Петербургское действо - Евгений Салиас

Послѣднія слова Орловъ произнесъ такимъ голосомъ, по которому видно было, что этотъ вопросъ о предателѣ давно рѣшенъ въ кружкѣ.

Тепловъ задумчиво молчалъ нѣсколько минутъ, не зная, что отвѣтить. Но вдругъ, снова вспомнилъ онъ ужъ въ сотый разъ, какъ его въ мундирѣ, во всѣхъ орденахъ, выходящаго изъ маскарада посланника садиться въ карету, схватили два кирасира… изорвали платье… поволокли на извощичьи сани. Снова вся кровь хлынула въ сердце и ударила въ голову, зарумянила лицо самолюбца, и подъ этимъ наплывомъ гнѣва и горечи онъ выговорилъ вслухъ:

— Нѣтъ, нельзя, нельзя! Никогда не прощу! Нѣтъ, такого дѣла не прощаютъ!

— Вѣстимо не прощаютъ, проговорилъ Орловъ.

Тепловъ протянулъ ему руку и выговорилъ твердо и рѣзко:

— Да, я съ вами. Лишь бы только васъ было больше, да не дураки, да не болтуны. A остальное все само приложится! Не даромъ я правилъ при гетманѣ цѣлой страной, цѣлой Хохландіей, чтобы не управить вами. Да, у тебя губа не дура, Григорій Григорьевичъ, что ты влѣзъ ко мнѣ нынѣ силкомъ. Скажи своимъ, что вы такого человѣка теперь залучили къ себѣ, который заставитъ васъ дѣйствовать какъ по писанному и разыгрывать все, какъ по нотамъ. Когда у васъ сходка?

— Да мы всякое утро собираемся, а иногда и вечеромъ. Иногда ночь сидимъ. Запремся и будто въ карты дуемся, а сами толкуемъ.

— Только толкуете?

— Да.

— Ну завтра же утромъ я буду у васъ. Словъ мало, надо и дѣло! Ну, голубчики! произнесъ вдругъ Тепловъ, какъ бы обращаясь къ какимъ-то невидимкамъ, стоящимъ передъ нимъ въ горницѣ. — Обзавелись вы теперь благопріятелемъ въ особѣ Григорія Теплова!..

И на другое же утро въ квартирѣ Орловыхъ собрались пріятели ихъ; но, на этотъ разъ, комнаты едва вмѣстили новыхъ друзей и товарищей.

Давно ли Пушкинъ и Бибиковъ стали бывать здѣсь? A они были уже свои люди, послѣ нихъ явились уже другіе, болѣе новички. За послѣднюю недѣлю человѣкъ десять новыхъ друзей изъ разныхъ полковъ появились у Орловыхъ. Не прошло двухъ часовъ бесѣды, въ которой всѣ больше слушали Теплова, чѣмъ говорили, какъ вся компанія повеселѣла и какъ бы ожила. Тепловъ задавалъ имъ такіе вопросы, дѣлалъ такія возраженія, предлагалъ такія вещи, что молодежь сразу признала въ немъ не болѣе не менѣе, какъ своего главнокомандующаго. Будто разумъ вдохнули въ тѣло. Какъ тройка борзыхъ коней, почуявъ сильныя искуссныя руки, подобравшія возжи, мчится съ мѣста бодрѣе и веселѣй, такъ всѣ эти молодые люди воодушевились сразу, почуявъ, что у нихъ завелся настоящій искуссный и замѣчательный руководитель.

Въ сумерки, когда молодежь начала уже расходиться отъ Орловыхъ, каждый уходилъ веселый, довольный, какъ будто бы на другой день предстояло начатъ общее дѣло, которое, по убѣжденію теперь каждаго изъ нихъ, должно кончиться неминуемо полнымъ успѣхомъ. Алексѣй Орловъ бодрѣе и радостнѣе всѣхъ другихъ весело отправился съ тайнымъ порученіемъ отъ Теплова къ главѣ синода, Сѣченову.

