Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова

– Считается, что единственным сохранившемся до нашего времени объектом, пережившим всемирный потоп, является знаменитый египетский Сфинкс. Первоначально то была скульптура гигантского льва, лежащего на кубе здания библиотеки, но в результате природных катаклизмов часть его морды отвалилась, и из остатков пришлось ваять объект поменьше, то есть человеческую голову. Вот так и получился самый популярный ныне мировой туристический объект!

Пылкий Николай остановил меня и принялся прижимать к себе все крепче и крепче.

– Еще знаешь, Ник, например Стоунхендж – вовсе не мегалитическое святилище или сооружение для жертвоприношений и не доисторическая каменная обсерватория, a был когда нормальным и хорошим зданием для общественных нужд, специально так сорентированный со сторонами света и звездами, чтобы приносить собирающимся в нем счастье. Просто-напросто наклонные деревянные консоли и балки перекрытий распались и исчезли по естественным причинам за время, прошедшее с бронзовой эры до наших дней.

Недавно одна небольшая норвежская коммуна Гилдескол за счет субботников и воскресников своих жителей построила себе мини-копию древнего сооружения в его первозданном виде. Вертикальные гранитные плиты, деревянные неокрашенные брусья и серебристое матовое стекло великолепно сочетаются друг с другом. Местные архитекторы создали просто дворец в стиле неолитического функционального модернизма. Там невероятно красиво пылают факелы со специальной «плывущей» подсветкой на фоне полуотшлифованных гранитных стен. В центре главного круга – зала вовсе не неумолимый жертвоприносительный алтарь-молох, а кажущийся невероятно авангардистским, хотя еще викинги его особо ценили, большой камин для открытого огня, собранный из подковообразных каменных блоков и крупных круглых булыжников. Ты такие наверняка видела в каком-нибудь скандинавском отеле, они вновь вошли здесь в моду. Да, норвежцы – молодцы! За свой местный «Стоунхендж» они даже получили главную архитектурную премию прошедшего года. Я тебе как-нибудь фотографии покажу.

– Надо же, а я и понятия не имела… А что они делают в этом своем дворце?

– Да как обычно. Концерты там проводят, семинары всякие с лекциями, справляют свадьбы, даже дискотеки для школьников случаются – в общем, обычный общественный Дом культуры для всей коммуны.

– Коль, а неолитические люди какой материал использавали вместо стекла?

– Скорее всего, сплели из конских волос такие весьма своеобразные полупрозрачные занавеси. Кстати, если в эту пряжу подмешать козьей или, на худой конец, овечьей шерсти, то в помещении будет не только светло и уютно, но даже достаточно тепло.

– Боже мой, Коля, я не перестаю удивляться, откуда только ты столько всего знаешь!

– «Луной был полон сад», – писал великий Фет. «Тобою полон я», – говорю я тебе.

– Ой-ой-ой. Но я искренне говорю: ты действительно в курсе всего на свете. Эх, Коля-Николай! Лучше мне скажи, а правда ли, что лицо Сфинкса отражает облик Гермеса Трисмегиста, то есть трижды великого?

Быстро спросила я, опуская бедовую свою головушку таким образом, чтобы следующая пулеметная очередь горячих поцелуев началась лишь с щеки или шеи. Моя пушистая шапочка упала в снег и теперь беззащитно белела там, среди подсвеченной лунным серебром синевы, как флаг – просьба о помиловании.

– Да ну его в баню, Гермеса этого! Меня любовь задела, как автобус, грудную клетку мне пробив… – с распевной торжественностью, на весь суровый и мрачный лес громко заявил – почти прокричал разудалый Коля-удалец. Уверенным жестом он поднял и повернул к себе мое холоднее мрамора лицо и с неукротимым жаром, пылом и особым пристрастием впился в мои полудеревянные губы. Как же все-таки тяжело разочаровывать и ранить людей, но наступает момент, когда отступать дальше некуда.

– Коля… Пожалуйста, послушай меня. Ты же знаешь, Коленька, ты ведь наверняка чувствуешь сам, что я не могу быть и никогда не буду ничьей любовницей. Я по своей внутренней сути жена и хочу, чтобы меня любили и принадлежали целиком и без остатка. В семейной стабильности, в распорядке и предсказуемости, в ежедневных обедах с банальными щами-борщами, в рутине празднований дней рождений и Новых годов, в двухспальной супружеской кровати, где зачинаются дети, в спокойном и постоянном присутствии мужчины, моего мужа; в его утреннем кофе, чтении газет, знакомом домашнем халате и тапочках чувствую я уверенность, успокоенность и правильную жизненную цикличность. Между любовными приключениями и стабильной семейной жизнью такая же разница, как между тем Великим потопом при образовании Луны и регулярными вечерними приливами и утренними отливами в теплом норвежском заливе Скаггерак, где я купаюсь каждое лето. Ты понимаешь, о чем я, Коля?

