Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Товарищ капитан, там, за дверью, командёрша, почтарь привез…
— Какая командёрша? Какой почтарь? И говори, Трубка, пожалуйста, побыстрее, не тяни за душу, — не отрываясь от письма, сказал Тихонов.
Но переделать Трубку было немыслимо, и он, все так же растягивая слова, пояснил:
— Командёршу наш батальонный почтарь со станции привез, до вас просится.
— Ну, коли просится, так веди. Что ж ты людей держишь на морозе, — все еще толком не понимая, что произошло, сказал Тихонов.
Трубка не торопясь вышел, а несколько секунд спустя в землянку вошла девушка. Она была одета в солдатскую светло-серую шинель, в шапку-ушанку и порыжевшие сапоги. И шинель и шапка были явно не по росту и неловко висели на ней. В левой руке девушка держала маленький чемоданчик.
— Товарищ капитан, — приложив свободную руку к шапке, проговорила девушка, — военврач третьего ранга Екатерина Тарасенко прибыла в ваш батальон для продолжения службы.
— Военврач? — не в силах скрыть своего изумления, проговорил Тихонов, пораженный юным видом врача.
Девушка уловила это изумление и, вероятно, расценив его как-то по-своему, смутилась. Тихонов заметил ее смущение и, стараясь скорее сгладить свою нетактичность, горячо принялся приглашать девушку пройти:
— Да вы проходите, пожалуйста, проходите! Трубка! Эй, Трубка! Куда тебя унесло? Давай разжигай скорее печь, заморозил ты врача на улице, — возбужденно проговорил Тихонов, когда на его возгласы Трубка вошел в землянку несколько проворнее, чем обычно. — И раздевайтесь, товарищ военврач, раздевайтесь. Мы живо сейчас с Трубкой тепла подбавим, — проговорил более спокойно Тихонов и бросился помогать Трубке разжигать печь.
«Ну, не ждал я, не ждал, что врач наш окажется женщиной. Что я с ней буду делать? Свободных землянок нет, холодище везде, дрова на исходе… И какой это сукин сын придумал молоденькую девушку отправить в такую дыру…» — возясь у печки, раздумывал Тихонов.
Когда он поднялся, Екатерина Тарасенко сидела уже у стола, украдкой осматривая землянку. Теперь, без шинели и шапки, она показалась Тихонову совсем девочкой. У нее было худенькое личико, большие голубые глаза и густые волосы, похожие на расчесанный лен.
Тихонов, не отходя от печки, пристально посмотрел на нее, и отцовское чувство к этой девушке поднялось в его душе.
«Ах ты, моя миленькая, хорошенькая, жить бы да жить тебе дома, под крылышком мамы, бегать по подружкам да наряжаться. И куда я только тебя, такую славную, подеваю здесь…»
— Ну, как вы добрались до нас? — спросил Тихонов, желая нарушить неловкое молчание, которое установилось в землянке.
— Ой, не говорите, товарищ капитан, я так устала, так устала… Я еду уже больше трех недель, — проговорила Тарасенко слабым голосом.
И Тихонов только сейчас заметил, что она изнемогает от усталости. Под глазами у нее темнели землистые пятна, и она невероятными усилиями боролась со сном.
— А вы разве сейчас не из Читы? — спросил Тихонов.
— Сейчас да. Но в Чите я была всего лишь от поезда до поезда. Мне в отделе кадров вручили предписание и приказали выехать немедленно к вам, не разрешили даже выспаться…
«Чинуши там, в вашем отделе кадров», — с яростью подумал Тихонов и взглянул на девушку с нежностью.
— А вообще-то я еду из Казани. Вначале я направилась в Москву, в Главсанупр, а оттуда меня направили на восток. Я, конечно, хотела на запад, но приказ есть приказ, — сдержанно улыбнулась Тарасенко. — Тут даже не помогли папины связи. Он профессор казанского медицинского института, и в Москве у него много друзей и учеников, — пояснила она, поймав вопросительный взгляд капитана.
«Боже, дочка профессора! Наверняка привыкла жить в холе, в неге. Ну что я с ней буду делать? Куда я ее тут пристрою?» — подумал Тихонов и поспешно спросил:
— Вы вот что, товарищ военврач, есть хотите?
— Есть не хочу, товарищ капитан, а спать — смертельно, — смущаясь, проговорила Тарасенко.
— В таком случае решим так: я вам закажу завтрак, а пока его готовят, вы спите. Ложитесь на мою койку, ложитесь без всяких стеснений, — сказал Тихонов, думая, что девушку придется уговаривать лечь на его постель. Но та поспешно поднялась, взяла свою шинель и, не скрывая удовольствия, легла на койку.
— Правда, не очень-то мягко на моей соломенной перине, — проговорил шутливо Тихонов, когда Тарасенко укрылась шинелью.
— Ничего, по-солдатски, — опуская голову, улыбнулась Тарасенко, в тот же миг засыпая.
«По-солдатски! Да знаешь ли ты, что такое по-солдатски?» — подумал Тихонов и, на цыпочках подойдя к Трубке, вполголоса приказал тому отложить уборку до пробуждения врача. Трубка понимающе закивал головой, а Тихонов с большой осторожностью вышел из землянки на улицу.
