким образом, необычный икосаэдр таит в себе двойной гномонический смысл (œuvre de double gnomonique). Греческое γνώμων (гномон), вошедшее без изменений во французский и латинский языки (gnomon), обозначает не только стрелку, чья тень на плоскости отражает движение Солнца, но и того, кто получает знание, чему-либо обучается. Γνώμων указывает на человека рассудительного, разумного, осведомлённого. Это слово произошло от γιγνώσκω или γινώσκω, двух орфографических форм, которые переводятся как знать, уметь, понимать, думать, решать. Отсюда γνώσις (connaissance, érudition, doctrine, знание, учёность, учение), гнозис — учение гностиков и философия магов. Известно, что гнозис — это совокупность священных знаний, тайну которых маги очень тщательно берегли, и лишь для посвящённых эти знания служили предметом эзотерического обучения. Греческий корень, от которого произошли γνώμων и γνώσις, образовали также слово γνώμη, соответствующее нашему гном (gnome) со значением дух (esprit), ум (intelligence). А между тем, гномы, гении, приставленные к подземным сокровищам, день и ночь охраняющие залежи золота, серебра, драгоценных камней, предстают перед нами символическими воплощениями жизненного духа металлов (esprit vital métallique) и активности материиXXXVII (activité matérielle). Традиция описывает их безобразными и низкорослыми, зато нрав у них покладистый, характер доброжелательный, и общение с ними приносит большие выгоды. Нетрудно понять подспудный смысл легенд, в которых дружба с гномом распахивает настежь двери к богатствам земных недр.