Главное управление - Андрей Алексеевич Молчанов

мне даже не вспомните.

– Значит, мы говорим о далеком будущем. Дыхание которого ныне не ощущается.

– Мне надо дней десять для передыха… Даже двенадцать.

– В смысле?

– Нужен отпуск, чтобы продолжить гонку. Категорически!

– Годовщину обеспечишь?

– Куда я денусь…

– Но ты выпадаешь едва ли не на полмесяца!

– Уже завтра к вам подъедет человек, – сказал я. – Постарайтесь его принять. Жбанов Борис Николаевич. Отставник из ГРУ. Шеф крупного охранного предприятия. Выдающийся организатор. Закроет все проблемы. Он в курсе наших инициатив. Я по сравнению с ним пионер.

– А ты еще и самокритичен, Шувалов…

– Это способствует здравой оценке экстремальных ситуаций. Рапорт об отпуске можно написать, не отходя, как говорится, от кассы?

– Ну… пиши.

Поставив резолюцию, Коромыслов устало откинулся на спинку кресла. Сказал:

– Если праздник не получится – я тебя загрызу!

– Я не понимаю, чем вы озабочены, – сказал я. – Пустоцветом этой помпы или уничтожением бандитов?

– Чтобы их успешно уничтожать, получая на это полномочия и зеленый свет, время от времени надо устраивать помпу, – ответил он.

– И то правда, – согласился я.

Выйдя из кабинета начальника, позвонил Жбанову. Сказал неприязненным тоном:

– Звони Коромыслову. Насчет Совета и все такое… Завтра он тебя примет. И нагрузит по поводу празднования годовщины МВД.

– Рад слышать разумную речь, – откликнулся тот. – И не рад, когда тобой руководят пустые эмоции.

– Мы продолжим диалог после моего отпуска, – сказал я и отключил связь.

С облегчением. Что ни говори, а враждовать со Жбановым не стоило. Занятие пустое и опасное. Если он знал обо мне все, что знал обо мне Юра, он мог бы раздавить меня, как танк переползающую его путь гусеницу…

Я сделал вынужденный шаг к примирению. Очередной. С мерзавцем, от которого в очередной раз зависел, как и от Есина.

И что, так и жить дальше?

О, высшие силы, ниспославшие мне сегодняшнее бытие, чего вы от меня ожидаете? Какого поступка, какого выбора в этом вашем безжалостном эксперименте надо мною, убогим?

Нет ответа.

Глава 3

И понесла нас служебная машина с девочками моими любимыми, гордящимися высоким государственным положением моим, в фиолетовых вспышках мигалки в аэропорт, прямиком к трапу самолета, а проштампованные паспорта услужливые пограничники принесли нам на борт, когда сидели мы в просторных креслах категории первого класса, в тревожном и радостном предощущении дороги.

Я уже собрался отключить телефон, как вдруг раздался звонок. Юра:

– Здорово, тезка! Жбанов сказал, что ты собираешься в Эмираты.

– Сижу в самолете…

– Поздравляю! У меня просьба: там, в Эмиратах, сейчас один мой приятель. Зовут его Джон Скотт. Он полицейский, очень хочет с тобой познакомиться. Я ему о тебе много рассказывал. Жаждет услышать байки о борьбе с русской мафией. Наливает, угощает… Не затруднит встретиться?

– Даже интересно…

– Тогда я вас состыкую.

Прибыв в Дубай, столкнулись с проблемой: к иммиграционным стойкам тянулись километровые очереди. Дочка капризничала, хотела спать, я сунулся было к передним, попросил пропустить, ссылаясь на ребенка, но нарвался на железобетонных жлобов, стоящих на страже своих рубежей, как их деды на обороне Сталинграда.

– Вот и кончилась ваша власть, господин полковник, – с ехидцей заметила мне Ольга. – Умойтесь. Или мне попробовать, спекульнуть популярностью в массах?

