События и люди. Издание пятое, исправленное и дополненное. - Анри Рухадзе

Далее читатель узнает, что О. И. был одним из основоположников методов радиометрии и дозиметрии полей ионизирующих излучений, сопровождающих ядерные взрывы. Его коллектив в ИХФ и на ядерном полигоне разработал способы оценки радиобиологических последствий с детальным учетом вкладов от нейтронного излучения и распада изотопов стронция-90, цезия-137, углерода-14. В книге популярно рассказывается об истории «чистой» водородной бомбы, нейтронной бомбы, о работе группы О. И. на Семипалатинском полигоне, на котором он присутствовал при сотнях ядерных взрывов. Оказывается, О. И. Лейпунский был предшественником А. Д. Сахарова и затем стал его соратником в обосновании вреда ядерных испытаний в открытых средах. Расчеты О. И. показали, что к 2000 г. устойчивый фон, создаваемый указанными изотопами, удвоится на Земле и будет существовать еще столетия в основном за счет углерода-14. Во многом под влиянием этих работ правительства СССР, США и Англии заключили в 1963 г. договор о прекращении всех опытных взрывов, кроме подземных. В кругах физиков Овсей Ильич был известен как эталон культуры, эрудиции и доброжелательности. Его традиции продолжаются его школой в ИХФ и в МИФИ, на созданной О. И. кафедре физики защиты и действующем московском семинаре.

Нам не приходилось встречаться с четвертым героем этой семьи, Д. И. Лейпунской. Она окончила тот же знаменитый «физмех» Ленинградского политехнического института, что и ее братья, представляла школу А. Ф. Иоффе. Затем Д. И. работала в учреждении, столь глубоко закрытом, входившем в систему бериевского спецкомитета, что очень мало известно о деталях ее работы. Это был НИИ-9 (ныне ВНИИ неорганических материалов имени А. А. Бочвара, головной институт по радиоактивным металлам). Известно лишь, что Д. И. была заведующей лабораторией, много месяцев провела на Южном Урале, на комбинате № 817 (нынешний «Маяк»), производившем плутоний, занималась, в частности, разработкой дозиметров. Она же вошла, к сожалению, и в список множества жертв ядерных излучений, которые своим здоровьем и жизнью заплатили за создание ядерного щита нашей страны.

Отдельно надо отметить самоценную главу, помещенную в Приложение книги и посвященную Сухумскому физико-техническому институту (СФТИ). Он возник на базе двух секретных лабораторий, организованных и руководимых А. И. Лейпунским в 1945 г., состоявших в основном из немецких ученых и специалистов, привезенных в СССР для работ по атомной проблеме. Об СФТИ есть книга его руководителя с немецкой стороны, М. фон Арденне. В книгу же Б. С. Горобца вошли записки с воспоминаниями советского специалиста, начальника лаборатории Н. Ф. Лазарева, проработавшего в этом институте 40 лет. В них содержатся колоритные описания работы, быта, общения советских и немецких специалистов, находившихся на этом предприятии в условиях особого режима. СФТИ со временем стал огромным институтом, его штат в 1980-х гг. достигал шести тысяч человек. К несчастью, СФТИ почти полностью распался вместе с распадом СССР и началом грузинско-абхазской войны, но, конечно, он заслуживает отдельной летописи.

В целом книга Б. С. Горобца написана не только документирование, но и увлекательно. Для нее совсем не характерен парадный стиль, типичный для ряда мемуарно-исторических хроник. Автор прямо пишет о конфликтах, драмах и трагедиях прошедшей эпохи, в водовороты которых были втянуты герои книги и их окружение, в том числе такие крупнейшие фигуры, как Л. Д. Ландау, П. Л. Капица, Я. Б. Зельдович, К. И. Щелкин, Е. П. Славский, Ф. Хоутерманс. Можно не соглашаться с некоторыми оригинальными выводами и предположениями автора, но им не откажешь в логичности и интересности предлагаемого рассмотрения. Успех автора и его захватывающей книги был предопределен его широкой образованностью в нескольких областях естествознания (физике, математике, геологии) и одновременно владением литературным языком и композицией. Б. С. Горобец, как он сам пишет о себе, прошел жесткую школу академика Е. М. Лифшица, когда в 1960 — 1970-е годы редактирова две книги знаменитого курса ЛандауЛифшица и переводы восьми томов курса на французский язык. Сказались и навыки Горобца как поэта-переводчика и автора-составителя «Новой антологии палиндрома» (2008). Одним словом, тому, кто начнет читать эту книгу, скучно не будет.

