Дозор (5 романов) - Сергей Лукьяненко

И я забуду!

Время тянулось невыносимо медленно. Стрелки на часах ползли раздумчиво, неторопливо, будто не уверенные в ходе времени. Я хотела выждать полчаса, но сдалась через двадцать минут. Держаться больше нету сил…

Я встала, и тихонько прошла в спальню девочек.

Здесь царила тишина. Хорошая, спокойная тишина большой детской спальни, в которой остались какие-то звуки — дыхание, сопение, сонное чмоканье.

— Девочки! — тихонько позвала я.

Ответа нет.

Я двинулась вдоль ряда кроватей, легонько касаясь плеч, рук, волос… Пусто… пусто… пусто…

Есть.

Это была Олечка.

Я присела у ее кровати, опустила ладони на мокрый от пота лоб. И услышала ее сон — струящуюся Силу…

Сон был бессвязный, сумбурный, ничего общего не имеющий с моей вечерней сказкой. Олечке снилось, что она поднимается на вершину башни — старой, покосившейся башни, с полуразрушенными каменными перилами, в которых зияют огромные провалы. Внизу, под башней, раскинулся не то средневековый город, не то какой-то старинный монастырь. И странное дело, хотя башня была в полумраке, внизу, под ней, сияло солнце. И среди обветшалых домов бродили люди — веселые, радостные, в летней одежде, с фотоаппаратами и цветными журналами в руках. Им было хорошо, весело, они и помыслить не могли поднять глаза к небу — и увидеть маленькую девочку, что, будто завороженная, идет к провалу в перилах…

Надо было еще немного потянуть. Дождаться, когда Олечка упадет вниз — она обязана была упасть, сон вел ее именно к этому. Я сама не поняла, что со мной случилось, но я напряглась — и всосала ее сон. Подчистую.

И темную башню над веселой толпой, и зияющие провалы в перилах, и холодное равнодушие, и манящую высоту. Все, что могло дать мне Силу.

Олечка на миг задержала дыхание. Я даже испугалась, что она впадет в кому — это случается, хоть и очень редко, с людьми у которых забираешь Силу слишком резко.

Но она вновь задышала.

Я поднялась с колен. Меня саму пробила испарина. Я ощущала, как в провал, возникший на месте привычной Силы, упал сгусток энергии. Нет, он еще далеко не заполнен… и я поторопилась… зачем-то…

Но я выздоравливаю.

Снова — тихие касания, мягкие волосы, открытые во сне губы, расслабленные пальцы…

Пусто… пусто… есть.

Это была Наташа.

И ее сон был инициирован мной.

Наташа стояла в ванной комнате. Голая, в мыльной пене. И колотила головой о кафельную стенку мальчика лет пяти-шести, повторяя: «Будешь подсматривать? Будешь еще подсматривать?» Мальчик болтался в ее руках, как тряпичная кукла. Глаза были широко, в ужасе, раскрыты, но он молчал. Похоже, боялся наказания от родителей куда больше, чем от сестры.

А вот с Наташей было не все ладно. В ее душе перемешались и злость на несносного братца, и страх, что она ударит слишком сильно, и стыд, хотя еще совсем недавно ее с братом купали вместе, и вина… потому что дверь она оставила незакрытой нарочно… именно в расчете, что братишка попытается заглянуть, движимый естественным детским стремлением нарушать все запреты.

Вот это да! Какие страсти в неполные двенадцать лет!

Наташа глубоко вздохнула — а во сне особенно сильно ударила мальчика по стене, и у того потекла кровь. Непонятно даже, откуда, кровь сразу залила всю голову.

Я всосала ее сон.

Начисто. Злость, страх, стыд, вину и смутную, едва пробуждающуюся чувственность.

Но сон не кончился!

Наташа, уже разжавшая было руки, снова схватила брата за плечи. И с холодной рассудительностью палача сунула его головой в ванну, мгновенно окрасившуюся розовым. Даже хлопья пены, затянувшую воду, покраснели. Мальчик беспомощно задергался, пытаясь вытащить голову из воды.

Я оцепенела. Убийство, совершенное во сне, дает почти такой же выплеск Силы, как настоящее. Я сейчас вмиг заполню провал в своей душе!

Надо лишь вытянуть из Наташи вновь пробуждающийся страх, и…

Но я ничего не сделала. Стояла, низко склонившись над кроватью, и смотрела чужой сон — будто фильм ужасов, неожиданно идущий по телевизору вместо детских мультиков.

Наташа рывком вытащила брата из воды. Тот жадно глотал воздух. Крови на нем больше не было, только маленькая ссадина под глазом. У снов свои законы.

