НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА - Анатолий Чайковский

Как сложилась дальнейшая судьба Веры Новиковой, история умалчивает. Можно лишь предполагать, что если «освободители» даровали ей жизнь, есть основания с уверенностью утверждать – служила она им осознанно и верно.

В тюрьме соседнего Днепропетровска в камере № 120 за дезертирство «сидел немецкий солдат Кунд Лео, рожденный 27 февраля 1916 г.». Сокрушался: «под арестом с 23 марта 1943 г., а 29 сентября мы отсюда уходим, куда – сами не знаем». Расположить к себе гитлеровцев пытался и товарищ «по несчастью» Веры Новиковой – уроженец Москвы, проживавший в свое время на Арбате, в доме № 16, (на бывшем Б. Васильевском переулке), некий Николай Румянцев. «Проживая» в камере № 66 тюрьмы в Могилеве, умудрился изобразить орла с распростертыми крыльями и фашистскую свастику. Для убедительности верноподданнических чувств, ниже учинил антисоветский лозунг. Не забыл поставить и автограф…

Упражняясь в надписях на стене Ровенской тюрьмы, на судьбу плакался железнодорожный инженер, осетин Федоров Мурхиди Ромблатович, 1912 г. р., арестованный в октябре 1943 г. «В 1930 г. я был вывезен в Сибирь. Я ненавижу советскую власть, я враг советской власти. Не знаю, за что я арестован, надеюсь только на Бога. Он поможет мне выбраться отсюда».

Уходя из жизни, прощаясь с родными и передавая последний привет близким и друзьям, многие из узников оставили фамилии и имена агентов и предателей, по чьим доносам оказались в руках карателей. «Заброшен в эту камеру (№ 1 Брянской тюрьмы. – Авт.) по доносу полицейского Ивана Титова с обвинением в агитации и пропаганде», – сообщал один из несчастных. Ниже надпись сокамерника Шетко: «Расстрелян».

«Продала Маевская Маргарита», – сообщал Анатолий Кожевников. Заключенные Семен Голиков, Николай Григорович и Павел Шумолин ниже дописали: «Арестованы из-за агента Мирошниченко, которого отпустили, и попались…».

Замысловатую, одновременно полную боли и отчаяния весть (видимо подпольщиков), оперативники обнаружили в камере № 92 Вильнюсской тюрьмы: «Б. Комаровский, псевдоним «Корсаж». 3 июня 1943 г., бывший начальник компании «Сан», заместитель Лещинский, псевдоним «Заглеба». Бог, суди его не за грехи, а по твоему милосердию, он много выдал людей…».

Не менее таинственно звучат и слова, нацарапанные на стене в камере № 36 тюрьмы в Минске. Учинивший их Матвей Ворогаев был немногословным: «Сел 2 августа 1943 г., повесился 3 августа… Самые осторожные попадаются на мелочах». Виноватых в своей смерти (тюрьма г. Пинска) Алексей Наумович назвал поименно: «Арестован 26 января 1944 г. через Бугая Марка и Болдея Ивана».

Лаконичными оказались и надписи на стенах Тернопольской тюрьмы: «Гримпан Давид расстрелян по доносу провокатора…; Гоцман Залагц, расстрелян по доносу провокатора из села Галушкинцы…; Ейгер Циля … выдана предателем, расстреляна 6 ноября 1943 г.; Негрин Вольф, арестован по доносу предателя Ханкевича, расстрелян 19 октября 1943 г.».

О жизненной трагедии в результате предательства, «житель» камеры № 101 (тюрьма в Днепропетровске) Володя Руденко по кличке «Кабан», как смог, написал в деталях: «Сижу в одиночке, 11 числа продал меня Балабака, Балабаку – если выйду на волю – убью.

Вчера была суббота, пошел к чувячнику в мастерскую, чтобы чувяки заказать. В мастерской были люди и вели разговор, и за эти разговоры я попал в камеру. Стали разговаривать о жизни, я дурак, не знал, что он агент, и стал говорить с ним о делах на фронте. Я был недавно на фронте и видел бой, в котором немцы проиграли, и отступали несколько километров. Говорю, сейчас немец стал не тот, что был раньше. Во время разговора он выскочил и позвал жандарма, а сам ушел, чтобы не дать подозрения. Пришел жандарм, перепутал, и вместо меня забрал чувячника. Я догадался, агент, который позвал жандарма, стоял за углом, и следил, куда я пойду. Доследил меня до дома и побежал в жандармерию…, и меня забрали.

До свидания, братцы, привет знакомым… Жалко жену Веру, бедная, осталась беременна…».