Когда у Орловыхъ остались самые близкіе, самые давнишніе друзья, братья Рославлевы, Всеволожскіе, Ласунскій и Пассекъ, то послѣдній, самый дѣльный изъ всѣхъ, обратился къ Теплову съ вопросомъ:

— Григорій Николаевичъ, неужели вы, которому молва приписываетъ такое вліяніе на Разумовскихъ, — не можете поручиться сейчасъ же, что графъ Алексѣй Григорьевичъ и графъ гетманъ тоже присоединятся къ нашему дѣлу?

— Нѣтъ, Петръ Богдановичъ, объ этомъ и думать нечего. Да ихъ государственное положеніе и не дозволяетъ того. Случись что, они противъ насъ не пойдутъ, но чтобы теперь имъ пристать къ компаніи молодцовъ-офицеровъ, — это невозможно. Подумайте, мнѣ сорокъ пять лѣтъ, а вѣдь я самый старшій у васъ. Между вами, поди, ни одного сорокалѣтняго не найдется, а по чину самый чиновный, поди, только маіоръ. Нѣтъ, вы графамъ Разумовскимъ не компанія, да я и не сунусь къ нимъ съ такимъ предложеніемъ. Гетманъ Кирилла Григорьевичъ выгонитъ меня вонъ, а Алексѣй Григорьевичъ и того хуже, поѣдетъ да государю и доложитъ. И ужь тогда, коли меня стащутъ, такъ опять не выпустятъ. Да они намъ и не нужны….

И Тепловъ, собираясь уѣзжать, взялся за шапку.

— Помните одно… Осторожнѣе! заговорилъ онъ снова. — Намъ нужна гвардія — это ваше дѣло! Намъ нужны сенаторы, хотя бы только десятка два, но самыхъ дѣльныхъ — и это мое дѣло…. Намъ нужно духовенство, синодъ…. Ну, объ этомъ уже вѣрно постарался Сѣченовъ и еще постарается самъ Петръ Ѳедоровичъ!.. Простите покуда…. Заходи, тезка, завтра въ вечеру на пару словъ, обратился Тепловъ съ Григорію Орлову. — На парочку, братецъ, самыхъ важныхъ словъ которыхъ всѣмъ вамъ незачѣмъ и знать!!.,

— Ладно. Буду! отвѣчалъ Григорій, весело улыбаясь.

— Только эту парочку словъ не я скажу тебѣ! Я съ тебя потребую признанія, сказалъ Тепловъ. — Не ради бабьяго любопытства, а ради дѣла. Коли ты подтвердишь мою о тебѣ догадку, то дѣло пойдетъ у насъ совсѣмъ какъ по маслу.

Въ эту минуту въ передней раздался ударъ хлопнутой двери, быстрые шаги и затѣмъ обѣ половинки дверей въ гостиную тоже распахнулись съ громомъ, такъ что ключъ, выскочивъ изъ замка, зазвенѣлъ по полу.

На порогѣ появился Алексѣй Орловъ, съ оживленнымъ лицомъ, и, слегка задохнувшись, крикнулъ:

— Скорѣе…. Идите! Всѣ!

Офицеры повскакали съ мѣстъ и бросились къ нему.

— Что такое? Что? былъ общій вопросъ.

— Скорѣе, говорятъ, идите. Такое…. Такое увидите, чего отъ роду не видали.

— Да что?

— Слышите барабанъ…. Рота измайловцевъ! Съ караула идетъ. A кто впереди? А?! За простого капрала шагаетъ. Это?!

— Ну! Ну!

— Графъ гетманъ! Самъ вашъ Кирилла Григорьевичъ! обратился Алексѣй въ изумленному Теплову.

Всѣ офицеры бросились въ разсыпную по горницѣ хватать свои шляпы, кивера и шпаги.

— Да вретъ онъ все… Чего вы его слушаете! крикнулъ Пассекъ. — Балуется!

— Ей Богу же! Ей Богу.