«Скажешь, что сам башкой в ванну упал и ударился, понял?» — прошипела Наташа. Мальчик испуганно закивал. Наташа резко вытолкнула его из ванной комнаты, закрыла дверь — и медленно вошла в пенную воду. Розовую-розовую воду…

Я выждала еще пару секунд, а потом выпила остатки сна. Торжество, возбуждение, успокоение…

И рана в моей душе разом заполнилась наполовину.

Надо было позволить Наташе убить брата. Стоило лишь убрать ее страх — и она утопила бы братца, как котенка.

Я вся была в испарине. Руки дрожали. Нет, ну кто бы ожидал от этой рассудительной умницы таких ночных кошмаров?

Ладно. Тише едешь, дальше будешь…

Я двинулась дальше.

К половине первого ночи я вобрала в себя еще три сна. Уже не такие роскошные, но с изрядными выплесками Силы. Хорошо здесь отдыхается, если девочки аккумулируют такое количество энергии.

Потерянные силы я восстановила почти полностью. Львиную долю, конечно же, дала Наташа. У меня даже возникло ощущение, что стоит мне всосать еще один сон — и я восстановлюсь полностью, стану нормальной Иной. Но пригодных для меня снов больше ни у кого не было. От одного сна я просто шарахнулась: Гульнаре снилось, что она ухаживает за стареньким дедушкой. Носится по кухне, подливая ему чай, все время что-то заботливо спрашивает… Ох уж мне эта восточная культура… рахат-лукум с мышьяком вперемешку.

Если бы не Игорь…

Стоит подождать полчаса-час, и кому-нибудь из восемнадцати доноров приснится страшный сон.

Но…

Я колебалась недолго.

Следующей ночью я доберу все, что мне полагается, до конца. А сегодня можно и расслабиться. Попробовать себя в роли обычной женщины.

Плотно притворив дверь, я выскользнула в летнюю ночь. Лагерь спал. Светили редкие фонари на дорожках, висела в небе почти полная луна.

В такие ночи хорошо оборотням. Они на пике своих сил, перекидываются легко и свободно, ими овладевает веселая жажда жизни, стремление охотиться, рвать на части живую плоть, скрадывать и догонять жертву. Конечно, и вампиры, и оборотни — самая низшая каста среди Темных. И в большинстве своем они и впрямь тупы и примитивны. Но… вот в такие ночи я им чуть-чуть завидую. Их примитивной, идущей из самых животных глубин естества силе. Способности превратиться в зверя — и разом покончить с дурацкими человеческими чувствами.

Я засмеялась, и побежала по тропинке, раскинув руки, запрокинув голову к небу. Пусть у меня еще не было способностей Иной, но свежая Сила кипела в крови, и я ни разу не запнулась, ни на миг не колебалась в выборе направления. Это было как перед инициацией, когда к нам домой неожиданно пришла «старая мамина подруга», Ирана Андреевна. Родители вели себя как-то странно, неловко, я это чувствовала, а Ирина Андреевна временами поглядывала на меня… странно, оценивающе, с легкой снисходительной улыбкой. А потом родители вдруг куда-то спешно засобирались, оставив меня «со старой подругой» на весь вечер. И моя будущая наставница рассказала мне все. И про то, что родителей моих видит первый раз в жизни, что она их просто околдовала. И про Иных, и про сумрак, дающий им чудесные способности, и про то, что от моего первого входа в сумрак зависит, кем я стану, Светлой или Темной… Про то, что я — будущая Иная. Что меня заметил один «очень-очень сильный волшебник»… потом я часто думала, уж не сам ли Завулон это был, но спросить так и не решилась….

Тогда я долго колебалась… дурочка. Мне не нравилось слово «Темные». В сказках и фильмах Темные всегда были плохими. Они властвовали над всем миром, командовали странами и армиями, но при этом ели всякую мерзость, говорили страшными, гнусными голосами, и предавали всех налево и направо. А еще — они всегда в конце проигрывали.

Ирина Андреевна долго смеялась, когда я рассказала ей про это. И призналась, что все сказки придумывает Светлые. Темным обычно нет дела до таких глупостей. И что на самом деле Темные — это те, кто хочет свободы и независимости, не стремится к власти, не навязывает своих глупых желаний окружающим. Она продемонстрировала мне часть своих умений — и я узнала про то, что мама давным-давно изменяет отцу, и что папа вовсе не такой смелый и сильный, как я думала, и что моя лучшая подружка Вика говорит про меня всякие гадости…

Про маму я и так знала. Даже в десять лет. Только старалась не думать про нее и дядю Витю. Из-за папы очень сильно расстроилась. А когда узнала про Вику — разозлилась ужасно. И поняла, что хочу с ней поквитаться. Теперь мне это смешно — но в десять лет узнать, что самая моя страшная тайна: то, что я до второго класса писалась в постель, рассказана подружкой нашему однокласснику Ромке… Вот это было ужасно! А я-то думала, почему он так гадко ухмылялся, когда я подарила ему на двадцать третье февраля открытку и фломастеры…