Небо в алмазах (СИ) - Alexandrine Younger

Лиза. Она не впускала Сашку вперед, каждый раз, удобно располагаясь рядом с личным водителем, и совместно с ним определяя, что будут слушать обитатели заднего ряда. С Лизкой спорить бесполезно, но Белов пытался навязать свое мнение, с упорством знатока своего дела.

— Лиза, врубай Женьку, надоело твой загнивающий запад гонять! Там девчонку… — Сашка, с видом обиженного бульдога, садился за Космосом, небрежно разваливаясь в салоне лимузина, и подвигая Пчёлкина, спящего после очередной бурной ночи, — девчоночку синие очи. Или синеглазую! Там прям вообще под настроение.

— Белый, да шуруй ты к своей синеглазой тогда. Тебе прямо. А меня от этой песни скоро кондрашка хватит, стопудняк! — Кос медленно увеличивает звук, пытаясь своими движениями немного напомнить Лизе, как все началось, и как она не понимала, куда дует ветер. Или старательно прикидывалась, пряча себя в кукольный домик. — С меня хватит этой дворовой романтики, я на ней собаку съел! Овчарку целую, не подавился.

— Ага, Сань, чтобы у меня от этой синеглазой девчонки уши завяли? — у Лизы свои незабытые ассоциации с песней кумира всех синеглазых девчонок, приправленные воспоминанием о том, как Космос долго и упорно признавался ей в любви. Включая эту песню, раз по пять, именно когда Лиза оказывалась рядом. Учитывая, что песня длилась около шести минут, Павлова не могла сказать, что её уши не принимали форму трубочек со сгущенкой. — Ночью меня разбуди, а я кассету спрячу! Потому что Космос использовал эту песню усерднее, чем её исполнитель! Гостелерадио так не напрягалось…

— Не сыпь мне соль на рану, — Кос перехватывает руку, спокойно лежащую на коленке девушки, и тянет к себе, начиная рассказывать пацанам свою историю болезни. — Мне эта песня душу всю душу вывернула, не хуже, чем мультик про Умку. Значит, включал её по тридцать раз, пока кое-кого из-за кустов, как гаец высматривал. Потом приходит, как дела, траси-маляси! А после хлоп глазами, и моя-твоя не понимать, но мне в кайф, продолжай признаваться… Гражданка Павлова, это как расценивать? Делись инфой!

— Как реакцию на твои хитро расставленные путы, фантазёр ты хренов, — Саша перехватил ответ Лизы, пока блондинка млела под избирательным взглядом Космоса.

— Поболтай мне тут со своими Шопенами, старичок, — Космос в очередной раз вспоминает единожды посещенный концертный зал консерватории, и свой зарок — никогда больше не поддаваться на уговоры Белого. — В добровольно-принудительном! Всем слушать Фэнси.

— А потише, блять, сделать нельзя, ёпт твою дивизию! Нигде, блин, не вздремнуть, — открывшему глаза Вите безразлично, какая музыка раздается в салоне авто — она уже помешала ему выспаться, — но я на «Девочку» тоже согласен, Сань! Была у меня одна, глаза, как тормоза. Еханный бабай, такие глаза! Чёрт…

— И буфера, как два бульдозера, ты договаривай, романтик недобитый, — Белов закуривает «Самца», на которого перешёл, стоило ему вернуться в Москву, и треплет Пчёлкина по рыжим волосам, больше похожим на извержение вулкана, чем на мужскую прическу. — Проснулся, салага! Трудился всю ночь? Ударник комсомольской стройки!

— Ребят, не наглейте, не в пивнухе, — Лиза, не отрываясь от Космоса, недовольно смотрит на брата, пытаясь отрезвить его одним голубым взором, но в ответ Пчёла лениво поводит плечами, понимая, что камень летит в его огород. — И вообще, Санька, тоскливо от твоего Лозы! Мы не на маленьком плоту, а в железном «Линкольне».

— Как у Майкла Джексона, между прочим, — не забывает напомнить Космос, разряжая обстановку между братом и сестрой, — и огни сам Уорхол рисовал, клянусь!

— Я вас умоляю, братья, — музыкальный спор продолжался с новой силой, и масла в огонь подливал Белый, — зато Лоза не с накрашенной харей, как ваши Джексоны и Депеши. И те чубакки, которые у Пчёлы в гараже висят. С гримом, как у бармалея в ТЮЗе…

— Твою мать, Сань, не замечали за тобой знания таких подробностей, — Космос уже не пытался высвободить свою руку из захвата Лизы, которая слушала ребят вполуха, отвлеченная музыкой и новым перстнем-печаткой на пальце жениха. — Вот что значит, пару раз в консерваторию сгонялся!

— Эй, Батя, а ты чего против моих Депешей имеешь? — встрепенувшийся Пчёлкин, со сна похожий на встревоженного воробья, пытался присесть ровно, но тело, застывшее в не самой удобной позе, с трудом делало движения. — Поясни…

— Я сам-то уважаю, Пчёла, но эти бронтозавры красятся, как пидора…

— Белый, бля, ты не смыслишь в музле! Кто б говорил…

— Харе, можно подумать, Кос, что ты разбираешь ту белибердень, которую поют твои Джои?

— У Лизки пятерка по инглишу стояла, и я тоже шпрехаю по инерции.

— Кос, какой шпрехаю? — Лиза закрывает свое уставшее лицо ладонью Космоса, и удрученно вздыхает. Кос неисправим, особенно когда хочет доказать, что в чем-то он лучше всех. — Это уже немецкий, майн либен!

— Да какой там немецкий, елы-палы! — Саше не надо напоминать, как Космос и Пчёла прогуливали уроки, а он прикрывал их перед всеми, кем можно. — Вы б с Пчёлой все равно его проёбывали.

— Полегче, Санёк! Я у папки математик…

— Был да весь вышел…

— Да вы издеваетесь!

— Все, айда за Теофилом, а то все к чертям собачьим передерёмся.

— И не будет у Коса тачки как у голубого нигера…

— Пчёл, ты сейчас улетишь, далеко и в Склиф!

— Зато мне сестричка будет молоко носить из гастронома…

— Если я разрешу!

— Угомонитесь!

— Ладно, поехали, правда, к Фильке! Каскадёрить человек в первый раз пошёл…

Впрочем, Космосу и без друзей есть о чем подумать в прохладные осенние дни. На маленький плот, свитый вместе с Лизой, жаловаться не приходилось. Космос знал, что не существует другой девушки, которая, несмотря на все беды, свалившиеся на их голову год назад, будет с ним рядом. Его не пугало ярмо женитьбы, от которой всеми силами отбрехивался Пчёлкин, заднее место которого требовало зрелищ и приключений. Женился же Фил, и не чернел от рутинного быта, а зацветал, как краснотал; пах соответствующе…

Штамп в паспорте не изменит человеческих отношений, которые зародились, в момент первой встречи с Лизой. Они с каждым днём всё больше сближались, и Космос забывал то время, когда голубые льдины не смотрели на него с робким участием, а после закрывались, когда он дотрагивался губами до бледной щеки. До Лизы невыразимо хотелось касаться: каждый раз прижимать её к себе, как будто отнимут.

Космосу не до смеха, когда он на секунду роняет в себе сомнение, что Лиза может уехать обратно в Ленинград. И он перестанет чувствовать её тепло, когда счастливая студентка бежит к нему навстречу, и, видя распахнутые объятия, виснет на его плечах, как на большом дереве. Он не будет обхватывать холодными руками