Наступление советских войск сопровождалось неустанными операциями по очистке фронтовых тылов от попавших в окружение подразделений немецких войск и их союзников, уголовных элементов, а главным образом националистических формирований. Одну из них на левом крыле 1-го Белорусского фронта провели в 1944 г. Наряду с немецкими агентами и диверсантами, активные действия здесь развернули банды УПА. Глубина операции достигла 300 км, ширина – 100 км, а общая ее площадь равнялась 30 тыс. кв. км. Были задействованы 12 полков внутренних и пограничных войск, 4 кавалерийских полка и 2 отдельных батальона действующей армии общей численностью 50 тыс. человек. Заметными оказались и результаты – 661 агент и около 3 тыс. бандитов и немецких пособников. Тогда же (февраль 1944 г.) командованию войск по охране тыла фронтов и внутренним войскам Украинского округа был отдан приказ об усилении борьбы с диверсионно-разведывательной деятельностью куреней УПА. «Организацией погромов, убийств и грабежа местного населения, нападениями на воинские колонны и эшелоны на железных дорогах, диверсиями на коммуникациях и объектах оборонного и промышленного значения, кратковременным захватом отдельных важных населенных пунктов, – отмечалось в директиве НКВД Украины, – отряды УПА пытаются затруднить и в ряде случаев сорвать мероприятия командования Красной Армии по снабжению действующих армий, восстановлению нормальной жизни… на освобожденной от немцев советской территории».

Предусматривались мероприятия служебно-боевого и агентурно-оперативного характера, прежде всего с участием разведывательно-поисковых, истребительных и оперативно-чекистских групп, а также местных истребительных батальонов. В январе – марте 1944 г. на территории Украины подразделениями войск по охране тыла было ликвидировано 65 бандгрупп общей численностью около 2 тыс. оуновцев и упистов. К концу года число первых увеличилось до 200. Однако при активной поддержке гитлеровских спецслужб сопротивление ОУН и УПА Красной Армии только нарастало.

Аналогичные обязанности, присущие ОЧГ войск охраны тыла, возлагались и на оперативные группы территориальных органов госбезопасности. «10 марта 1943 г., – вспоминал генерал-майор В. В. Лодяной, – вместе с частями действующей армии мы отошли за реку Северский Донец. Управление НКГБ разместилось в Купянске. Мне, как и большинству оперативных работников, пришлось работать в оперативных группах, которые занимались выявлением немецкой агентуры, активных пособников нацистов, документированием их преступной деятельности…

Сложившаяся летом 1943 г. ситуация на фронтах создала реальные возможности для перехода Красной Армии в наступление и освобождения всей Украины. А перед нами, всего за 40 километров, был Харьков. Меня вместе с другими сотрудниками привлекли к разработке плана оперативных мероприятий в городе после его освобождения от немцев.

Разрабатывались они на основе добытых в феврале – марте оперативных данных, оперативно-следственных материалов областного управления, опросов лиц, проживавших в оккупированном Харькове, обработки огромного количества трофейных документов противника, включая прессу, издававшуюся оккупационными властями. К нам регулярно приходили и ориентировки из Центра, информация органов военной контрразведки в отношении розыска агентуры противника.

Содержание и структура плана определялись функциональными задачами контрразведки. В целом это был разносторонний объемный документ, отличавшийся конкретной постановкой задач и путей их реализации. Каждый его пункт имел своего исполнителя – опытного контрразведчика, который хорошо знал город, и мы – прикрепленная молодежь. В плане нашла отражение запланированная работа по сети карательных органов, созданных оккупантами полицейским подразделениям и структурам городского управления, в которых под видом так называемых «персональных отделов» функционировали резидентуры немецких спецслужб…

Действуя в контакте с армейскими контрразведчиками, опергруппы УНКГБ 23 августа 1943 года вместе с нашими частями вошли в Харьков… и сразу же принялись выполнять намеченное. В первую очередь выдвинулись по адресам, где дислоцировались Абвер, СД, ГФП, вражеские резидентуры. Выявили немало интересных для нас документов, провели опрос технического персонала этих органов, задержали и некоторое число немецких агентов и пособников. Много информации мы получили и от наших товарищей, которые находились в тылу врага…»

1943 год стал переломным в деятельности советской военной контрразведки. Устремления немецких спецслужб на театре военных действий к этому времени заметно не изменились. Возросло лишь количество забрасываемой агентуры. Среди задач, как и раньше, острие их разведывательно-диверсионных усилий было направлено на штабные учреждения, войсковые резервы, места сосредоточения и их боеспособность. Не меньший интерес проявлялся и к группировкам частей и соединений действующей Красной Армии, наличию и расположению фронтовых укреплений, аэродромов, путей снабжения и т. д. Существенно увеличилась заинтересованность противника и в изучении возможностей советского тыла по обеспечению войск вооружением и снаряжением. Приобретя в ходе войны горький опыт в противостоянии с советской контрразведкой, Абвер, РСХА и геленовский отдел упор сделали на тщательно подготовленных агентов. Разнообразились и заметно усовершенствовались применяемые ими уловки и ухищрения. Успех в подрывной работе на линии фронта и в тыловых районах виделся прежде всего в ее качестве.