Лорд Байрон. Заложник страсти - Лесли Марчанд

Той ночью мистико также причалил в порту. На следующее утро Байрон надел красную военную форму и в одиннадцать часов встретился с ликующими жителями города. Каждый корабль греческой эскадры, вернувшийся в гавань после ухода турок, приветствовал его салютом. Растроганный Гамба встретил Байрона на пристани: «Я не мог сдержать слез…»

Маврокордатос, полковник Стэнхоуп и шеренга иностранных и греческих офицеров встретили Байрона у дверей приготовленного для него дома. Это была его первая встреча с князем Александром Маврокордатосом, приземистым, незаметным человечком, чьи темные добродушные глаза, поблескивающие сквозь маленькие круглые стекла очков, делали его больше похожим на ученого, нежели на военного, каковым он себя считал. Доктор Миллинген описал его как «умного, честолюбивого, проницательного человека. Его большие южные глаза, полные задора и огня, выдавали в нем доброго человека».

Байрон заранее проникся симпатией и доверием к князю, потому что тот был воспитан и образован, но большей частью потому, что люди, подобные полковнику Нейпиру и графу Делладесиме, уверяли его, что Маврокордатос единственный человек, обладающий влиянием, на которого можно рассчитывать как на бескорыстного патриота. Князь получил образование в Константинополе и происходил из древнего рода греков-фанариотов, которые были господарями (греческими правителями под властью турок) в Валахии и Молдавии, посты, обеспечившие им титул князя. Годы юности он посвятил изучению восточных языков и, по словам Миллингена, был «прекрасным греческим ученым, говорил и писал по-французски как уроженец Франции и сносно владел английским и итальянским».

Как бы то ни было, Байрон положился на помощь Маврокордатоса и властей Западной Греции. Хотя он по-прежнему не желал примыкать ни к одной из политических партий, он вскоре убедился, что здесь обстоятельства располагали к более активным действиям, чем в любом другом уголке Греции.

Четыре или пять тысяч солдат из разных провинций последовали за своими «капитанами» в Миссолонги, где по приезде Маврокордатоса собирались на встречи и были готовы к военным действиям. Маврокордатос надеялся на захват оставшихся турецких крепостей на северном и южном побережье Коринфского залива. Захват Лепанто (обычное греческое название – Наупактос. – Л.М.), единственной турецкой крепости на северном берегу, по мнению князя, приведет к легкой победе над Патрами и замком Морея с помощью пяти судов и двух военных кораблей из Миссолонги.

Сначала Байрон с жаром занялся этими приготовлениями, особенно когда Маврокордатос, увидев его энтузиазм и желание создать армию из числа сулиотов, предложил ему повести войска к Лепанто. 13-го Байрон сказал Хэнкоку, что собирается на целый год нанять сулиотов. После смерти Марко Боцариса в августе его оставшаяся армия присоединилась к грекам в Миссолонги, помогая оборонять город. Байрон согласился обеспечивать армию из пятисот человек, а правительство – еще сто человек под командованием Байрона. Дух патриотизма, охвативший весь город, коснулся и Байрона. Его мечта о боевой славе наконец-то стала реальностью. Миллинген писал: «Его дом был полон солдат, гостиная напоминала военный арсенал, а не жилище поэта. Стены были увешаны мечами, пистолетами, турецкими саблями, ружьями, кортиками, винтовками, байонетами, шлемами, короткоствольными ружьями и трубами… Атаки, внезапные нападения, осады, засады, битвы были единственными темами бесед Байрона с различными «капитанами».

Жалкий заболоченный городишко и убогий дом не смутили Байрона. Присутствие солдат в грязных мундирах с серебряной мишурой амуниции напоминало ему о счастливейших годах юности, проведенных в Греции. Он прежде был в Миссолонги почти в то же время года, когда вместе с Хобхаусом путешествовал по Греции в 1809 году. Он узнавал крохотные домишки, сгрудившиеся на плоском мысе с нездоровым воздухом, который тянулся из болот материка в мелкую лагуну.

В трех милях от берега лагуна отделена от сверкающих вод залива узкой полосой песка и грязи, протянувшейся от скал Скрофес почти до подножия отвесной и затянутой облаками горы Варассова (древняя Халкида. – Л.М.), которая на 3000 футов поднимается над водой напротив Патр. У конца мыса, над илистой лагуной, стоял дом, в котором жил Байрон, один из самых больших частных домов в городе, с двумя высокими этажами над сырым полуподвалом. Дом, принадлежавший Апостоли Капсали, одному из чиновников Миссолонги, был окружен пристройками вокруг внутреннего дворика, а за ним была открытая площадка, где Байрон обучал свою стражу из числа сулиотов, живших на первом этаже дома и в пристройках вместе с лошадьми.

