Левый берег Стикса - Ян Валетов

— Ну и как? — спросил Краснов из противоположного угла просторного салона совершенно спокойным, ровным голосом. — Я надеюсь, что ты меня опознал?

Щелкнули замки, закрывая двери, и «Мерседес» тихонько урча мощным двигателем, отчалил от тротуара, неторопливо и степенно, непроницаемый для посторонних взоров, как глыба черного льда.

— Это, наверное, будет звучать смешно, — произнес Калинин после короткой паузы, — но я рад видеть тебя живым.

Он умел держать удар. Краснов не мог этого не отметить. В первый момент лицо Михаила Александровича стало белым, как лист мелованной бумаги — это было видно, несмотря на тонированные стекла, приглушавшие свет. Но только в первый момент. Он произнес ответную фразу, еще не открыв глаз, не вздрогнув и не растерявшись, как опытный актер подхватывает сымпровизированную реплику партнера — не задумываясь, на одном ощущении момента.

— Действительно смешно, — подтвердил Краснов серьёзно. — Я должен был остаться в ресторане, да, Миша? Или в яме, в лесу, несколькими днями позже.

— В мои планы это не входило.

— Я и встретился с тобой, чтобы понять, что именно входило в твои планы, — сказал Краснов. — И почему ты это сделал. Знаешь, мой старый друг, есть вещи, которые выше моего понимания. Я, например, не могу найти, даже в мыслях, такую вещь, из-за которой можно сделать то, что сделал ты.

— Если я скажу, что никто не должен был пострадать — ты все равно мне не поверишь?

— Не поверю.

Калинин задумался на мгновение.

— Наверное, ты прав, Костя. Кто-то бы все равно пострадал. Невозможно не пострадать, попав под такую машину. Но убивать я никого не собирался. Просто, в какой-то момент ситуация вышла из-под контроля.

— Из-под твоего контроля?

Михаил Александрович засмеялся своим бархатным, благозвучным смехом. Вполне искренне рассмеялся, без страха и нерва в голосе, будто бы услышал смешной анекдот.

— Ты меня, похоже, демонизируешь. Костя, один человек просто не в состоянии руководить такой масштабной акцией. Даже координировать что-либо в таком бардаке — и то невозможно.

— Слишком много игроков?

— Ты верно ухватил суть — слишком много игроков — и всем вы поперек горла. — Сказал Калинин.

Он именно так и сказал — «вы», четко обозначив грань, за которой теперь находился. И продолжил, с несколько вымученной иронией:

— Если ты не собираешься меня казнить прямо сейчас — можно я закурю? Оружия у меня нет, а сигареты в кармане пиджака, так что не дергайся, если можешь.

— У меня оружия тоже нет, — отозвался Краснов с той же, безжизненной интонацией в голосе. — Зачем нам, друзьям, хоть и бывшим, оружие, правда, Миша? Оружие есть у Камена. Кури, если хочешь.

Водитель, сидевший за перегородкой, обернулся и весело, но недобро осклабился, сверкнув зубами.

В свете пламени зажигалки, Калинин рассмотрел, наконец, и лицо Краснова — оно разительно отличалось от обычного Костиного, с живой мимикой и блестящими глазами. Может, в этом был виноват плохой свет, а, может быть, Калинин действительно увидел то, что увидел: вместо глаз — два черных колодца на окаменевшей маске.

Зрелище это было не из приятных. От этого взгляда и от белозубой улыбки шофера, Михаилу Александровичу стало по настоящему страшно. Значительно страшнее, чем стало бы от криков и угроз. Но виду он не подал — сказалась школа. Он постарался привести в порядок мысли, заметавшиеся было в панике, как перепуганные мыши в амбаре. Благо, первые несколько затяжек давали ему необходимую паузу в разговоре. Очень нужную паузу в совершенно ненужном ему разговоре. И не только ему ненужном.

Калинин подумал, что Краснов допускает ту же ошибку, что и герои голливудских фильмов. Он, на месте Кости, не стал бы устраивать бессмысленную игру в вопросы и ответы. Обычно, такие игры плохо заканчиваются. Если решил стрелять — надо стрелять. Но ему повезло. Костя человек с принципами. Вот только насколько ему повезло, и, насколько далеко простираются Костины принципы после всего, что произошло — еще предстояло понять.

— Куда мы едем? — спросил Калинин, затягиваясь. Теперь сигарета казалась ему абсолютно безвкусной.

— Прокатиться, — сказал Краснов. — Прокатимся, поговорим. Нам с тобой есть, о чем поговорить. Например, о том, как ты продал всех Кононенко. Или о том, как погиб Гельфер. Или о том, как Лукьяненко чуть не убил мою жену и детей. О Марусиче, очень кстати погибшем в автокатастрофе. О пропавшем Андрюше Тоцком. У нас много тем для разговора, как видишь.