Совсем низко опустив голову, я быстро-быстро рыхлила вокруг себя острым, как копье, мыском белого полусапожка слегка зыбучий лиловатый снег. Ничуть не хуже бриллиантов сверкающие снежинки испуганно разлетались во все стороны, будто бы из-под копыт буйной кобылицы.

– Ты хочешь, чтобы я женился?

С глубоким тяжким вздохом я подняла глаза и твердо, в упор посмотрела Николаю в глаза. Он заметно посерел лицом, хотя в ночи все лица и так кажутся серыми и от меня отстранился, даже отступил на шаг.

– Да, конечно, я понимаю тебя. Ты сильно любишь… Ты, Ника, абсолютно права. Я просто не думал… – сказал неожиданно простуженным, сиплым и хриплым голосом; потом резко отвернулся и зашагал прочь.

Темный, молчаливо-настороженный лес удовлетворенно запрятал в свои таинственные глубины горькие его слова. Я расстроилась так, что словами не передать.

* * *

Наперерез через снежные барханы, то и дело сбиваясь с протоптанной ледяной дорожки и по колено проваливаясь в хрустящие сиреневые сугробы, убегала от меня плотная Колина фигура, пока совсем не скрылась с глаз долой в таинственно молчащем мраке. Как воздух из веселого детского шарика, тут, видно, выпустилась из меня большая часть моей жизненной энергии; вытекла едва ли не до самого донышка и сразу так захотелось спать, что ни о чем другом уже и не думалось. Возжелалось прямо на месте лечь в снег и непотревоженно сладко замерзнуть до смерти, вместо того я привалилась спиной к жесткому корявому стволу близстоящей сосны. Я так и не смогла оценить, сколько времени простояла у векового дерева: несколько долгих часов или несколько кратких мгновений, но в итоге все же накопила сколько-то сил на обратный путь. Тащится куда-то через лес на этот раз показалось тяжким испытанием: ветвистые, траурно-черные стволы-руки цеплялись костлявыми своими щупальцами-ветвями за мою одежду и волосы, словно бы хотели защекотать-застращать до смерти неприкаянную, замаянную жизнью женщину.

В конце концов сумела я добраться до белого, приветливого, манящего веселыми яркими окнами домика и, войдя с морозца внутрь, вдруг ощутила, как теплое и приятное чувство внутреннего облегчения из самого центра живота начало благодарно растекаться по всему телу. Вдобавок я чуточку гордилась собой, что все же сумела сказать человеку правду. Вот ведь как удивительно устроена жизнь: говорить правду – оказывается, самое трудное из всего, что приходится делать в этом мире. Внезапно подозрительная тишина, слишком непотревоженный уют деревянной виллы сковал меня кошмарным предчувствием, что Николай из леса в дом не вернулся, пропал с концами, а я стою тут совсем одна-одинешенька и в жизни уже никогда не смогу узнать, что с ним приключилось такое ужасное. Сердце сразу же резко сжалось и заныло от недобрых ожиданий, горло издало истошный неконтролируемый вскрик. В следующую секунду Коля встревоженно выглянул из кухни, где, по его собственным словам, готовил нам напитки и легкую закуску. Он не выглядел ни сердитым, ни злым, ни обиженным, чему я бесконечно и благодарно возрадовалась. А ту горькую драматическую неизбывность в кривых уголках его губ я предпочла бы и вовсе не заметить. Видимо, со стороны сцена выглядела примерно так: усталая блондинка с грациозной женственностью плюхнулась и с заметным наслаждением полурастянулась на роскошном белом диване почти посередине гостиной, а галантный дипломат тем временем соорудил два красивых и вкусных коктейля и на тонком серебристом подносе поднес их даме с любезной приветливой фразой.

Потом он сразу же заговорил о «Стелз», американских самолетах-невидимках, по виду абсолютно похожих на исполинских размеров летучих мышей. Полеты этих самолетов, по Колиным словам, не определялись никакими современным радиолокационными системами и для их обнаружения его хороший друг – конструктор – совсем недавно все же сумел разработать тепловые локаторы. То есть, если я поняла правильно, определялись не металлические части «мышей-невидимок» или системы их оборудования, а сидящие там живые люди, излучающие биологическую тепловую энергию.