Во время прилива или дождей земля вокруг дома превращалась в трясину, и к нему можно было добраться только на лодке. Единственным утешением был южный вид на воды залива за лагуной. К счастью, Байрон мог видеть залив из окна второго этажа. В ясный день он видел горы Морен и иногда смутные очертания Ионических островов.

Полковник Стэнхоуп поселился на первом этаже, где Капсали также сдавал комнаты. В распоряжение Байрона был предоставлен весь второй этаж, включающий спальню и гостиную с видом на лагуну, и две или три комнаты для слуг. Мебели было очень мало. По турецкому обычаю Байрон сидел на подушке, положенной на нечто вроде матраца. Гамба занимал дом в другой части города.

Здесь не было холодных зимних дождей, и Байрон легко приспособился к суровой жизни, которую, не жалуясь, принимал, когда молодым человеком впервые путешествовал по Греции. Все необходимые удобства были предоставлены внимательным слугой Флетчером, который все еще ворчал из-за нехватки привычного английского комфорта, но был неизменно верен и готов услужить хозяину, и Титой, всегда помогавшим в нужную минуту. Черный слуга, взятый у Трелони, оказался прекрасным поваром и кучером, а красивый греческий юноша Лукас в одежде пажа был постоянно рядом с Байроном.

Но Байрону недоставало времени думать об удобствах. Прежде всего надо было заниматься формированием артиллерийского полка, который можно было послать на захват Лепанто. Для этого бы подошли иностранные офицеры: немцы, англичане, швейцарцы, шведы. Но самые большие надежды возлагались на Уильяма Пэрри, которого в любую минуту ожидали на корабле «Анна» с людьми и материалами для производства пороховых ракет Конгрива и других современных орудий. В дополнение к прочим расходам Байрон охотно пожертвовал 100 фунтов на поддержку артиллерийских войск и, чтобы доставить удовольствие Стэнхоупу, хотя не был уверен в пользе этой затеи, пятьдесят фунтов на печатный станок, переданный Стэнхоупом доктору Дж. Дж. Майеру, такому же бюрократичному швейцарцу, как сам Стэнхоуп.

Первый номер «Эллинской хроники» («ELLHNIKA CRONIKA») вышел в свет 14 января (2 января по греческому календарю. – Л.М.). В газете был девиз Бентама: «Наибольшее благо – наибольшему числу людей». Возможно, Байрон переоценил вред, который может причинить газета и без того несплоченным рядам греков, потому что во всей стране на нее подписалось не более сорока человек. В основном газета распространялась на Ионических островах и в Англии, и заметки ее большей частью были адресованы английским читателям.

В середине января Байрон был сильнее раздражен неумением и расточительностью графа Гамбы, чем странностями полковника Стэнхоупа. Пьетро неразумно заказал материал стоимостью 500 долларов, что превосходило затраты Байрона на красную и непромокаемую ткань. Больше всего его рассердило то, что это произошло в то время, когда он пытался экономно вести хозяйство, несмотря на требования, связанные с захватом Лепанто.

Бедный Пьетро был неизменен: горячий, верный Байрону и испытывающий тоску по дому. После приезда в Миссолонги он написал Терезе, что Байрона там приняли как «ангела-спасителя». Кроме страха потратить лишние деньги, Байрона занимали и более возвышенные цели. Он мечтал потратить все состояние на дело, которому посвятил жизнь. Теперь он мог рассчитывать на деньги от продажи поместья в Ланкастере, Рочдейла, которое, по словам Кин-нэрда, было продано после долгих лет судебной тяжбы Джеймсу Дирдену за 11 225 фунтов.

Из вестей, приходивших из Морей, было ясно, что правительство благосклонно относится к созданию армии. Законодательные и исполнительные власти слали Байрону письма, в которых объявляли его благодетелем нации и извинялись за междоусобные войны. Они выражали надежду, что с помощью Англии он окажет им всяческую поддержку, и просили его одолжить еще 20 000 долларов в дополнение к 30 000 на освобождение Кандии (Крита). Однако у Байрона было и без того много дел в Миссолонги. Он предпочитал тратить деньги и время на стоящее дело, чем заниматься рутиной, что и предоставил Гамбе и Стэнхоупу.

Атмосфера в Миссолонги была предгрозовой. Жители начали роптать на солдат. Единственной надеждой было сообщение о том, что Пэрри наконец прибыл на Корфу и готовился к приезду в Миссолонги. Оставалось надеяться, что поход на Лепанто произойдет раньше, чем между солдатами и местными жителями начнутся стычки.