Василий III - Борис Тумасов

Кудеяру передалось его волнение.

- В Крыму я слышал сказку о птице, называемой Феникс. Она живёт долго, сотни лет. Но когда приходит старость, устраивает на дереве гнездо из благовоний, усаживается в это гнездо и поджигает его. А потом возрождается из пепла совсем молодой.

- Страна, куда мы пришли, подобна той птице. Со всех сторон враги лезут, чтобы погубить её, сжигают города и селения. Но Русь возрождается из пепла ещё более прекрасной и могучей. Скажи, мил человек, где тут у вас кладбище?

- А вон там, за городом, у самого лесочка.

Андрей с Кудеяром из конца в конец прошли кладбище, но не смогли отыскать могил тех, кто пал, защищая Зарайск от татар. Вернулись в город, зашли в храм Николы Зарайского, чтобы помянуть их. Поп, служивший вечерню, показался Андрею знакомым: был долгонос и похож на грека. Только вот волосы стали иными - словно посеребрёнными. А ведь были когда-то чёрными как смоль. После службы Андрей подошёл к нему, рассказал о своём деле.

- Город наш населён пришлыми людьми, потому новых могил не так много, а старые захоронения я все хорошо помню. Завтра покажу тебе, кто где лежит. Где вы остановились?

- Никого у нас тут нет. Но мы люди привычные, где-нибудь на воле переночуем.

- Зачем же на воле? Ночи холодными ныне стали. Ступайте ко мне, попадья вас накормит и напоит да и спать на сеновал положит.

Кудеяр, забравшись на сеновал, тотчас же уснул, а Андрей до утра не сомкнул глаз. Была такая же августовская ночь, как и тогда, когда они с Марфушей сидели на порожке своего нового дома. Так же звучала песня. Это где-то за городом пели молодые девушки и ребята, вышедшие в поле проводить закат. Так же светили крупные августовские звёзды, пахло спелыми яблоками. Слёзы навернулись на глаза, и далёкая звезда пустила длинные золотые лучики, а все вокруг стало туманным…

Наутро поп отвёл их на кладбище. Недалеко от входа он указал на ухоженную могилу:

- Вот тут покоятся наместник Данила Иванович Ляпунов и жена его Евлампия.

Прошли чуть дальше, и открылась могила, украшенная дивным крестом, выкованным в виде устремлённого ввысь лебедя. На холмике лежал скромный букетик полевых цветов.

- А здесь лежит храбрый воин Григорий со своей верной супругой Прасковьей. Когда воина убили татары, супруга, не желая разлучаться с мужем и быть полонённой, смерть приняла, пав грудью на кинжал. Все жители нашего града свято чтут их память, а возлюбленные являются к их могиле и дают обет верности друг другу.

«Так вот вы где, милые мои Гриша и Параша… Как завидую я вашему счастью. Ничто не смогло разлучить вас, даже сама смерть. Вечная вам память, други мои!»

На тучковском подворье радостное оживление. Только что из Новгорода возвратился Василий Михайлович, которого великая княгиня Елена посылала собрать детей новгородских помещиков для отправки в Москву. Княжич стоял перед отцом возмужавший, счастливый первой творческой удачей, прижимая к груди написанную им книгу - житие Михаила Клопского. Он с упоением рассказывал о новгородском архиепископе Макарии, который дерзнул доверить ему такое трудное дело.

- Прочитав мой труд, святой отец трижды облобызал меня и даже прослезился. Сказал, что именно таким он мыслил его. Макарий велел писцам переписать его и разослать во все монастыри. Он уверил меня, что многие поколения людей, читая мой труд, станут внимать его мудрости. Да, да, он так и сказал, отец!

- О чем же ты поведал в своём труде?

- Я призвал людей не заводить в Русском государстве смуты, верно служить великому князю, ибо в единении вокруг великого князя наше счастье и сила. Межусобная же брань есть страшнейшее и ужаснейшее из наказаний, посылаемых Богом за грехи человеческие. Всякая власть от Бога. И тот, кто посягает на неё, кто на Руси брани межусобные зачинает, тот врагу человеческому радость сотворяет, служит диаволу!

Михаил Васильевич недоверчиво покачал головой:

- Слишком юн он, наш государь. Нелегко придётся ему. Ныне на Москве неспокойно, брожение среди людишек. Многие недовольны жестокостью великой княгини.

- Слышал о том, отец, - с горечью произнёс Василий, - не к добру такая жестокость.

- Все бы ничего, да кто-то людишек московских мутит. Мнится мне, это дело рук Шуйских. Они так и норовят оттеснить всех от власти.

Пока отец с сыном мирно беседовали между собой, во двор вошли Андрей с Кудеяром.

- Никак Андрюха из Крыма воротился? - удивился Василий.

- Как будто он. Неужто рядом с ним сын Соломонии?

Княжич радостно приветствовал Андрея.

- В Крыму был?

- Был.

- Жёнушку свою разыскал?

- Разыскал.