Спустя несколько минут он встретил возвращавшихся из второй роты Буткина и Власова. Завернув в клуб, они устроили тут совещание. Тихонов кратко доложил, какова обстановка: врач — девушка, притом молоденькая и очень хорошенькая. А самое главное, что она дочка видного профессора и вряд ли имеет закалку, необходимую для жизни здесь. К тому же землянок свободных нет, дрова кончаются, надеяться на их подвоз нет никаких оснований. С сегодняшнего дня он сократил всем командирам дровяной паек наполовину.
— Что ж, выходит, надо назад ее отправлять? — недовольным тоном спросил Буткин, когда Тихонов высказал все тревоги до конца.
— Да если б она сама этого пожелала, я бы немедленно в штаб обратился, — сознался Тихонов. — Ты сам подумай, Петр Петрович, разве ей, такой молодой да красивой, место у нас? Ее надо куда-нибудь в госпиталь направить. Есть же госпитали в Чите, в Иркутске, там она хоть в тепле будет.
Буткин удивился:
— Я тебя не понимаю, Прохор Андреевич! И чего ты так обеспокоился? Ну, пусть молоденькая. Молодость делу не помеха. Ну, пусть красивая. Что ж в том? Красота тоже делу не мешает. А то, что дочь профессора, так разве это беда? Профессор-то наш, советский, и я не думаю, чтоб дочь у него была тепличным созданием. Разберись, так она еще комсомолка. Вот насчет отдельной землянки стоит подумать. Неудобно девушку помещать в общую. — Помолчав, Буткин закончил с легкой усмешкой: — Ты как хочешь, Прохор Андреевич, а я доволен, что наш врач — женщина: мату хоть поубавится. Такой мат развели, что проходу нет…
— Это все так, а только что мы с ней делать будем, если батальону придется зимой в траншеи выходить? Жить придется на ветерке, — проговорил Тихонов.
— А что тут страшного? Приспособится! — уверенным тоном сказал Буткин, а Власов энергично подтвердил:
— В два счета приспособится, товарищ капитан.
Тихонов задумался, что-то подсчитывая или вспоминая, и, посидев в таком положении минуту-две, сказал:
— Вот что, Власов, врача поместим в землянке, где размещена сейчас каптерка первой роты. А каптерку соединим с каптеркой второй роты. Землянка у них большая, и там вполне можно разместиться. Давайте пошлите кого-нибудь за Королевым и Синеоковым. Пусть придут сюда, чтобы договориться.
Власов вышел, а когда он минут через пять вернулся, Тихонов спросил его:
— Фанеры у тебя много, начальник штаба?
— Откуда ее будет много-то, товарищ капитан? Мишени ведь для всех взводов поделали. Вы же сами приказывали.
— А ты не скупись, Власов. Стыдно нам будет, если единственная в батальоне женщина окажется в плохих условиях. Придется отпустить Королеву несколько листов, чтоб потолок в землянке врача фанерой заделали, а то такие куски оттуда валятся, что напугать могут. Сегодня я испытал это. Лежу сплю, вдруг слышу: кто-то бац меня по лбу. Я очнулся с испугу, зажег спичку, вижу: на постели лежит кусок ссохшейся земли.
— Этак, Прохор Андреевич, и родимец мог бы приключиться, — засмеялся Буткин.
Власов между тем что-то подсчитал на листе своей записной книжки и, пряча карандаш в полевую сумку, сказал:
— Фанеры, товарищ капитан, у нас осталось двенадцать листов.
— Не богато, но на отделку землянки врача надо все-таки дать листов пять. Вот так, — проговорил Тихонов.
Вскоре пришли Синеоков и Королев, и разговор принял еще более обстоятельный характер. Речь пошла о том, как лучше фанерой обшить потолок, где раздобыть стол, кровать, лампу, стоит или не стоит белить печку, делать ли внутренний запор в землянке и так далее, и все в таком же духе.
А когда разговор в клубе с командирами рот закончился, весть о приезде девушки-врача уже облетела весь батальон. Почтарь Тряпкин не пощадил ног и обегал все роты, сообщая сногсшибательную весть. «Врача, братки, привез, у нас в батальоне служить будет, размолоденькая, расхорошенькая, ни в сказке сказать, ни пером описать. Такая разок посмотрит, будь при смерти, а и то подымешься…» — болтал на каждом перекрестке Тряпкин, прозванный бойцами за свою склонность к болтовне Трёпкиным.
- Песня синих морей (Роман-легенда) - Константин Игнатьевич Кудиевский - О войне
- Второе дыхание - Георгий Северский - О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов - О войне
- Ради жизни на земле-86 (сборник) - Михаил Ильин - О войне
- Конец осиного гнезда. Это было под Ровно - Георгий Брянцев - О войне
- В списках не значился - Борис Львович Васильев - О войне / Советская классическая проза
- Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича) - Георгий Брянцев - О войне
- Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру - История / О войне
- Танковый таран. «Машина пламенем объята…» - Георгий Савицкий - О войне