Закон военного счастья - Николай Басов

Домой он пришел незадолго до обеда. Чувствовал себя скверно, не хотелось есть, не хотелось ничего делать. Хотелось только поскорее поговорить с Любаней, чтобы она тоже начинала готовиться… А впрочем, хотелось еще избавиться от всех тех недомолвок, которые мама напустила в последнее время в адрес жены.

Он ведь просил ее остаться дома. А она… И вдруг обнаружилось, что в доме вообще никого нет. Ни Кирлан, ни Ромки. Даже детей Кирлан и Винторука, обычно ковырявшихся где-то на заднем дворе или на пустыре, который вел к трампарку и рынку.

В общем, так и не пообедав, он занялся делом – собрал солдатский сидор с едой, приготовил полный комплект доспехов – Поликарп исправил их в лучшем виде и даже кое-где укрепил, – проверил оружие, запасся патронами, вычистил свой палаш и пару охотничьих ножей. Все, он был готов. А Любани все не было. Тогда он подумал, крепко подумал, сосредоточившись. И понял, что нужно идти к теще.

Октябрьская выглядела сонной и не по-осеннему жаркой. Или ему было жарко от слабости? Дом тещи был не хуже того, который ему выстроили по распоряжению Шир Марамода. Или даже лучше – выше, крепче, основательней. Он поднялся на крылечко, постучал в тяжелую каменную дверь, которая не открывалась на петлях, а отползала в каменных, натертых до блеска направляющих, на манер ширских дверей. В этом тоже был класс, такую дверь никакой борым взять не мог бы даже за тысячу лет.

С той стороны двери что-то пощелкало, и она отползла в бок. Ростик увидел тещу Тамару. Она была напряженной, бледной, но глаза ее сверкали в то же время и воинственно, как это бывает у грузин. А она была чистокровной грузинкой, вот только замуж вышла уже тут, в Боловске.

– Проходи, – коротко сказала она. – Сейчас я ее позову.

Она исчезла. Ростик оглянулся. Почему-то, несмотря на соседство, он бывал тут редко. А этой части дома вообще ни разу не видел. Стены тут выглядели какими-то чудовищными, как в Перевальской крепости, не меньше метра толщиной. Лестница, ведущая наверх, была сделана так, что три человека могли разойтись. Ставни не просто держались на специальных усиленных скобах, а были снабжены сложным механизмом, чтобы не очень напрягаться, когда их ставишь-снимаешь. Все очень разумно и красиво.

На лестнице послышались легкие шаги. Это была Любаня. За ней шла теща Тамара, она несла Ромку. Ростик залюбовался женой, хотя она выглядела какой-то неблизкой, отчужденной. И в то же время – решительной. Наверное, такой она бывает на своих медицинских «штудиях», когда следует кого-то резать, решил он.

– Любаня, наконец-то… Я ждал тебя.

– Я не могла.

– Не могла так не могла. – Он вздохнул. Стоять было тяжело, бок болел. Он высмотрел связанное из травы креслице, по ширской технологии укрепленное каменным литьем, и сел. – Собирайся, мы уходим из города.

Любаня судорожно глотнула, посмотрела на Тамару Ависовну.

– Я не поеду.

– Что?

– Я… Тебя долго не было, и как-то так получилось… – Любаня не сошла с лестницы, словно боялась Ростика, словно не хотела лишать себя этой возможности к отступлению. – В общем, я не поеду. Ромке нужен отец. Нужна школа… Нет, все не то… В общем, я выхожу замуж.

Последние слова она почти прокричала. Или Ростику так показалось? Да, наверное, показалось. На самом деле она говорила шепотом. А разве может шепот звучать как крик?.. Или все-таки может?

– Ты сказала, что Ромке нужен отец. Но я и есть его отец. Я и предлагаю тебе…

– Эти слова уже ничего не изменят, Ростик.

Любаня даже отступила на пару ступенек наверх. Теща, как ни странно, тоже побаивалась, она вдруг побледнела и быстро ушла наверх, так и не отпустив Ромку от себя.

– Все-таки, я полагаю, ты должна объяснить.

– Я объясняю, – она опять кричала шепотом. – Я уже больше года не жена тебе… Вернее, так получилось, что не только ты…

– Ты была моей женой. Редко. – Ростик потер лоб. – Очень. Реже, чем мне бы хотелось… Но была. Стоп, ты хочешь сказать, у тебя был кто-то еще?

Любаня не ответила. На лестнице снова появилась теща. Только теперь без Ромки. Она спустилась ниже Любани, как бы закрывая ее собой.

– Да, это многое объясняет. – Ростик попытался подняться с кресла, не смог. Как он будет сегодня вечером маршировать, мелькнула мысль. Он же завалится в первую же канаву… – Кто он?

– Ты не знаешь. Его фамилия Сопелов…

– Почему же не знаю? Знаю. Хирург, когда-то не мог резать людей без анестезии, а этим летом был помощником Чертанова на Бумажном холме. – При мысли об этом человеке у Ростика почему-то болело сердце. И он, не выдержав, проговорил: – Хочешь знать мое мнение? Он – щенок, который никогда не станет псом.

Теща Тамара что-то не очень вразумительное прорычала, но слишком тихо, чтобы понять, на чьей она стороне. Хотя Ростик был почти уверен, что не на его. Но, может быть, и не на стороне этого хирурга?

– Неправда. Он талантливый! – закричала Любаня. – И я его люблю. Я остаюсь с ним.

– Остаешься? Вообще-то ты еще моя жена, а не его.

– Это низко. Я хочу…

Вот тут-то теща и заговорила:

– Ты не имеешь права. Ты сделал ее несчастной.

Ростику захотелось закричать, чтобы она не вмешивалась, чтобы она не портила то, что и без того, как оказалось, едва существует… Или уже нет, не существует?

– Не надо вмешиваться, теща, – попросил он.

– Не смей так говорить с моей мамой! – тут же закричала Любаня, хотя Ростик сказал последнюю фразу очень спокойно. Как в бою – гораздо спокойнее, чем рассчитывал.

Он посмотрел на Любаню. И внезапно улыбнулся ей. Грустно, с любовью и… пониманием. Он и правда стал ее понимать. Она вышла за него, когда была еще совсем девчонкой, когда не знала себя. А потом, пока он воевал по много месяцев подряд, она оставалась одна и превращалась в другую личность. Она решила стать врачом, встретила новых людей, они ей понравились…

Она была не то, что его мама, которая могла годами ждать отца и надеяться. И даже тут, когда все стало необратимым, мама еще сопротивлялась, еще боролась. И лишь когда ей стало совсем одиноко, потому что даже жена ее сына ушла от них, лишь тогда… Пожалуй, Ростик не понял бы Любаню, или понял бы ее неправильно, или вообще уговаривал бы вернуться, если бы мама вдруг не решила выйти замуж. Каким-то образом именно это сделало Ростика терпимее к женщинам, даже к их таким вот жестоким решениям. И к их такой нелегкой необходимости любить, рожать детей, продолжать жизнь.

– Хорошо, – проговорил он. Собственные губы показались ему каменными, словно их снова исколотил своей палкой Калобухин. – Знаешь, я даже доволен… Нет, не доволен, но думаю, что момент действительно подходящий. Если бы ты вздумала уйти в другое время, было бы труднее. – Он подумал и все-таки договорил до конца, жестко и откровенно: – Понимаешь, то ли я тебе не подхожу, то ли… ты оказалась предательницей по природе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});