Доктора физико-математических наук, профессора Анри Рухадзе, Сергей Тригер

Е. К. Завойский, каким я его знал

Увидел я Евгения Константиновича весной 1959 года на семинаре «Т» в Курчатовском институте. Семинар этот был организован сразу после знаменитого выступления И. В. Курчатова в Харуэлле, которое сделало занятие физикой плазмы и термоядерными исследованиями доступным для всех без исключения научных коллективов нашей страны, тогда СССР. Для обмена информацией о результатах этих исследований и их координации и был создан этот семинар. Позднее, когда был создан объединенный научный совет Академии наук по проблеме «Физика плазмы» во главе с Л. А. Арцимовичем, семинар «Т» перерос в ежегодную сессию этого совета, а еще позже — в ежегодную конференцию и в международную. С моей точки зрения эта конференция была с самого своего начала (в виде семинара «Т») и до сих пор остается лучшей в плане обмена информацией и укрепления контактов в плазменном сообществе.

Первое впечатление о Е. К. — удивительно благородное лицо, не по-мужски красивое, почти ангельское. Напоминал он мне Г. С. Ландсберга своей интеллигентностью, так не свойственной среднему курчатовцу. Еще большее впечатление произвел он на меня в июне 1964 года, когда, приехав в Сухуми на конференцию по физике плазмы, проходившую в мае во время очередных выборов в Академию наук, он по-детски искренне радовался избранию Р. 3. Сагдеева в члены-корреспонденты АН СССР. Я тогда не знал, что они работали вместе в Арзамасе-16 и что избрание Р. 3. Сагдеева он считал и своей заслугой.

А в это время Е. К. уже травили в Курчатовском институте, не признавая его открытие аномального сопротивления плазмы с большим током, или, как часто называют данный эффект, турбулентного нагрева плазмы. Все это происходило на семинаре «Т» как бы для всеобщего обозрения. Обвиняли его в некорректности постановки экспериментов и проведения измерений. Меня это особенно удивляло, поскольку в ФИАНе его звали «чародеем эксперимента», о нем ходили настоящие легенды в связи с экспериментальным открытием им явления электронного парамагнитного резонанса в Казани в 1944 г. В ФИАНе не поверили и попросили его повторить эксперимент, и он блестяще подтвердил свое открытие, продемонстрировав высочайшее мастерство. Е. К. сделал свое открытие и опубликовал результаты на год раньше своих западных коллег Э. Парселла и Ф. Блоха. Но не он, а они стали лауреатами Нобелевской премии. Ничего не поделаешь — холодная война. И этого человека в Курчатовском институте обвиняли в некорректности в эксперименте, причем все это выглядело очень странно: каждый раз против Е. К. выступал А. И. Карчевский, тогда еще совсем молодой человек, да к тому же не специалист по неустойчивостям и турбулентности плазмы. Он был сотрудником И. К. Кикоина и занимался плазменным разделением изотопов. Почему-то никто из сотрудников Е. К. не заступился за него, и ему самому приходилось оправдываться. Не заступались за Е. К. и Р. 3. Сагдеев, и А. А. Веденов, и Е. П. Велихов, и даже Б. Б. Кадомцев, которые в это время разрабатывали квазилинейную теорию колебаний плазмы и хорошо понимали, что Е. К. прав. Молчал и Л. И. Рудаков, хотя весь эксперимент основывался на его теории. И выглядело все так, как будто специально младенца выпускают, чтобы он задирался, а маститый ученый его избивает; как не стыдно?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});