Бабуин мадам Блаватской - Питер Вашингтон

Субуд — это форма исламского мистицизма, название которого происходит от трех слов — "сусила", "будхи" и "дхарма". Сусила — это истинный характер человека, который проявляется когда он действует согласно Божьему изволению. Будхи — это божественная жизненная сила внутри людей. Дхарма значит подчинение воле Бога. Субуд, таким образом, представляет собой абсолютное подчинение Богу, которое способствует истинному росту личности, то есть проявлению его духовной природы, обычно затмеваемой мирскими заботами. Такой рост может осуществляться посредством "латихан" (яванское слово, обозначающее "тренировка"), которая, в свою очередь, начинается с групповой медитации и выражения покорности в присутствии Бога. Покорность сравнивается с "открытием", потому что подразумевает освобождение сознания от всех низменных ассоциаций и подготовку к восприятию Бога. Сеанс латихан под наблюдением Посвященного может продолжаться до получаса, во время которого участники выполняют различные действия — от тихой медитации до разговоров и криков.

Сходство между Субудом, Работой и SES очевидна: избавление от наслоений того, что Гурджиев называл "личностью", чтобы позволить проявиться "сущности". Пак Субух согласен с Гурджиевым, Беннеттом и Маклареном в том, что удаление от мира не является непременным условием духовного роста. Субуд — это метод, и в этом отношении он сближается с Кришнамурти. Субуд также лишен зловещей культовой манерности SES. В нем нет учебной дисциплины и преобразования, и он отличается этим от Работы.

Беннетт "открыл" латихан на Рождество 1956 г. и большинство его учеников в Кумбе последовали за ним. Многие последователи Гурджиева, включая бывших учеников Мориса Николла, также приступили к латихан. В следующем году Пак Субух посетил Англию, где приобрел много новообращенных. Даже миссис Беннетт испытала некоторое облегчение в своих страданиях, хотя нужно сказать, что иногда латихан вызывала у практикующих припадки страха и ненависти к себе, напоминая действие тех наркотиков, которые усиливают тенденции, уже заложенные в субъекте.

Беннетт, не делавший ничего наполовину, написал книгу о Субуде и начал распространять его по всему миру. В Сиднее он провел собрание в зале Теософского Общества, и журналисты спрашивали о Паке Субухе, как спрашивали о Кришнамурти пятьдесят лет назад, не является ли он новым Мессией. Но сам Беннетт писал: "Войти в Адьяр-Холл значило получить предупреждение, что глупо доверять знакам, предсказаниям и чудесам"[435].

Прибыв в Мексику через несколько месяцев после смерти Родни Коллина, Беннетт и Пак Субух встретились с Олдосом Хаксли, который в то время жил там. Хаксли подробно допросил Беннетта и Пака Субуха и согласился быть "открытым", поскольку человек должен пробовать любой путь, ведущий к духовному просветлению. Но он сомневался в Субуде. Несмотря на полные энтузиазма попытки обратить Хаксли в свою веру — как-никак они были знакомы еще с довоенных времен и оба посещали занятия Успенского, Беннетт постепенно перенял его скептицизм. Причиной его сомнений стало то же самое, что и привлекло его в Субуде. Постепенно до него начало доходить, что следует хотя бы немного желать получить тот или иной ответ во время латихан, и тогда результат обеспечен. Если же нет желания, то нет и ответа. Таким образом, латихан — это форма самообмана, что и требовалось доказать. Он даже начал сомневаться в реальности своего внутреннего голоса.

Неясно, почему, поняв это, Беннетт не пришел к любому из четырех возможных заключений: что он неправильно понял Субуд; что любая подобная практика может стать самообманом; что его "голоса" всегда доносились изнутри; и что, возможно, все такие голоса всегда исходят изнутри. Вместо этого он возобновил поиски Учителя, вернувшись в то же время к упражнениям Работы, в которых он находил больше вдохновения, чем в латихан. Это привело в ярость тех, кого он теперь называл "Субудским Братством", бывших его коллег, которые тут же принялись писать письма-доносы в старой манере Работы. Ничто в жизни Беннетта не изменилось. Он был обречен снова и снова ходить по кругу: находить нового гуру, становиться приверженцем новых идей, затем терять веру. Только Гурджиев пользовался его неизменным доверием.

Однако из своего опыта с Субудом Беннетт извлек урок. Он начал осознавать, что ответ на все жизненные проблемы предлагает любое новомодное учение. Как он печально признавался Элизабет Мэйэлл, на которой женился осенью 1958 г., через три месяца после смерти Уинифред: у меня все гуси — архангелы Гавриилы"[436], перефразировав известную английскую пословицу о любителях преувеличивать: "У него все гуси — лебеди". Однако это прозрение не положило конец его поискам новых и более упитанных птиц.

