Время покупать черные перстни - Александр Борянский

— Сговорились, гады!

И только теперь Семизвон осознал, что к сказанному он никак не мог прийти своим умом. Его натравили. И потому щас он… всем он… покажет, где раки зимуют…

В обычае у Мокшея было такое правило: сперва козырем пройтиться, а потом штанов хватиться. Он и на этот раз спешил сперва поймать, а потом уж поминать такую мать… Хорошо, что Стратимиха успела его опередить.

— Сядь! — повелела она. — Не кидайся! Не держи чужого в горсти, когда своего не разгрести… Никакой охоты на вас Корней не замышлял. Да и мои старания не сотворят уже из вас ни черту сродника, ни богу угодника… Однако ж чего я тут с вами рассусоливаю, — спохватилась старая. — Перед козюлькой хоть черт с фитюлькой…

Стратимиха медленной рукой провела себя по лицу; заодно с бельмами потянулась за ладонью старая кожа и из-под нее открылась такая ли красота, что даже у Корнея дыханье перехватило: на прекрасном девичьем лице, отдающим в полутьме голубым сиянием, горел во лбу рубиновым огнем третий живой глаз. Когда же рука сорвала с головы кочку волосяной накладки, над теменем блеснула корона. Стратимиха распрямилась, смахнула с себя монашеский балахон — и предстала передо всеми лунная девка с хвостом и крыльями серебряной птицы. Подойдя до каждого из гостеванов, на момент отгородила ладонями своими лицо его от мира, пошептала и что-то стряхнула с пальцев. Мимо Тиши Глохтуна тоже не прошла.

После того лунная красавица приблизилась до Корнея и заглянула ему прямо в глаза. Душа в нем ахнула от удивления да вдруг и заплакала от непонятной радости.

Лунная ж девка опять да снова дохнула ему в лицо полной грудью. Не белым инеем, не черной копотью обдала она его на этот раз — огнем опалила. И тихонько засмеялась смехом, полным удовлетворения. После чего она развернулась, вскинула руки, свела их ладонями над головой, легко оторвалась от половиц, проплыла через всю хату и унырнула в зеркальную глубину. И не плеснула, не раздалась кругами чистая поверхность того загадочного омута. Зато дверь избяная чуть было с петель не соскочила. Она даже завизжала щенячьим визгом, над которым захохотала вдруг студеная метель. Крутанула метель по избе; хлестанула упругим крылом по всем сидящим, расшвыряла кого куда…

И умчалась.

И двери захлопнула.

И свет в лампе вдруг сам собою засветился.

И все увидели: где сидели они, там и сидят. Сидят и смотрят друг на дружку: понять не поймут, то ли что-то случилось, то ли не случилось?

В недоумении вся четверобратья потянулась глазами до старшого Мармухи — не пояснит ли чего? Потянулась да чуть с лавок не свернулась…

Тут Корнею и самому захотелось оглядеть себя. Однако овального зеркала на месте не оказалось — висело в простенке прежнее, тусклое да облезлое.

И вот…

Не окажись при нем его чуба, век бы ему было не догадаться, что это он отразился в зеркале, а предстал перед ним такой ли раскрасавец, что и глазам больно стало.

Дня через два Толба успокоилась. Опять побежали по чистым камушкам светлые ее струи, заговорили о скором лете, о радости бытия и еще о чем-то звонком, шаловливом.

Первой прибежала на заимку Юстинка Жидкова. Как прибежала, как стала в дверном проеме котуха, как блеснула на Корнея черными озорными глазами, так душа в нем и засмеялась от понятого. А Юстинка подошла до него вплотную, лицо его с великим вниманием оглядела и улыбнулась, сказавши:

— Хорошо получилось, лучше и не придумаешь.

А еще немного спустя ушли Юстинка с Корнеем из села. Велика Сибирь, места много. На что им терпеть аханья да пересуды, да подозрения всякие.

Ушли.

Тараканья же заимка как стояла за Малой Толбою, так и осталась стоять. Тишкина братия как разгулялась в ней за время половодья, так и Корнея потеряла, а все остановиться не могла. Опомнилась, когда все припасы иссякли. Пришло время расползаться.

Поползли. Да не тут-то было.

Напал на них смертный страх. Как только подступят к Толбе, чтобы на ту сторону перебраться, так река мигом поднимается. Народ переходит — колен не замочит, уверяет, что это самая высокая вода, да только заимщики не верят. Разве поверишь, когда перед глазами бесится кровавая лавина, замешанная на ледяной икре?

Вот тогда-то и понял Тит, отчего зад болит — оказывается, пнули.

Сообразила Тишкина братия, что нету в Толбе никакого подъема, а только страха своего так и не одолели.

Спасибо обозоринцам — не дали подохнуть голодной смертью. Но заявили с первого разу, что кормят дармоедов только до нового урожая. Так что пришлось им любомудрие свое оставить и приниматься за настоящее дело.

Переделкино, 1989 г.

Валерий Савин

История с вороной

Я сказал все, что думал о шефе. Сказал со всей принципиальностью и непримиримостью:

— Свинья! Хам!

— Точно, хам! — подтвердил кто-то за моей спиной.

— Хам! — повторил я порядком тише и оглядываясь. Никого.

— Хам! — прозвучало так же громко.

— Хам! — перешел я на шепот.

— Сколько можно? — возмутился невидимый собеседник. — Ну, хам! Ну?

Я рывком обернулся к окну. На подоконнике сидела толстая старая ворона и не торопясь чистила перья.

— Что за наваждение? Ты-то как сюда попала, голубушка?

Говорил я для себя и не допускал, что услышу ответ.

— Как? А через форточку. — Ворона покосилась на меня черным цыганским глазом. — А что?

Я почувствовал, как у меня отваливается челюсть и что-то замирает в груди. «Спокойно, Саша, спокойно! — уговаривал я себя. — Это простая галлюцинация».

— Так что там насчет «хама»? — поинтересовалась птица, разглядывая свое отражение в оконном стекле.

Ноги у меня подкосились, и я плюхнулся в низкое старое кресло. Пружины его возмущенно взвизгнули.

Ворона неодобрительно повела клювом:

— Во времена моей молодости, юноша, сначала предлагали сесть даме! — Она взмахнула крыльями и перелетела на спинку стула.

— Эх, люди! — сказала она совсем по-старушечьи. — Чему вас только учат?

И тут я разозлился. Эта болтливая галлюцинация вывела меня из себя, окончательно испортив и без того плохое настроение. Я нацелился на птицу и, выждав некоторое время, бросился на нее. Я ощутил тепло живого тела и твердость вороньих перьев, но она выскользнула буквально из-под пальцев.

— Но-но! Только без рук!

Нахалка описала круг по моей холостяцкой квартире и примостилась на люстре. Я снял с ноги шлепанец, намереваясь одним ударом покончить с этим дурацким розыгрышем. В том, что все происходящее является розыгрышем, я уже не сомневался. Слишком умна оказалась ворона для простой птицы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});