Мистические истории. Призрак и костоправ - Маргарет Уилсон Олифант

речь, прежде чем мы сумели убраться подобру-поздорову. То же повторилось на следующий день, и я начал опасаться, как бы мы не остались без провизии, потому что ни курицы, ни яиц, ни маисовых початков нам никто не хотел продавать. Эндрю был тот еще компаньон. Он совсем распустился и вел себя как неотесанный дикарь. Если бы не его совершенно очевидная болезнь, мне было бы трудно себя сдерживать.

В общем, перспективы не радовали, и в довершение всего Эндрю на третье утро свалился с жесточайшим приступом малярии. И это был уже просто кошмар. Я боялся, не дошло бы до «черной воды»[359], и бросил сердиться на парня, а только о нем заботился. Мне не оставалось ничего другого, как отказаться от экспедиции и изо всех сил спешить к побережью. Я направился на португальскую территорию[360] и в тот же вечер добрался до Лимпопо. К счастью, нам попалось более цивилизованное племя, ничего не слышавшее о наших приключениях, и туземный вождь согласился взять на временное хранение наши пожитки и продать нам большую туземную лодку. Я нанял четырех крепких парней, посадил их на весла, и утром мы поплыли вниз по реке.

Пять дней прошли как в тумане, и наконец я поместил Эндрю в госпиталь в Лоренсу-Маркише[361]. Гемоглобинурии, благодарение Господу, у него не обнаружили, но обычной малярией дело не ограничилось; подозреваю, не обошлось без воспаления мозга. Как ни странно, у меня отлегло от сердца. Поведение парня в первые два дня было пугающим. Я даже думал: что, если старый жрец в самом деле наложил на него проклятие? Вспомнилось, какую оторопь вызвала у меня поляна с источником, а ведь Эндрю, с его примесью кафрской крови, мог быть восприимчивым к тому, что мне недоступно. Я слишком много странствовал по Африке, чтобы упорствовать в скептицизме относительно тайных языческих верований. Но болезнь объясняла все. Эндрю уже нездоровилось, поэтому он так гадко обошелся со старым человеком и поэтому, вернувшись, бредил о зеленой антилопе. Известно, что при начале лихорадки сознание бывает спутано, человек собой не владеет, возникают нелепые фантазии… В то же время я не убедил себя окончательно. Из головы не выходили старик, его зловещие слова, опустевшая роща на закате.

Я старался как мог, и еще до прибытия на побережье Эндрю пошел на поправку. Для него устроили на корме постель, мне приходилось днем и ночью следить, чтобы он не свалился за борт, к крокодилам. Он вел себя буйно, ему чудилось, что за ним гонятся. Иной раз моих сил едва хватало, чтобы его удержать. Эндрю вскрикивал как умалишенный, молил, проклинал, и я обратил внимание на одну странность: в бреду он говорил не по-голландски, а исключительно на кафрских наречиях, в основном на сесото[362], который знал с детства. Я ждал упоминания зеленой антилопы, но, к моему облегчению, эти слова ни разу не прозвучали. Понять, чего именно он боится, было невозможно, однако ужас его не отпускал: тело трепетало с головы до пят, а в глаза я просто не осмеливался заглянуть.

В конце концов я оставил Эндрю на больничной постели: он был слаб, как котенок, но лихорадка прошла и сознание прояснилось. Он сделался прежним добрым парнем, рассыпался в извинениях и благодарностях. А потому я с чистой совестью послал в деревню за своим снаряжением и возвратился в Ранд.

На следующие полгода я потерял Эндрю из виду. Меня ждали поездки в Намакваленд[363], потом к медным месторождениям Баротселенда[364], а в те дни путь туда не был легкой прогулкой. Я получил от него всего лишь одно письмо – из Йоханнесбурга, и оно меня не порадовало, так как я решил, что парень совсем запутался. С семьей он поругался, работа (на золотых приисках) его не устраивала. Прежде он всегда рвался к знаниям, хотел сделать карьеру, легко терпел и скучную рутину, и неподходящую компанию. Но письмо дышало мелочным недовольством. Ему позарез нужно было со мной переговорить, и он подумывал бросить службу и отправиться ко мне на север. Заключала письмо подчеркнутая фраза – просьба известить его по телеграфу, когда я соберусь на юг. Получилось так, что у меня не было возможности сразу отправить телеграмму, а потом я об этом забыл.

Наконец я покончил с делами на севере и прибыл в Фоллс[365], где мне в руки попала местная родезийская газета. Оттуда в изобилии посыпались новости об Эндрю. Не одна колонка была посвящена убийству в вельде: двое мужчин отправились на поиски клада Крюгера и один другого застрелил. К своему ужасу, я узнал, что убийца, который ожидал в тюрьме в Претории[366] исполнения смертного приговора, был мой несчастный друг.

Помните, какие дикие басни плелись после Бурской войны о золотом кладе, который Крюгер якобы закопал где-то в области Селати, когда бежал к побережью[367]? Все это, разумеется, полная чушь: хваткий экс-президент задолго до того надежно упрятал основной запас в каком-то из европейских банков. Не исключаю, правда, что кое-кто из чиновников прибрал к рукам остатки казны и схоронил золото и серебро где-то в вельде. Так или иначе, но поголовно все бездельники к югу от Замбези грезили о сокровищах, экспедиции отправлялись одна за другой, но ни единого трансваальского соверена им не досталось. И вот два месяца назад Эндрю с каким-то голландцем по фамилии Смит тоже отправился попытать счастья. Как-то вечером из лагеря на реке Олифанте они вышли вдвоем, а вернулся потом только один. Туземные бои нашли Смита с дыркой в голове, и следствие показало, что пуля вылетела из винтовки Эндрю, которая была при нем в том походе. Последующая история не вполне ясна. Эндрю вернулся очень взбудораженный и объявил, что «наконец это сделал», однако, когда тело Смита было найдено, он не признал свою вину. Но Смита, несомненно, убили из принадлежавшего Эндрю охотничьего ружья с патронами 303-го калибра, причем туземцы клялись, что эти двое постоянно ссорились и Эндрю вообще вел себя очень чудно. Согласно версии государственного обвинения, компаньоны считали, что добыча у них в руках и Эндрю хладнокровно убил Смита, чтобы с ним не делиться. Защита упирала на то, что убийца ни за что не повел бы себя так, как Эндрю, и, скорее всего, он выцеливал в темноте зверя, а по ошибке убил компаньона. Эта версия показалась мне малоубедительной, присяжные тоже в нее не поверили и вынесли вердикт «виновен в преднамеренном убийстве».

Я