Одним из известных мест их обитания была собственная вотчина архангела Гавриила — христианская церковь. В этом направлении Беннетта вел отец Бесконд, монах монастыря св. Вандрильи возле Руана во Франции. Однако продвижение Беннетта к христианству было немного задержано его визитом в Катманду к Шивапури Баба, индуистскому гуру, который посоветовал ему следовать христианству, возможно, желая остановить такого блуждающего ученика и дать ему представление об ответственности.

Отец Бесконд прочитал книгу о Субуде и написал о ней в письме Беннетту. В итоге тот посетил монастырь св. Вандрильи, что стало первым из подобных визитов. В латихан Беннетт видел мост между исламом и христианством, сравнивая Субуд и христианскую практику созерцания, поощряемый очередным голосом (на этот раз он принадлежал самому Богу, который сказал ему: "Моя воля такова, чтобы Моя Церковь и ислам объединились"[437]. С этого момента он стал отходить от гурджиевской концепции продуктивного конфликта в сторону гармонии в духе Коллинза. Но, увы, прийти ему суждено было только к войне.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ТОРЖЕСТВО БАБУИНА

В июне 1962 г. Беннетт получил письмо от старого друга. Реджи Хоар [Ноаге] был его коллегой по военной разведке и учеником Успенского. После войны он вслед за Беннеттом перешел от Успенского к Гурджиеву, а затем от Гурджиева к Субуху. В своем письме Хоар сообщал, что недавно встретил человека, который утверждает, будто послан на Запад эзотерической школой Афганистана. Заинтересовавшись этим, он приглашал Беннетта пообедать с ним и его новым знакомым.

Афганец, назвавшийся Идрисом Шахом, представился посланником "Хранителей Традиции". Позже, предъявив документ, озаглавленный "Декларация Людей Традиции"[438], Шах объяснил, что Хранители принадлежат невидимой иерархии, которая выбрала его для передачи мудрости подходящим личностям. Теперь он ищет в Европе последователей и помощников, богатых и влиятельных, которые помогли бы Хранителям преобразовать мир. С этой целью он основал общество "Суфи" (SUFI — Society for Understanding Fundamental Ideas, Общество для Понимания Фундаментальных Идей).

Поначалу Беннетту не понравился этот новый знакомый, который постоянно курил и выглядел недружелюбно. Но уже во время обеда Беннетт неожиданно понял по признакам, которые не мог объяснить, что Шах не обманывает их, и он действительно посланник Тайного Братства, описанного Гурджиевым. Позже он обратился за подтверждением своих чувств к молитве. Ответ был двусмысленным; и, хотя Беннетт решил помогать Шаху, он счел разумным исследовать его прошлое.

Впоследствии Шах ярко описывал свою жизнь, заявляя, что приходится родственником Сасанидам, Аврааму, Мухаммаду и герцогу Гамильтону[439]. Герцог возник здесь из-за легенды, согласно которой отец Шаха женился на женщине из семьи Дуглас-Гамильтон, хотя на самом деле матерью Шаха была мисс Маккензи, которую его отец встретил во время безуспешного обучения медицине в Эдинбурге. Мисс Маккензи, конечно, могла быть незаконнорожденной дочерью герцога — если это и так, то об этом ничего не говорилось.

Родство с Мухаммадом более правдоподобно, потому что семейство пророка было обширным и славилось большей плодовитостью, нежели род упомянутого шотландского герцога. Но даже здесь не все так, как кажется. Если Шах и в самом деле происходил от Мухаммада, то, естественно, не по основной мужской линии, как говорили сторонники Шаха, потому что таковой не было. Три сына Мухаммада умерли в младенчестве, и род продолжили его дочь Фатима, зять Али и два их сына, Хасан и Хусейн. Даже если считать этих внуков "основной мужской линией", то утверждение Шаха, что он принадлежит роду Саидов, означает его происхождение от Хусейна, младшего сына, чье потомство может насчитывать сейчас более миллиона человек.

На самом деле все эти проявления синдрома Ледбитера скрывают по-настоящему интересные факты о происхождении Идриса Шаха. Его семья принадлежала к афганскому племени из Пагхама, расположенного в пятидесяти милях к западу от Кабула, и была награждена землями и титулом за свои пробританские симпатии в годы перед Первой Афганской войной. Когда англичане в 1841 г. потерпели поражение, семья лишилась собственности и ее глава, Джан Фисхан Хан, перехал в небольшое поместье в Сарадхане, возле Дели, где до сих пор живут его потомки.