Екатерина Великая (Том 2) - А. Сахаров (редактор)

Преждевременная испорченность сквозила в чертах ребёнка, несмотря на наивный и ребячливый тон, какой усвоил себе этот маленький актёр. Екатерина видела всё. Но её забавляло в ребёнке и проявление ранних страстей, и рафинированная чувственность, свойственная старинным расам, и способность мальчика твёрдо вести внушённую ему роль.

Сама актриса по натуре, она ценила дарование, где бы и в чём оно ни проявлялось.

Сначала князёк пел ей слабым, но верным и приятным голоском народные двусмысленные песенки своей родины и соблазнительные куплеты салонных романсов. При этом мимика и движения худенького тельца, полные наивного, бессознательного цинизма, поясняли недосказанный порою смысл стихов…

– Да ты прелесть что за обезьянка! – хохотала от души Екатерина. – Я тебя каждый день буду ждать… Приходи, будем друзьями… Ну, теперь пой песню ваших «голоштанников»…

– Слушаю, ваше величество.

Мальчик взъерошил себе длинные, завитые волосы, нахмурил брови и, подражая грубым народным голосам, старался побасистее запеть заказанную песню.

…«Са ira! ca ira!..»[180]

Резкий, зловещий припев прозвучал в покоях самодержавных государей Севера каким-то тайным предзнаменованием…

Даже слабый голосок ребёнка получил особую звучность и выразительность, как будто князёк перенёсся к той минуте, когда впервые прозвучала эта боевая песня в его розовых, аристократических ушах и запомнилась навсегда.

Величавый, лет сорока человек в роскошном французском кафтане и кружевном жабо, очень моложавый на вид, показался на пороге комнаты, дверь которой раскрылась без предварительного доклада, согласно данному заранее приказанию императрицы.

Вошедший сделал большие глаза, услышав мятежный напев в таком неподходящем месте, но сейчас же овладел собой и низким поклоном приветствовал хозяйку, которая протянула ему радостно обе руки.

– Входите, входите, милый Шуазель. Я вас жду. А пока от скуки забавлялась этим очаровательным парижанином… Садитесь. Сюда, ближе. Поболтаем… Его я сейчас отпущу. Ступай, мой князёк. Кланяйся своей маме и своему папе и скажи, что я приказала приводить тебя каждый день, с утра, когда сам пожелаешь. Мы тут будем петь, играть… У меня найдётся немного игрушек… Словом, думаю, тебе не будет очень скучно со старухой бабушкой… А?

– Я буду счастлив, ваше величество… Мама сказала, ваше величество…

– Не величай меня, дитя. Зови просто бабушкой, как звали мои родные внуки, когда были такими, как ты, и тоже каждый день прибегали сюда, возиться, «помогать» мне в моих работах, для чего проливали чернила и путали исписанные листки. Ты гораздо благовоспитаннее моих великих князей, как я вижу… И мы с тобой поладим… Целуй меня и ступай…

– Кланяюсь вам, бабушка, ваше величество… Я порадую папу и маму, бабушка, ваше величество, – вдруг, состроив печальную рожицу, сказал князёк, вспомнив, что ему было поручено из дому. – Папа сегодня был очень сердит. Пришли разные люди с бумажками. Требовали денег. А у папы ни одного су. А мама плакала, что завтра на приём у вас, бабушка, ваше величество, ей придётся быть в старом туалете. Никто не хочет шить нового без денег. И они приказали не говорить этого вам, бабушка, ваше величество… Но мне жаль моих милых папе и маме, – запричитал мальчик. – И я сказал… Потому что все говорят, ваше величество, бабушка, очень добры и помогаете в несчастии честным людям… И Бог за это посылает вам много денег и войска, бабушка, ваше величество… Только не надо говорить папе, что я всё это говорил вам!.. – бойко отрапортовал свой урок мальчик и посмотрел на «бабушку».

Екатерина, заливаясь весёлым смехом, только делала знаки Шуазелю де Гуфье, который тоже улыбался, но далеко не так весело, как Екатерина.