— Причем здесь Марусич? — спросил Калинин с неподдельным удивлением. — Я знаю, что МММ погиб, но я то здесь причем? Наши интересы не пересекались! Он, вообще, не имел отношения к делу. Никакого.

— К сожалению — имел. Знаешь, что удивительно? Что у истоков всей этой истории стоял ты, но даже ты сам понятия не имеешь, каких демонов выпустил на свободу. Тебя, Миша, играли в темную. А ты думал, что двигаешь фигуры.

Они замолчали. Калинин почувствовал, что в груди закипает злоба. Это было настолько неожиданным, сильным чувством, что Михаил Александрович, который умел ненавидеть с холодным сердцем или, вообще, без него, даже удивился. Это ложь! Гнусная ложь! Играли в темную? И кого? Его, того, кто все это придумал, предложил заинтересованным сторонам и осуществил. Как он смеет судить? Этот мудак, не понимающий всей красоты замысла, неспособный осознать его почти макиавеллевского размаха, смеет судить!

— Ты сдал нас Кононенко, — продолжил Краснов, глядя прямо перед собой, почти в затылок Камену. — Сдал с потрохами. Ты еще полтора года назад наладил с ним контакт, когда улаживал наши взаимоотношения в конфликте вокруг Васильевки. И получил от него выгодное предложение. Предложение, от которого нельзя отказаться.

Ты прекрасно знал, за что нас можно ухватить. У каждого банка есть грешки, Миша, а ты, как юрист, как доверенное лицо, очень хорошо знал наши грешки. И знал, что наказывают всегда не того, кто виноват, а того, кто попался. Но каждый банк умеет защищаться, когда надо. И, как известно, за каждым банком кто-то стоит. А завалить систему, в существовании которой заинтересованы влиятельные люди, непросто. Очень непросто. Стандартными наездами тут не обойдешься.

И тут ты проявил ум и смекалку. Еще бы, опираясь на плечо самого Ивана Павловича, можно мыслить с размахом. Ты задумал ударить так стремительно и мощно, чтобы никто не успел действенно отреагировать на агрессию. Со всех сторон — одновременно. Со стороны силовиков, прессы и телевидения. Так, чтобы единым махом заполучить в руки и доказательную базу, и общественное мнение, и свидетелей обвинения, и виновных. А главное, быстро и с видимым соблюдением законности, отобрать все, что можно у нас отобрать — деньги, ресурсы, собственность, права на управление государственной собственностью. И главное — возможность защищаться. И, даже, оправдываться.

Что нужно для этого? Админресурс, позволяющий управлять силовиками и действиями СМИ, одновременно. Это раз.

Обезглавить саму систему, хотя бы на короткий срок — на неделю, две. Это два.

Сформировать общественное мнение под давлением стихийных волнений, чтобы не нашлось желающих вмешиваться со стороны. Это три.

Задействовать правительственный аппарат, для быстрого решения проблем с переходом прав. Это четыре.

Думаю, что есть еще и пять, и шесть, но тебе лучше знать — сколько и чего нужно для достижения цели.

Ты покупаешь Лукьяненко — деньгами и будущими почестями, наверное, делаешь его своим капо, и он формирует собственную команду. У него старые связи. Он привлекает к операции своих друзей из органов, договаривается с «шестеркой» и СБУ. Но ты не учел, что уже на этом этапе Кононенко тебя переигрывает. Лукьяненко уже тогда начал работать и на него — не бесплатно, естественно. Думаю, что он стал посредником между силовиками и Иваном Павловичем, и повел свою собственную партию, а на показ, для виду, — служил тебе. Именно через Лукьяненко Иван Павлович корректировал твои планы, относительно нас. Но ты ведь и сам не верил в то, что все удастся осуществить бескровно? Я никогда не замечал в тебе такой наивности.

Веки Калинина начали набрякать, наливаясь кровью. В висках стучало и самым большим желанием стало вцепиться в горло Краснову, чтобы заставить его замолчать. А Краснов, не замечая изменений в настроении Калинина, а, может быть, не обращая на них внимания, продолжал говорить:

— Момент был выбран превосходно. Хозяева в отъезде. Народ добр после выпитого и съеденного, и сильно потратился за выходные. А наш народ так легко разгневать с похмелья! Страна продолжает праздновать Первомай. Расслабуха. Я лечу в Берлин, Диана одна, с детьми, остается дома. Артур с семьей в Москве — приглашен на премьеру. Все сходится. Информация собрана, армия в состоянии боевой готовности. Ты даешь отмашку, а Кононенко командует — фас. Но ты и тут на высоте — предусмотрительный ты наш! Ты начинаешь действовать чуть раньше, чтобы обеспечить теневую сторону операции. Не станут же люди, а их было много, работать за «так»? И Кононенко не тот человек, чтобы не попытаться, даже с полным ртом, куснуть еще кусочек. И второстепенная задача тоже должна быть решена, чтобы потом, в спешке, не искать виноватого — смешать меня с дерьмом, превратить в вора в глазах всех.