Королева голод (сборник) - Сергей Антонов

Размышляя над этим, Мидллуайт не забывала вести отсчет шагам и добралась до конца холла. На очереди было обследование второго этажа, но Рэйчел решила сделать перерыв. Бродить по пахнущим сыростью, пропитанным астматическим дыханием древности помещениям, порядком надоело. К тому же на прогулке по саду, предмету своей особой гордости, настаивал дядя Пьер.

– Поверь мне, Рэйчел, – говорил он. – Садовников незаслуженно считают ремесленниками. Это глубоко ошибочное мнение. Любой, кто имеет дело с растениями и любит их – творческая натура, художник в своем роде. Я с удовольствием покажу тебе сад и опишу самые лучшие цветы. Жаль, что ты не сможешь их увидеть, но, почувствовав, ни с чем несравнимый аромат сразу скажешь: дядя Пьер – ты просто гений!

Предыдущую встречу с дядей нельзя было назвать знакомством: тогда Рэйчел исполнилось всего три года. Теперь они узнавали друг друга заново и Рэйчел успела понять, что ее французский дядюшка если и не гений, то уж во всяком случае очень хороший человек. Добрый и немного беззащитный. Для себя девочка решила, что он должен выглядеть как мастер Антонио, создавший Пиноккьо.

Что касается Фриды Мулеж, которую Рэйчел, не без внутреннего протеста, называла тетушкой, то в их отношениях не намечалось даже намека на зарождающуюся теплоту. Сразу после появления девочки в усадьбе и церемониала приветствий, «тетушка» постаралась расставить все по своим местам.

– Мы завтракаем в восемь, обедаем в два часа, а ужинаем в семь, – с претензией на аристократизм заявила мадемуазель Фрида. – Учти эти инструкции и постарайся не опаздывать.

Инструкции? Она что: новая электродрель фирмы «Чэбб»? Рэйчел покоробило не только это слово. Сам тон госпожи Мулеж, напрочь отбивал всякое желание садиться с ней за один стол, вызывая большие сомнения в качестве приготовленных ею завтраков обедов и ужинов.

Впрочем, отношения с Фридой могли со временем и наладиться. Сейчас у Рэйчел хватало других впечатлений и переживаний, никак не связанных с родственными проблемами.

Первая ночь показала: вжиться в быт французского средневековья не так-то просто. Перина оказалась чересчур мягкой, простыни – жесткими, а колеблющийся от сквозняка занавес балдахина наводил на мысль о том, что из-за него в любой момент может выглянуть исхудавший и бледный призрак какого-нибудь барона, которого девочка хоть и немогла увидеть, но очень живо себе представляла.

Кроме того были звуки… При воспоминании о них, Рэйчел почувствовала, как по позвоночнику пробежал холодок. Замок был полон мрачных воспоминаний и изливал их с помощью скрипения половиц, стука ветвей деревьев в оконные стекла, стонов ветра в каминных трубах и невнятного шепота.

Этой ночью, этой ночью,Этой ночью, верь не верь.Кто-то страшный,Кто-то страшный.Постучался ко мне в дверь!

Мурлыча под нос стихотворение, которое Стивен Кинг сделал эпиграфом к своим «Томминокерам», Мидллуайт сменила шлепанцы на кроссовки и уверенными движениями завязала шнурки. Со стороны могло бы показаться, что справляться со шнурками девочка умела с рождения. На самом деле эту нехитрый процесс она освоила только в восемь лет, а ходить, не пользуясь тросточкой иаучилась в десять. Вся жизнь Рэйчел была одной бесконечной борьбой за то, чтобы выглядеть, как обычные, зрячие люди. Она добивалась неплохих результатов, одерживала маленькие и большие победы, но понимала: все чего достигла, было только приближением. Некой кривой, которая приближается к оси координат бесконечно близко, но никогда ее не достигает.

Рэйчел покинула комнату, прошла положенные пятьдесят три шага, оказалась на крыльце и подставила лицо солнечным лучам, которые имели удивительную способность не оставлять от ночных страхов камня на камне.

Крыльцо было границей, за которой начинался новый, пока еще не изученный мир. Стартовая площадка для летательного аппарата космической путешественницы Мидллуайт, осваивавшей маленькую планету Крессе де Молэ. Пока для передвижения по ней девочке требовалась помощь.

– Честер, ко мне!

Не прошло и десяти секунд, как запыхавшийся от быстрого бега пес начал тереться о ноги хозяйки. Рэйчел достала из кармана джинсов поводок, привычным движением прикрепила его к карабину ошейника.

– Давай-ка, дружок, отыщем дядю Пьера.

Прогулка по саду доказала, что, рассказывая о его прелестях, садовник ничуть не преувеличивал. Рэйчел словно оказалась в огромном аквариуме, наполненном вместо воды всевозможными благоуханиями.

Вспомнился дом в Лондоне, место где Рэйчел провела лучшие годы жизни и голос матери. Наоми Рэйчел водила дочь по небольшой оранжерее и учила распознавать цветы по запаху.

– Это роза, малышка… Правда, замечательно пахнет? Розы бывают самых разных цветов, но их лепестки всегда гладкие, с тонкими прожилками, которые можно почувствовать, коснувшись пальцами. Если ты действительно моя дочь, то обязательно полюбишь эти цветы…

Рэйчел тряхнула головой, чтобы прогнать воспоминания. Любительница роз, известный археолог Наоми Мидллуайт теперь наслаждалась ароматом любимых цветов где-то в райских кущах.

А жизнь ее дочери навсегда разделилась на два временных отрезка «до» и «после». Граница между ними была не столь знаковой, как Рождество Христово, но значила для Рэйчел очень много.

Некоторое время девочка и пес шли по вымощенной каменными плитами дорожке. Убедившись в том, что дяди Пьера в саду нет, Рэйчел свернула с дорожки и углубилась в заросли кустов, которые благополучно обходила с помощью Честера.

– Не пора нам возвращаться, бродяга? – поинтересовалась она у пса.

Вместо ответа Честер неожиданно зарычал и, вырвав поводок из руки хозяйки, умчался в неизвестном направлении. Рэйчел пришлось идти, ориентируясь на лай своего колли. Ее не шутку встревожило то, что Честер так разозлился. Обычно очень добрый пес, на этот раз просто выходил из себя.

– Ну и с чего бы это ты так разлаялся? – спросила девочка.

Услыхав хозяйку, Честер отрывисто тявкнул и притих.

– Это твоя собака?

Голос доносился откуда-то сверху, но Рэйчел сильно сомневалась в том, что удостоилась чести беседовать с Создателем.

– Честер – мой пес, – кивнула Рэйчел. – А за замком и усадьбой присматривает мой дядя, который не потерпит вторжения в сад посторонних.

– Вторжение! Слово-то, какое! Можно подумать, что я проломил ограду тараном и ворвался сюда во главе полчищ косматых гуннов! Разочарую тебя: я не Атилла, а эта ограда не Великая Китайская стена.

Рэйчел уже сообразила, что разговаривает с мальчиком примерного своего возраста и улыбнулась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});