На краю Принцесс-парка - Маурин Ли

Затем Руби вспомнила, что в шкатулке лежало кольцо, переданное ей Оливией, а до того принадлежавшее Тому, ее отцу. Она вспомнила слова, которые произнесла тогда Оливия: «Том сказал мне, что это обручальное кольцо его деда, и я до сих пор помню этот момент в мельчайших подробностях – как и все, что произошло в ту ночь».

– «Имону от Руби, 1857», – вслух проговорила Руби и заплакала.

Она давно собиралась купить золотую цепочку и носить это кольцо на шее, но так и не сделала этого. А теперь кольцо украли…

Она знала, что никогда больше не будет чувствовать себя в безопасности в этом доме – более того, не сможет заставить себя выйти наружу. От мысли о том, что, отлучившись куда-то, она по возвращении может вновь обнаружить, что дом разграблен, а все вещи лежат на полу, у Руби подступала к горлу тошнота. Она боялась оставаться в доме, но еще больше боялась выходить из него.

Взяв себя в руки, женщина пошла на кухню и затеяла там генеральную уборку – чтобы уничтожить малейшие следы ограбления, вычистила каждый уголок, каждую поверхность, в том числе и стены. Следовало тщательно вытереть все, к чему эти люди могли прикасаться и на что могли дышать. Если бы в этот момент Руби кто-то увидел, то заметил бы, что в ее глазах появился немного безумный блеск, а в движениях – нечто механическое.

Когда она закончила, то от усталости едва могла пошевелить пальцами, но все равно заставила себя приступить к уборке холла. Она решила, что после уборки постирает все, что было в доме: одежду, постельное белье, шторы – словом все, чего могли касаться воры.

В ту ночь Руби долго не спалось: она думала обо всей той работе, которую ей предстоит выполнить, и прислушивалась к скрипам и стонам, издаваемым старым домом, – таким знакомым звукам, которые когда-то ее успокаивали и которые теперь казались ей зловещими. Она дважды вставала, чтобы убедиться, что с Брэнданом все в порядке и его не зарезали во сне.

– Мама, ты что, затеяла генеральную уборку? Сейчас же не весна, – сказала ей Хизер несколько дней спустя, вернувшись домой и обнаружив, что Руби, стоя на стремянке, протирает балки под потолком.

– Я вдруг осознала, какое запустение царит в доме. Надо привести здесь все в порядок.

– О каком еще запустении ты говоришь? И с каких это пор тебя начало беспокоить все это? У тебя изнуренный вид. Выпьешь со мной чаю?

– Выпью, спасибо.

На самом деле Хизер и не догадывалась, насколько усердно трудилась ее мать: Руби не рассказывала никому о своих чувствах.

– Ужин в духовке, скоро все будет готово, – сказала Руби. – Брэндан в гостях у кого-то из своих друзей.

Хизер пошла на кухню, но вскоре вернулась, чтобы сообщить, что у них закончился чай.

– Пойду схожу в магазин, – сказала она.

– А мне казалось, что в буфете есть нераспечатанная пачка, – растерянно проговорила Руби.

– Значит, ты перепутала. Я ненадолго.

– Купишь заодно и сахару? Он тоже уже заканчивается.

По правде говоря, у них заканчивалось почти все. Руби обычно закупала продукты по четвергам, но на этот раз, чтобы не оставлять жилище без присмотра, она решила подождать до выходных, когда Хизер будет дома.

Спускаясь по лестнице, Руби ощутила, что ее ноги дрожат. Она сильно устала, а ведь к уборке комнат на втором этаже она еще не приступала! Женщина работала до изнеможения и почти не спала по ночам – и все из-за кражи нескольких дешевых безделушек!

Руби подумала, что в жизни бывают вещи намного хуже, чем эта кража, – да что там, в ее жизни они также неоднократно происходили, – но еще никогда она не чувствовала себя такой несчастной.

Зазвонил телефон. Это была Энджела Бернз, свекровь Дэйзи, – энергичная женщина, вечно сующая повсюду свой нос. Они с Руби встречались лишь однажды, на свадьбе у Дэйзи. Энджеле нужна была Хизер, с которой они были очень дружны, – хотя по возрасту свекровь Дэйзи была ближе к Руби, чем к Хизер. Обменявшись с Руби несколькими дежурными фразами и попросив ее передать Хизер, чтобы та, придя домой, сразу перезвонила ей, Энджела попрощалась.

Когда Хизер позвонила Энджеле, Руби решила, что надо обязательно подслушать их разговор. Судя по всему, ее дочери предлагали очень хорошую работу в Лондоне. В голосе Хизер слышалось возбуждение, но затем она стала говорить тише, и Руби пришлось напрягать слух.