— Полно блажить, Алеша! Тутъ тебѣ поручили важное дѣло, а ты…

— Стану я тебѣ, чучело, даромъ божиться да грѣшить! крикнулъ Алексѣй рѣшительно.

— Да не можетъ статься. Гетманъ при мнѣ въ маскарадѣ былъ обласканъ государемъ, сказалъ Тепловъ, — а это же вѣдь хуже плюхи…

— Идите, говорятъ вамъ! Жалѣть послѣ будете! крикнулъ Алексѣй и побѣжалъ внизъ.

Офицеры бросились за нимъ. Тепловъ послѣдовалъ тоже.

Между тѣмъ, барабанный бой приближался и на глаза высыпавшей на улицу молодежи изъ-за угла Адмиралтейскаго проспекта показалась рота Измайловскаго полка. Впереди двигалась, шагая въ тактъ барабаннаго боя, въ блестящемъ на солнцѣ мундирѣ, во всѣхъ орденахъ и Андреевской лентѣ, высокая всѣмъ знакомая фигура графа-гетмана.

Густыя брови его слегка сдвинулись; глаза были опущены въ землю и лицо немного блѣдно.

Онъ, очевидно, замѣчалъ останавливающійся по бокамъ народъ, столпившуюся кучку офицеровъ, изумленно и молчаливо взиравшихъ на него, но медленно и гордо шагая передъ ротой среди улицы — поровнялся и прошелъ, не поднявъ глазъ, опущенныхъ въ землю. На лицахъ солдатъ, равномѣрно шагавшихъ за гетманомъ, было замѣтно что-то особенное, необыденное. Они будто не знали какъ имъ смотрѣть на прохожихъ, переглядываться и смѣяться чудной оказіи или смотрѣть тоже изъ подлобья, какъ гетманъ.

Рота завернула и скрылась за угломъ Большой Морской, за ней въ нѣсколькихъ шагахъ слѣдовала большая красивая берлина, голубая съ позолотой, съ золотимъ гербомъ графовъ Разумовскихъ на темно-синемъ бархатномъ чехлѣ козелъ. Длинный цугъ красивыхъ и выхоленныхъ коней, по два въ рядъ, выступалъ лихо, горячась и играя нетерпѣливо.

Глаза и лицо старика-кучера, когда-то подареннаго гетману покойной императрицей, говорили толпѣ съ козелъ то, чего не могли сказать опущенные глаза его барина. Пустая берлина, качаась тихо на ремняхъ, шагомъ, будто на похоронахъ, тихо завернула за уголъ.

Между тѣмъ, прохожіе по всему пути останавливались и, обернувшись, глазѣли, разиня рты. Питерцы любили гетмана и теперь имя Кириллы Григорьевича было на всѣхъ устахъ, и всякій обращался къ сосѣду или вслухъ самъ къ себѣ съ вопросомъ:

— Что за притча?.. Гетманъ роту ведетъ?

— Что жъ это такое! вымолвилъ, наконецъ, и Григорій Орловъ въ кучкѣ офицеровъ.

Въ эту минуту показался на площади верхомъ Перфильевъ и крупной рысью ѣхалъ въ Морскую.

— Стой! Стой! Степанъ Васильевичъ! закричала вся кучка офицеровъ, бросаясь къ нему на встрѣчу.

Онъ круто остановилъ лошадь. Офицеры, а за ними и народъ, окружили его.

— Что такое? Объясни, братецъ видѣнное сейчасъ позорище, сказалъ Григорій Орловъ. — Гетманъ провелъ роту измайловцовъ, и самъ пѣшкомъ!

— Государь приказалъ… Завтра будетъ указъ всѣмъ высшимъ чинамъ гвардіи, даже фельдмаршаламъ, быть въ строю и бывать на всѣхъ экзерциціяхъ и во всѣхъ караулахъ. Всѣмъ отъ послѣдняго сержанта до генерала.

— Что-о?! воскликнули всѣ въ разъ.