– Ну, хорошо. Молодец. Ничего не забыл. Скажи папе и маме, что ты мне ничего не говорил. Но я сама помню и постараюсь позаботиться о карманных деньгах твоего папы и о туалетах мамы… Иди, милая обезьянка. Завтра жду!.. – И, меняя тон, она просто, серьёзно заговорила с Шуазелем: – Завтра – день прощаний… Принц, конечно, ждёт не одной почётной шпаги, которую я ему поднесу… Для войны нужны солдаты. Для солдат необходимы маркитантки во всех смыслах. Для маркитанток нужны деньги, и трижды деньги. Порочный круг, из которого принцу пока не удалось выскочить… Он посматривал всё время мне в руки, хотя ничего и не говорил… Я без слов поняла благородную грусть милого принца. Готова сделать, что могу. И сейчас скажу вам, что именно. Дела России и мои вы знаете. Я с вами откровенна, как с моим другом, которого знала и любила ещё до личной встречи… Граф Сегюр, показав вашу депешу из Константинополя, сразу убедил меня, что маркиз Шуазель – не только верный слуга Франции, но преданный, а главное, бескорыстный друг моей империи, значит, и мой! Я давно хотела это вам высказать, доказать… наконец случай, хотя далеко не радостный, дал мне эту возможность… Вы у меня. И с вами говорит не императрица, а женщина, расположенная, уважающая, очарованная и вами лично, и вашим благородным характером… Так буду говорить прямо. Денег у нас сейчас мало. Что есть, надо приберегать. Европа взбудоражена. Буря из Парижа, от полей прекрасной Франции, грозит промчаться по целому миру, задеть и нас… Следует быть готовым ко всему… Всё-таки графу д'Артуа теперь же я прикажу выдать сто тысяч ливров. Потом надеюсь выслать ещё столько же, если не вдвое… И все силы пущу в ход, чтобы «лига» осуществилась и скорее вернула трон Франции её законным государям.

– Ваше величество… Вы видите, слёзы наполняют мои глаза… Мои уста…

Действительно, мужественный на вид, но слабонервный, бывший посланник Франции при султане уже начал проливать слёзы, согласно своей кличке «плакса-Шуазель», под которой был известен в Петербурге.

– Слушайте дальше. Новое правление в Швеции изменило все мои планы. Не будь этого, и карман свой я раскрыла бы шире, и дело всё пошло бы быстрее. Но поглядим. Вот что вы должны передать принцу, о чём завтра при всех неудобно было бы толковать.

– О, вы мудры, государыня, как…

– Сравнения оставим на после… Ещё два слова. Я, как императрица, высказываю и должна высказывать твёрдую уверенность в успехе дела вашего несчастного принца, в его домогательствах и планах. Но вы знаете, что Екатерина имела случай сноситься с выдающимися умами Франции. И по-моему, есть опасные признаки… Смута глубже, чем мы это говорим, даже чем сами думаем. Что-то старое рухнуло вместе с вашей Бастилией… Что-то скатилось в пропасть с теми священными головами, которые отсекает стальное лезвие отвратительной гильотины… И я боюсь, что мы – на пороге полного преображения народов и государств. Я начинаю даже опасаться за своё далёкое, мирное, нетронутое пока заразой царство… Конечно, я приму меры. Железной стеной отгорожусь от пожара… Но вам там, на Западе, грозит беда. Скажу прямо. Не обижайтесь, мой друг…

– О, ваше величество…

– Я целый месяц наблюдала принца… и окружающих его. Много благородства, много мечтаний и надежд, но… Знаете, всё-таки удержать в руках большой кусок легче, чем вернуть его, когда он захвачен другим, даже не по праву. Для этого надо больше сил и ума, чем для сохранения своего добра… И если этого добра не было сил уберечь, то…

– О, государыня… Мрачные взгляды… Но я понимаю их…

– Что делать. Мы одни. Можем, как жрецы, говорить правду. И вот я словно вижу вперёд, что может ожидать вашу бедную родину… Там должен явиться вождь… Человек большого ума, железной воли и малосовестливый… Вроде восточных тиранов старых лет, но умнее, хитрее… И он овладеет волей других… Овладеет Францией… Может быть, целым миром… Только не моим царством, пока буду править я или внук мой Александр!..[181]

Она умолкла, глядя вперёд, туда, через стены, в грядущее.

Шуазель побледнел, как будто почуял дыхание вечности.

Оба они и не подозревали, что этот человек уже родился и всего год тому назад подал просьбу о зачислении его в войска русской императрицы, но получил отказ… Теперь он уже сидел в Париже… Создавал планы завоевания Франции, целого мира… И звали его, этого великого выходца из маленькой Корсики, Наполеон Буонапарт! И через девятнадцать лет он поведёт миллион солдат в Россию и там похоронит их!

– Но пока что надо жить, Шуазель, не так ли? Будем же работать и жить… И облегчать по возможности трудный путь другим. Через это меньше шипов попадается каждому на долгой жизненной дороге.

Порывистым движением этот лощёный, осторожный дипломат взял руку императрицы и прижал к губам.

– Благодарю вас, ваше величество, за эту минуту. Я знал великую государыню. Теперь узнал великую, мудрую женщину, которая так же прекрасна, как умна!

– О-ла-ла!.. Признание по всей форме… Но здесь, в этом деловом покое признаний я не принимаю. Для того есть особые уголки. Вы всё, конечно, осмотрели в моём дворце…