– Не унижайся, – сказал я. – Потерпи пять минут. – И отправился к двери, над которой висела вывеска «Полиция».

Открыв дверь, обнаружил за ней трех арабов, надутых значимостью, как петухи перед боем, и уставившихся на меня со злобной подозрительностью.

На английском языке, благо хорошо мною освоенном, я поведал им о проблеме, о своей должности, а затем выложил перед главным усатым начальником в бурнусе интересный документик: удостоверение члена международной полицейской ассоциации.

Документик, размером и формой похожий на паспорт, в черной кожаной обложке, с литым, в разноцветных эмалях, номерным знаком, являл собою практически точную копию удостоверения Интерпола и выглядел более чем внушительно.

В родной стране эта ксива в силу своей международной расплывчатой принадлежности, что называется, не канала и воспринималась ментами, привыкшими к конкретным корочкам, как некая туфта. С другой стороны, обеспечивающая ее выпуск общественная организация успешно притуливалась к реальным силовым структурам, находя там поддержку и понимание, и за это сомнительное удостоверение личности тщеславная публика выкладывала весомые деньги.

Как выяснилось, не зря я отягощал этим документиком карман, словно предчувствовал, что тот рано или поздно для достижения мелких целей сгодится.

Старший араб, ознакомившись с ним, уважительно привстал и пожал мне руку с пониманием. Кивнул младшему коллеге, протянув ему паспорта моей семейки:

– Немедленно…

И спустя считаные минуты я оказался в объятиях встречавшего меня Димы – располневшего, вальяжного, в облаке аромата дорогого парфюма и легкого коньячного перегара.

– Все разговоры завтра, сейчас устраивайтесь, потом бухаем! – объявил он, и я понял, что отпуск начался.

Поселил нас Дима на верхотуре одного из небоскребов, плотным частоколом заставивших все побережье и олицетворяющих новый лик страны, чьи жители в недавнем прошлом обитали в шалашах из пальмовых ветвей и спали в обнимку с верблюдами, покуда их мертвые песчаные земли не превратились в нефтяные закрома заокеанской цивилизованной державы. И небоскребы свои, на непрочном песочке основанные, копировали они с тех, далеких, стоящих на твердой американской почве. Но получилась репродукция. Те, старые нью-йоркские каменные гиганты, дышали иной энергетикой, иным качеством и содержали иную историю – долгую и выстраданную. И отличал их имперский победный и горделивый дух. А эти коробки, как и наша помпезная и нелепая «Москва-сити» на болоте, являли собой суррогат, подделку, как непрочные китайские джинсы. И ведь, казалось бы, тот же бетон, арматура, стекло, проект, наконец! А выходит всего лишь подобие. Ибо каждой почве – свое строение, природой народных традиций проникнутое.

– Ну, как тебе развитие рынка недвижимости? – вопросил меня Дима, отодвигая портьеру на высоченном, в три моих роста, окне и, протянув руку, приглашая полюбоваться тысячами городских огней, сиявших под нами.

– Какая красота! – прошептала Ольга.

– Картинка впечатляет, – согласился я. – Масштаб серьезный, другое дело – к подражательству всегда отношение снисходительное, ибо все заимствовано, ничего своего. А вот пародия – да, это искусство. Но в строительном бизнесе юмор неуместен.

– Кисло ты реагируешь… – качнул головой Дима, разливая по высоким тяжелым стаканам виски.

– А чего восторгаться? Раньше здесь были виллы и замки в тропических кущах, прозрачный залив, а теперь застекленные скалы и сплошной асфальт, – сказал я. – Лет через десять тут будет мертвое море.

– Ну и наслаждайтесь, пока есть чем! – провозгласил он тост.

Мы пригубили виски, Ольга ушла укладывать ребенка, а мы остались наедине в просторной гостиной.

– Как я понял, у тебя проблемы, – сказал я.

– И еще