– Пока что я не могу приехать, – говорила она. – Я рассказывала, что наш дом ограбили? Так вот, все это ужасно подействовало на мою мать. Она до сих пор не может прийти в себя, хотя делает вид, что все нормально, – а я делаю вид, что ничего не замечаю. Она готова на все что угодно, лишь бы ее не считали слабой.

Затем Хизер помолчала и ответила:

– Да, да… Как только смогу. Буду ждать.

Когда она вернулась в комнату, Руби и Брэндан как ни в чем не бывало смотрели по телевизору хит-парад поп-исполнителей.

– Энджела говорит, что дела у Роба идут очень хорошо, – сказала Хизер. – Не хочешь поехать к ним? Ты ведь никогда не была в Лондоне?

– Нет, не была, – ответила Руби, зная, что и не побывает там: она просто не могла бросить дом.

Вечером Руби долго смотрела какой-то старый фильм по телевизору. Хизер и Брэндан уже давно спали, но Руби знала, что заснуть ей не удастся, сколько бы она ни пыталась. Когда же у нее восстановится сон?

Фильм закончился, и глаза Руби почему-то остановились на картине Дэйзи, по-прежнему висевшей над каминной полкой – хотя женщина давно собиралась ее снять.

Она неоднократно задумывалась, что же эта картина может означать. Видимо, именно поэтому картину она так и не сняла – надеялась, что рано или поздно смысл откроется ей. Неровный круг с шестью бесформенными фигурами внутри, одна намного больше, чем все остальные. Если присматриваться к картине достаточно долго, фигуры, казалось, начинали двигаться.

Руби пошла на кухню, подогрела себе чашку молока и вновь вернулась к картине. Шесть фигур. Почему же шесть?

Мэттью Дойл сразу понял, что имела в виду Дэйзи. «Как же вам всем повезло! – сказал он тогда. – Я тоже хотел бы быть изображенным здесь, но мне повезло намного меньше, чем вам».

Может быть, эти фигуры обозначают ее, ее дочерей и внучек? Шесть человек… Так, значит, им повезло укрыться внутри круга, где до них не могло добраться зло?

И вдруг Руби словно озарило. Эта картина изображала детский мир Дэйзи, существовавший до того, как она вышла за Клинта и узнала, насколько нестерпимой может быть жизнь. Грета, Элли и Мойра также вышли за пределы круга, отправившись в свободное плавание по миру. Вскоре уйдет и Хизер, и тогда из шести человек останется одна Руби.

Ничего удивительного, что ее так расстроило ограбление: оно разбило этот круг на мелкие кусочки. На картине она была изображена как самая крупная фигура, защищающая своих близких и заботящаяся о них, не подпускающая к ним зло извне. Наверное, это желание было пережитком Фостер-корт – потребность защищать своих детей и детей их детей от злого внешнего мира.

«Ты создала свой маленький мирок и сделала себя его королевой», – сказала ей в Вашингтоне Бет.

Но теперь круг Дэйзи был разорван, и исправить что-то было уже невозможно. Руби знала, что никогда больше не почувствует себя в безопасности – и более того, ей придется привыкнуть к жизни в постоянном страхе.

Вскочив, Руби подошла к телефону и набрала вашингтонский номер Бет. В последнее время та проводила в столице США почти все время – она работала в центральном комитете Демократической партии. Последний раз подруги созванивались уже довольно давно.

– Приемная Бет Лефарж, – прозвучал в трубке молодой мужской голос.

– Я могу поговорить с Бет? Это звонит Руби О'Хэган из Ливерпуля.

– Добрый день, Руби. Подождите секунду, я узнаю, свободна ли она.

Бет ответила почти мгновенно:

– Руби, это ты? Мы так давно не разговаривали!

– Я только что подумала о том же. Кто этот молодой человек? Неужели у тебя секретарь-мужчина?

– Моя секретарша уходит домой в пять часов. Это был Хэнк, мой внук. Мы размышляем над тем, как завоевать побольше голосов черных на следующих выборах… Как у тебя дела?

– По-разному. Я собираюсь до начала нового учебного года съездить в Дублин. Там живет Элли, мать Брэндана. Пора им узнать друг друга получше. Правда, с самим Брэнданом я еще об этом не говорила.

Когда слова были произнесены, Руби на несколько секунд замолчала, онемев от удивления: ничего подобного она делать не собиралась. Эти слова сами слетели с ее губ – наверное, потому, что они рано или поздно все равно должны были прозвучать. Как бы там ни было, с матерью Брэндану будет лучше, чем с шестидесяти шестилетней старухой. Ему надо было научиться любить Элли, пока еще не поздно.

Руби вспомнила, что в свое время так и не успела полюбить свою мать.

– А наша Хизер подыскала себе хорошую работу в Лондоне, – продолжала она. – Я не знаю подробностей, но скоро она уезжает… Я рада, что вырастила такую хорошую дочь, – добавила Руби.