Сфинкс - Тобша Лирнер

— Суданца? — не понял я.

— Египтолога, друга Джованни. В те дни он постоянно находился в доме.

36

Дверь мне на стук открыл Уста, молодой компаньон Гермеса. Я прошел мимо него.

Гостиная оказалась пуста, только по полу были разбросаны яркие цветные подушки да дымился кальян. Откуда-то из глубины квартиры Гермес окликнул компаньона, и я пошел на голос.

Большую часть места в спальне занимала большая кровать с москитной сеткой. Сквозь тонкую кисею я разглядел хозяина. Гермес лежал, свернувшись на боку, его желтоватое лицо было повернуто ко мне в профиль, он прижался лицом к подушке. Обнаженная спина выглядела удивительно женственной. Я шагнул в насыщенную ароматом одеколона комнату. Из проигрывателя лился голос Эдит Пиаф, и мне моментально вспомнился Париж и почему-то запах дождя.

— Кто это? — спросил Гермес.

Я откинул москитную сетку.

— Оливер Уарнок.

Гермес смутился и прикрыл наготу шелковым халатом, нелепо расшитым изображением медвежонка Паддингтона.[34] Его седеющие волосы рассыпались по спине, кожа блестела от какого-то крема.

— Вы заболели? — спросил я.

— Устал, мой дорогой друг, не более того, — ответил Гермес. — Пришлось всю ночь присутствовать на панихиде по моему компаньону. Старею, мне становятся трудны такие вещи. Будьте любезны, отвернитесь, — добавил он и встал с постели.

Я покорно отвернулся, хотя меня удивила его стыдливость.

— После лекции я отправился в катакомбы, потому что меня туда поманили. — Говоря это, я краем глаза следил за выражением его лица. Пренебрежительная мина египтолога показалась мне вполне убедительной.

— На мои археологические вкусы, это место слишком современно.

Встав и завернувшись в домашний халат, Гермес сунул ноги в кожаные тапочки. Его глаза были подведены сурьмой, на морщинистых щеках остались небрежные следы румян.

— Все, что случилось позже первого столетия нашей эры, — производное от более древних времен.

— Современно или нет, не мне судить. — Меня начинало раздражать его лицемерное безразличие. — Но я стал свидетелем воспроизведения ритуала взвешивания сердца. Более того, меня принудили стать его участником. Одурманили наркотиками и унизили. А вас там, случайно, не было? — Я посмотрел на него в упор.

Гермес тяжело вздохнул.

— Интересная мысль. И в чьей же роли вы выступали?

— Осириса.

— Правителя подземного царства? Как геофизику вам очень подходит. А я ведь вас предупреждал, что жизнь будет полна событий. Ну, пошли. — Он увлек меня обратно в гостиную, где на низком столике нас уже ждали чашки обжигающего турецкого кофе. — Вас хотели вынудить отдать астрариум и выбрали такую тактику запугивания?

Гермес помешивал кофе, а я разглядывал его накрашенные ногти и старался понять, отчего ритмика его речи кажется мне такой знакомой. Неужели и он принимал участие в ритуале? Может быть, я ошибался, решив, что Гором был Хью Уоллингтон. В этот момент он поднял чашку с кофе, рукав его халата задрался, но под ним не оказалось татуировки. Кроме того, было бессмысленно подозревать египтолога. Я уже признался ему, что астрариум у меня, следовательно, доверил свою жизнь. Но он все-таки не ответил прямо на мой вопрос.

— Отдайте мне инструмент. Вы же понимаете, что владеть им опасно. Он либо введет вас в соблазн, либо вас уничтожат те, кто хочет его отнять.

— Слишком поздно, — горько улыбнулся я. — Он не только стоил мне друга и сделал меня беглецом. Я еще начал искать смыслы везде и во всем и связывать любое событие с этой глупой штуковиной. Такое впечатление, что он завладел моей жизнью.

Смех Гермеса напоминал сухое кудахтанье и в конце концов перешел в кашель.

— Вы, европейцы, считаете, что в состоянии управлять погодой, что время можно измерять в математических единицах, что свет распространяется повсюду с одинаковой скоростью и все, что доступно вашему взгляду в четырех измерениях, осязаемо и конечно. Игрушка фараона пробудила вас от сна. И чем быстрее вы это поймете, Оливер, тем будет лучше для вас.

— Я бы предпочел, чтобы мир базировался на твердом осмыслении. Вините в этом, если хотите, мое образование.

— Тогда возвращайтесь обратно в Англию, под серое небо, к красному кирпичу и безбожной монотонности коммерческого предпринимательства, а астрариум оставьте другим. — Гермес пригубил кофе и поморщился. — Уста, кофе недостаточно крепок! — крикнул он и снова повернулся ко мне. — Астрариум показал вам дату вашей смерти. Я прав?

Я удивленно взглянул на него. Египтолог перехватил мой взгляд и улыбнулся. Мне не хотелось ему отвечать — и не только из-за своих подозрений. Чем меньше я обсуждал эту тему с людьми, тем слабее ощущал на себе влияние астрариума. Гермес посмотрел на меня с интересом.

— Оливер, вы выслушали историю механизма: астрариум непреодолимо тянет тех, кто хочет управлять происходящими вокруг них событиями. Он способен изменить ход истории. — Египтолог вздохнул. — Но вы сваляли дурака: в своем стремлении подчинить все логике бросили вызов мощи устройства.

— Может, и так, — коротко ответил я, по-прежнему не желая признаваться, насколько увяз в этом деле.

— Ахиллесова пята ученых в принципе: ничто не достоверно, пока не доказано. Эмпиризм Ньютона погубит мир. Астрариум, Оливер, — это реальность независимо от того, способны вы это доказать или нет, зато он может вынести вам приговор. Древние египтяне верили, что некоторые материалы обладают субстанцией души; если говорить по-вашему, научным сухим языком — электромагнитными вибрациями, силовыми полями. Они конструировали из этих материалов священные предметы, а затем при помощи колдовства вдыхали в них жизнь. Сколько времени вам отвела машина?

Обыденная серьезность тона археолога, его непререкаемая вера в могущество астрариума начинали меня пугать. Я чувствовал, что астрариум взял власть над моей жизнью, но какая-то часть моего существа продолжала надеяться, что это всего лишь следствие недавних событий, горя и многих бессонных ночей. Я колебался, а затем решил, что не будет вреда, если я открою Гермесу еще несколько деталей.

— Появилась вторая стрелка, но это ровно ничего не значит — с таким же успехом она могла указывать на дату через две тысячи лет. — Я изо всех сил старался, чтобы мой голос звучал небрежно.

— Сколько? — не отступал Гермес.

— Восемь дней.

— Оливер, я могу это остановить. — Он пристально на меня посмотрел.

— Изабелла не смогла.

— К тому времени, когда она нашла устройство, было слишком поздно. Вы сами это понимаете.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});