Образование древнерусского государства - Владимир Васильевич Мавродин

class="a">[456].

Фотий в своем «Окружном послании» (866–867 гг.) говорит, что «Рос», народ, хорошо известный своей нелюдимостью и воинственностью, заменил свою языческую веру христианской, принял епископа и из врага стал союзником и обещал Византии военную помощь[457]. Фотий рассматривал крещенных русских как поданных императора, и в этом нет ничего удивительного, так как принятие христианства каким-нибудь народом из Византии этой последней рассматривалось как установление некоей политической вассальной зависимости его от империи. Сообщение Фотия о крещении какой-то части Руси в 60-х годах IX в. подтверждается Уставом, приписываемым Льву Философу (886–911 гг.), где упоминается русская епархия, помещаемая в его списке 61-й, рядом с 62-й, аланской, и «Церковным Уставом» Владимира, где говорится о крещении Руси Фотием.

Вряд ли можно считать обоснованным мнение, что каталог, приписываемый Льву Философу (Льву Мудрому), на самом деле составлен при Алексее Комнене, так же как и стремление объявить «Церковный Устав» Владимира Святославича подложным на основании греческих порядков и норм, встречающихся в нем, что якобы не соответствовало древнерусской действительности, и на основании упоминания в «Церковном Уставе» о крещении Руси Фотием, так как, как это мы увидим далее, «Устав» был переводом на русский язык греческих церковных порядков и юридических норм, причем его составители больше копировали греческое церковное правило, чем заботились о приспособлении его к порядкам на Руси, а упоминание о Фотии, учитывая изложенное выше, не должно уже само по себе вызывать сомнения в подлинности «Церковного Устава»[458].

Появление русских у стен Константинополя вызвало большое смятение в Византии. «Росью» заинтересовались, о ней говорили и писали, пытались объяснить ее происхождение, проникнуть в ее историю.

Пока речь шла о нападении русских на окраины империи, они все же еще не были тем грозным и сильным врагом, которого надо было опасаться, который несет собой разорение и смерть, но когда они напали на столицу, о «Ρῶς» напуганные греки усиленно заговорили. И на сцену выступил библейский народ «Рос» («Рош» — др.-евр. «глава») пророка Иезекииля, который, по «Апокалипсису», явится перед концом света к «священному граду». В чрезвычайно популярных среди греческого духовенства книгах пророков и «Апокалипсисе» нашлось, таким образом, и объяснение названия народа «Ρῶς». Созвучность «руси» и «рос», огромное впечатление, произведенное на византийцев военными походами варварской, воинственной Руси — все это заставило византийское духовенство объявить «Ρῶς» народом «губительным и на деле и по имени», по «имени» именно потому, что он и есть тот самый библейский народ «Ρῶς», который своим появлением возвещает «конец света» и гибель «священного града» — Византии.

Недаром Фотий пересыпает свои «беседы» о росах ссылками на Иезекииля, Иеремию и «Апокалипсис», а Лев Диакон прямо называет «тавро-скифов» — русских — народом «князя Рос» Иезекииля[459].

«Рос»-ами отрекомендовали Людовику Благочестивому послов кагана Руси и посланцы императора Феофила, а сами послы кагана, родом шведы, считая, что византийское наименование народа, кагану которого они служили, более знакомо дипломатическим кругам, и в Ингельгейме по-византийски именовали себя народом «Rhos».

Появление русских у стен Константинополя заставило Византию включить в свою дипломатическую деятельность и далекую Русь, Русь Киевскую, Русь Днепровскую.

Хотя, по выражению Фотия, Русь отделена от Константинополя многими землями и державами, судоходными реками и морями, а в «Тактике» императора Льва Философа говорится о том, что «северные скифы» не имеют больших кораблей, так как выезжают в море с рек, где нельзя пользоваться большими судами, а приходится пользоваться легкими лодками, что говорит именно о днепровском, а не азово-черноморском происхождении этих русских, тем не менее с Русью приходится считаться, ее надо опасаться, с ней необходимо заключать договоры «мира и любви»[460].

Может быть, в связи с нападением Руси на Константинополь в 860 г. стоит и хазарская миссия Константина (Кирилла) Философа, который встречал «русинов», интересовался ими, крестил в Хазарии, где немало было русских, «до двухсот чадий», и, быть может, вел переговоры, результатом которых должно было быть предотвращение походов русских, подобных тому, который в 60-х годах вызвал такое волнение и страх по всей империи[461].

Итак, мы приходим к выводу, что поход на Константинополь 860 г. был предпринят из Руси Киевской, что договоры «мира и любви» заключались с Днепровской Русью, Русью Аскольда.

«Повесть временных лет» под 866 г. (дата неточная) помещает рассказ о том, как «иде Аскольд и Дир на Греки и приидоша в 14 (лето) Михаила цесаря. Цесарю же отшедшю на Огаряны, и дошедшю ему Черные река, весть епарх послал к нему, яко Русь на Царьгород идет, и вратится царь. Си же внутрь Суду (скандинавск. «Sund» — пролив) вшедше, много убийство крестьяном створиша, и в двою сту корабль Царьград оступиша»[462]. Далее повествуется о молении Михаила и Фотия, о чуде, буре, разметавшей суда русов.

Новгородская I летопись помещает этот рассказ под 854 г.

Летописный рассказ упорно связывает Аскольда и Дира. Почти во всех летописных сводах они появляются только вместе, и всегда первым Аскольд, вторым — Дир. «Повесть временных лет» рассказывает о том, что было у Рюрика «2 мужа, не племени его, но боярина, и та испросистася ко Царюгороду с родом своим». По дороге им попадается Киев, где они беспрепятственно вокняжаются среди полян, плативших дань хазарам, «и начаста владети Польскою землею»[463].

Уже давно в литературе было обращено внимание на неправдоподобность версии о том, что Аскольд и Дир — «бояре» Рюрика, захватившие «ничей» фактически Киев и убитые как узурпаторы (!?) Олегом за то, что они овладели тем, что не принадлежало ни Олегу, ни Игорю.

Мы не знаем, был ли Аскольд Höskuldr-ом, а Дир — Dýri (Diuri), т. е. скандинавами. Возможно, что это были действительно конунги варяжских дружин, обосновавшиеся на Днепре. В поздних летописях, несомненно использовавших какие-то не дошедшие до нас источники, мы встречаем упоминания о борьбе Аскольда с болгарами (дунайскими?), полочанами, печенегами, уличами, древлянами[464].

В этих сообщениях летописей нет ничего такого, что бы заставило нас предположить, что все они надуманы и приведены по аналогии со временами Олега, Игоря, Святослава, Владимира. Борьба с уличами, жившими тогда неподалеку от Киева, с соседями полян — древлянами, с дунайскими болгарами для тех, кто сидел и правил в Киеве, едва ли не была обязательной. В степях уже кочевали печенеги, и столкновение с ними тоже было возможно. А юго-западное направление наступательной политики Киева времен Аскольда и Дира как нельзя более понятно, учитывая их византийские интересы.

Странными кажутся обстоятельства гибели Аскольда и Дира.

В рассказе летописца об убийстве явившихся под Киев вместе с Игорем, Олегом Аскольда и Дира, обвиненных