- Так где же она? Хочу тотчас же видеть ту, ради которой ты себя смертельной опасности подвергал!

- Нету её.

- Как - нету? Преставилась?

- В Крыму пожелала остаться.

- Вот те на! Что же ты её с собой не увёл?

- Не захотела.

Михаил Васильевич пристально рассматривал Кудеяра. «Уж как похож на брата своего Ивана Васильевича! Как будто одна мать их породила».

- Как тебя звать?

- Кудеяром.

- Ты разве татарин?

- Нет, я русич.

- Почему же тебя так кличут?

- Мы с матушкой… то есть с тётей Марфой, в Крыму жили, так у всех детей имена татарские.

Михаил Васильевич многозначительно глянул на Андрея:

- Он самый?

- Да.

- А не обознался ты?

- Нет. Марфуше ни к чему было меня обманывать.

«Да, сомнений нет, это и есть старший сын Василия Ивановича. Что же теперь с ним делать? Объявить всем, что именно он должен быть великим князем? Смута начнётся. А её и без того хватает. Отправить к матери в Покровскую обитель? Появление его понаделает там шуму. И опять смута приключится. Оставить при себе? Большой опасности себя подвергнешь. Ну, как великая княгиня проведает? Не сносить тогда головы!»

Боярин отвёл Андрея в сторону:

- Скажи, Андрюха, как жизнь свою думаешь устроить? Ну где жить хотелось бы тебе?

- Хочу просить тебя, боярин, отпустить меня в монастырь. Родители мои померли, к крестьянскому делу меня не тянет, быть послужильцем тоже не к лицу - стар стал. Жену свою разыскал в Крыму, да она счастье своё там нашла, на Русь воротиться не захотела. А другой жены мне не надобно. Вот и решил я в святой обители век свой окончить.

- Хорошее дело удумал. В какой же монастырь поступить хочешь?

- Да в тот, что подальше от шумной Москвы. В заволжский скит постучусь. Может, там примут.

- И то верно. Воле твоей перечить не стану. - Михаил Васильевич вытащил из-за пояса кошелёк с казной. - Хочу, Андрюха, отблагодарить тебя за верную службу. Сам ведаешь: в монастырь с пустыми руками не суйся. Так ты отдай эти деньги игумену, то и будет твой вклад в обитель. А как устроишься, дай знать, чтобы мы ведали, где ты есть. Мальца с собой возьми да пуще глаза береги. В Суздаль не ходи и Соломонии не говори, что сын её нашёлся, - беда может приключиться. Когда подрастёт он, тогда и скажем ей. Понял?

- Понял, боярин. - Слова Михаила Васильевича пришлись по душе Андрею. За долгий путь уж так он прикипел сердцем к Кудеяру, что и представить не мог, как расстанется с ним. И впрямь опасно показать его Соломонии: баба она и есть баба, закричит, плакать почнёт. Прознают про Кудеяра Глинские, тотчас прикончат его вместе с матерью. Нет уж, при нём Кудеяру ничто не грозит. Уйдут они в дальнюю обитель, что стоит потаённо среди заволжских лесов, - ищи их тогда! Только вот Суздаль никак миновать нельзя - надобно матушку Ульянею проведать, рассказать ей о Марфуше. Стара Ульянея, да и о Марфуше дюже убивается. А чего убиваться-то? Живёт она в Крыму, детей растит, ничто ей не угрожает. Так пусть матушка Ульянея успокоится и понапрасну не страдает.

- Да поможет тебе, Андрюха, Господь Бог.

Андрей поклонился Тучковым и, взяв Кудеяра за руку, направился к воротам. Тучковы молча смотрели им вслед.

- Сам ведь сказывал, - словно оправдываясь, произнёс Михаил Васильевич, - нельзя заводить на Руси смуты.

- Ты прав, отец.

- Кудеяр старше Еленина сына, потому имеет больше прав на престол. Но пока он ещё мал. Придётся подождать немного, а тем временем надлежит готовить народ. Шуйские всячески поносят правительницу, и я в том полностью с ними согласен: не успела сорочин справить по мужу, как любовника в постель пустила!

Василий с изумлением глянул на отца:

- Но разве не ты ратовал за то, чтобы Елена и Ваня Овчина полюбили друг друга?

- Я хотел, чтобы Иван Овчина защитил её и юного великого князя от происков Михаила Львовича Глинского. Но я вовсе не желал разврата. А ведь она с Иваном Овчиной словно с Богом данным мужем повсюду на людях появляется, мало того - по святым обителям с ним ездит! Это ли не святотатство, не надругательство над обычаями, стариной утверждёнными! Вот Бог-то и прогневался на неё, напустил хворь непонятную, так что чахнуть она стала, то в жар её бросает, то в холод. Дела позабросила, все по монастырям да по пустыням ездит со своим дружком, грехи тяжкие замаливает. Или ты не согласен с тем, что она, словно гиена свирепая, растерзала великокняжеских братьев и даже своего дядю Михаила Львовича?